Настроение сейчас - ~

4.
Безымянный оказался в странной, непривычной ситуации – вернуться домой ранее обычного – такой возможности прежде ему не предоставляли, да и то, что вышло ныне, было всего лишь следствием случайности, удачи, неожиданно, впервые за долгое время блеснувшей для чопорного, загнивающего в объятиях лихорадки, общества ярким просветом надежды. К Безымянному пока еще не пришло осознание этого факта, поэтому он не взрывался радостью, как иные, ни горевал и не чувствовал каких-либо иных эмоций – словно, хотя он имел непосредственное отношение к находке, она прошла мимо него… Покидая сумрачные коридоры шахты, шагая прочь вместе с остальными рабочими, он старался возродить в сознании пропавший образ девушки, но, пытаясь, лишь в очередной раз натыкался, как на стену, на чужой и незнакомый, неприятно звучащий в сознании, смех. Даже этот, казалось бы такой ничтожный образ, согревающий и вселяющий жизнь, от него пытались скрыть неизвестные силы, все еще напоминающие таинственными голосами о том времени, когда он сам был диким… Дома его ждали холод и скука – меланхолично-депрессивное настроение наваливались на него всякий раз, когда он видел густой туман стелящийся у земли... И если по вечерам он снисходительно забывал о нем, отдавая себя миру снов, то сегодня, даже несмотря на полуночные разговоры с духами его соседа и копившуюся ото дня ко дню усталость, ему совсем не хотелось спать. Если судить в целом, то ему, в принципе, было нечего делать в пустом шалаше, к которому по привычке привязалось слово «дом», – и это была проблема всего поселка: общество еще не отряхнулось от последствий катаклизма, загнавшего их под землю, не поднялось на ноги. В условиях каторжного труда, бездумного и бесцельного существования первичной целью являлось выживание. Удобства и радости жизни исчезли вместе с гибелью мира, в которой, исходя из немногочисленных коллективных воспоминаний и здравой логики, теперь не сомневались; мораль стерлась, права и интересы личности не стояли в почете и ущемлялись грубой силой, ставшей главным подспорьем к нескладному, но действующему порядку власти в строящемся заново мире. Хотя это громко сказано – «строящемся»… Поселок не менялся – все те же люди изо дня в день выжимали себя на работах в душных пещерах шахт. Копали все новые и новые туннели, но внешность самого поселка - его лицо - оставались неизменными. Здания увеличивались в числе только, когда в воздушных ямах шахтеры находили очередного безнадежного лунатика – а какого-то качественного, ожидаемого перевоплощения не происходило… И поэтому, если отбросить нужды выживания и прибавить к этому холод, грубость, наигранную жадность рабочих и скупую власть сильных – это место было скучнее ада…
По причине всего вышесказанного на развилке он повернул против направления на казармы, отбился от толпы и в одиночестве побрел по развалинам станции к восточному крылу поселка, полузаброшенному и игнорируемому основной массой рабочих. Разработки здесь вследствие твердости блокирующей путь породы считались безнадежными, хотя на первый взгляд этого и нельзя было сказать в силу того, что край поселка казался не тронутым разрушающей стихией – в освещении дюжины факелов открывался вид на высокий потолок, изгибающийся дугой, живопись мозаики стен с сохранившимся рисунком, изрезанной трещинами и выбоинами, нетронутую, отражающую свет огней, плитку, которой был вымощен пол. Катастрофа почти не изменила внешность платформы, и только пара веток рельсовых путей, уходящая параллельными туннелями, пострадала сильней – из завалов местами торчали изогнутые куски металла, по которым прежде, как бытовало мнение среди некоторых рабочих, ходили длинные составы, состоящие из многих вагонов, таких же, как тот, что блокировал проход в туннель на север. Безымянный не имел своего мнения на этот счет – пожалуй, он просто не задумывался об этом.
Разработки здесь велись на ранней стадии развития поселка – по бытующему мнению, еще до появления тумана – в его зародышевом состоянии, но не принося каких-либо видимых результатов, были свернуты и перенесены в другой сектор, где вскоре образовалась богатая сеть связанных шахт. То было приказание свыше – помимо этого в других секторах подземелья находились иные поселения, и в числе их некая столица, именуемая Центрой, взявшая на себя административный контроль над разрозненной деятельностью отдельных шахтерских поселений. Даже не разбираясь в этих вопросах, никогда не видя ни одного человека из Центры и не представляя, как они должны выглядеть, Безымянный почему-то сомневался, что контроль их власти силен, но все же думал когда-нибудь побывать в этом осколке цивилизации, хотя бы из интереса. Мысль о паломничестве в другой сектор встала перед ним как одна из немногих альтернатив бессмысленному пребыванию в бараках, но интуиция (или, возможно, это были все те же настырные голоса…) подсказывала, что это займет по времени куда дольше, чем ему отпущено надсмотрщиками шахты. К тому же, переход в связанные сектора находился в диаметрально противоположной части поселения, а в нахождении в забытом секторе Безымянный находил иной интерес – там находилась реабилитационная клиника Киры…
В редких случаях по пути от развилки он встречал кого-то, как сегодня, когда из-за поворота появилось двое рабочих в шахтерских робах с тяжелыми торбами через плечо. Приближаясь, они громко говорили, обсуждая что-то, а заметив Безымянного, разом замолкли, гневно смотря сквозь него. И зря он не придал их взгляду значения – поравнявшись с Безымянным, один из них ударил его по почкам. Безымянный сдавленно выдохнул и, раздираемый болью в боку, пытаясь уклониться от следующего удара, подался вперед, согнулся и упал ничком. Следующий удар пришелся выше – носок сапога рабочего попал в район грудной клетки. Вслед за их удаляющимися шагами последовало негромкое : «Это за Викаря!» Слова прошли сквозь него. Распластавшись на холодной земле, воротя нос от тумана(здесь он был не таким густым как везде) он думал только о том, как бы не была сломана какая-то из костей… Когда они ушли, а боль во всем теле постепенно прошла и осталось только тяжелое чувство собственной беззащитности, Безымянный поднялся и, отряхнувшись, держась за ноющий бок, побрел дальше.
Это случилось не впервые. Неделей ранее, на третий день с его «пробуждения», встретившийся верзила чуть не сломал ему позвоночник, мощным ударом повалив на землю. Минуту Безымянный нервно корчился, не различая света и тьмы, мысленно прощаясь с этим миром, но боль неожиданно исчерпала себя, и он нашел себя лежащим среди сырой грязи. Для не сориентировавшегося в обстановке новой жизни Безымянного то происшествие было поистине шоком. И слова того бандита, предшествующие ударам, об отмщении за Викаря не отразились в его наивном невинном сознании ничем кроме большей запутанности.
Отношения с Викарем, вождем шахтерского поселка, негласным правителем, впоследствии заручившимся поддержкой Центры, фаворитом, обладающим уважением и почетом рабочего населения, были напряженными. Безымянному дважды приходилось на своей памяти бывать в его кабинете и оба, как ему казалось, лидер, похожий на кубинского партизана, принимал его с заметным холодом и не скрытой грубостью. На морщинистом лице играла скользкая улыбка, уставший взгляд покрасневших, покрытых напряженной сетью капилляров, глаз хищно отслеживал каждое его движение. Безымянный разговаривал с этим опасным человеком и сквозь дерево стола приемной, за которым он сидел, отчего-то видел спрятанный нож. Воображение рисовало страшные картины ярости вождя, замахивающегося на удар… Возможно, то было лишь материализацией его чувств, нагнетенной мрачной атмосферой между ними, психологией страха перед вышестоящей личностью, помимо того, в два раза старшей, только страх этот ощущался таким материальным – Викарь был напряжен всем телом, готовый взорваться… Замечая эту недоброжелательность с его стороны, Безымянный, между тем, не мог найти и не видел в этом какого-либо объяснения. Ему оставалось лишь избегать контактов с местным вожаком…
Сутулясь, чувствуя, как кровь приливает к побитым почкам, он шел дальше, пока поперек дороги не встали железнодорожные пути, миновав которые, перевалившись через край платформы, Безымянный вышел к шатру, размером в несколько раз превышающим иные строения поселка. Над входом висела самодельная вывеска – цветными мелками на черном фоне было написано «Реабилитационная клиника Киры Грачевски», ниже, у самой двери, лежал ворсистый коврик с поблеклым рисунком и надписью туманного характера «Вытирайте ноги». Бросив на него беглый взгляд, Безымянный перешагнул через порог. Кира сразу заметила и поприветствовала его, махнув рукой. Она стояла напротив клетки, в которой, обхватив руками проржавевшие металлические прутья, находилась обезумевшая девушка – та, что была объектом насмешек на утреннем собрании, а теперь была передана в ведение реабилитационной клиники. В тонком потрепанном свитере с чередующимися зелеными и черно-коричневыми полосами, пыльных брюках, волочащихся по полу, с кожаным поясом, перетягивающим ее узкую талию, со спины хозяйка клиники казалась стройной и хрупкой девушкой. Короткие волосы были собраны заколкой в виде бабочки в хвост. На талии чуть выше пояса был приколот значок с эмблемой в виде какого-то неизвестного животного или птицы – Безымянный не мог вспомнить, как это называлось – Кира, при возможности, собирала подобную утварь, отчего представлялась в воображении Безымянного девушкой-загадкой из чужого прошлого. Весьма вероятно, что это его в ней и привлекало…
- Ты неважно выглядишь, что-то случилось? – спросила Кира, осматривая Безымянного с ног до головы. Безымянный проигнорировал ее вопрос.
- Почему Викарь ненавидит меня?
Кира вздохнула печально.
- Он просил не говорить этого…
- И все же… - их взгляды пересеклись.
- Ладно… только случись что-то – я тебе ничего не рассказывала, хорошо?
Кира наполнила чашу в клетке с дикаркой, опасливо оглядывающей нового человека, указала жестом на свой кабинет, после чего на минуту скрылась в завешивающих угол тканях. Безымянный отвел в сторону занавески двери, шагнул внутрь незнакомого помещения, плотно заставленного мебелью, и, ожидая ее скорого возращения, расположился в мягком кресле напротив деревянного бюро, поверх которого были свалены горой детские игрушки и какие-то инструменты - все это, как мог предположить Безымянный, так или иначе применялось в ее практике, хотя он и не мог сказать, как именно. С боку от него, за спиной, спереди – почти все пространство занимали непонятные ему объекты – будь они мебелью или транспарантами с непонятными надписями, очевидно, они имели определенную ценность для их хозяйки. Под потолком игриво летала пара мошек – помимо них, отметил Безымянный, ни одного живого создания в помещении не было, ни единой души, в то время как каждый иной угол Кира отводила своим многочисленным пациентам. Очевидно, что этот хаотически заставленный различной ненужной утварью край тента, был некой крепостью девушки, местом почти мис…
- Извини, что задержала, - донесся голос Киры и мысли Безымянного развеялись, – Мейлиз кажется идет на поправку, за ней сейчас нужен глаз да глаз…
Девушка грациозно протиснулась между книжным шкафом и металлическим ящиком, смахнула вещи со стола и села сверху, свесив ноги. Она улыбнулась, хотя выглядело это скорее печально, и начала с самого начала – с описания тех событий, при которых в подземных туннелях раскопали очередного хищника…