У эскалатора растекалась лужа крови…
  Рядом суетилась уборщица со шваброй, размазывая по полу липкую темно-красную жидкость. Движение эскалаторов прекратили, и уже несколько минут рабочие метрополитена не без интереса копались в разорванных ступенях самоходной лестницы, отрывали оплавившиеся куски пластика и резины, повисшие на искореженном металлическом каркасе. По всему было видно, что эскалатор у самого спуска разорвало изнутри. Часть разрыва затащил вниз механизм, так что с каждой отделенной деталью, удивление рабочих нарастало. Несмело они высказывали свои догадки по поводу инцидента, но, устремляя взгляд на протянувшийся на пятнадцать метров кровавый след, замолкали, теряя и без того непрочную почву для рассуждений.
   Диспетчер станции, покинувший вахту, угрюмо наблюдал за непривычным трудом рабочих, ожидая пока будет вынесен приговор эскалатору, в любой момент готовый вернуть к жизни оставшиеся три и передать наверх, чтобы сняли заграждение и пустили людей. Но монтеры не спешили с выводами, да и сложно вынести строгое решение для случая, не имевшего места прежде за всю полувековую историю станции, как, в принципе, и всего городского метрополитена.
  Более того, сложно было сказать даже, что конкретно произошло. Во внешних структурах уже изучались пленки камер наблюдения, а корреспонденты газет и телевизионных каналов, точно гончие псы, быстро ступающие на след жертвы во время охоты, уже опрашивали немногочисленных свидетелей. И те, скорее всего, отмалчивались. Или преувеличивали, так как даже диспетчер, непрерывно наблюдающий за бесконечным человекопотоком, проглядел мгновение инцидента. Будь то взрыв, кровавые следы можно было бы объяснить человеческими жертвами, но тогда возникал другой вопрос – куда исчезли части тел. Вопросов было слишком много.
    Эхом с противоположного края платформы доносилась музыка флейты. Молодую длинноволосую девушку, что стояла напротив одной из опорных колонн, увлеченно извлекающую ноты из деревянного инструмента, от чего-то не погнали прочь, когда началась суматоха, связанная с инцидентом. Точно мелодия эта отгоняла подобные мысли у занятых демонтажем рабочих или, точно она сроднилась с этим местом, каждый вечер в одно и то же время приходя сюда, чтобы играть. Редко она отрывала взгляд от проезжающих мимо, не останавливающихся теперь на этой станции, поездов на раскореженный эскалатор, от чего в мелодии на мгновение появлялись трагические нотки. Драма мелодии, повторяющиеся в отрывках музыкального произведения, впитывалась настроением молчаливого юноши, поникши сидящего напротив девушки…
    Его появление она заметила не сразу. Точно заблудший зверь, увидевший огонь костра, и осторожно приближающийся к очагу, он занял место рядом с ее музыкой, холодно рассматривая колонны. На зверя он походил сильнее еще оттого, что на руке его были резаные раны, и из них каплями стекала кровь. Юноша отрешенно смотрел на их падение, завлечено вслушиваясь в плавные переходы музыки. Казалось, он и завоет сейчас совсем по-звериному.
    Она не знала кто он, что он. Ей непреодолимо хотелось спросить, но останавливало ощущение того, что он может исчезнуть, как призрак, когда она отпустит инструмент, и вместе с тем, прекратится мелодия. А этот человек-призрак мог быть ее первым настоящим слушателем. Поэтому она играла дальше, просто наслаждаясь мгновением этого призрачного признания. Необъятное складывалось в простую улыбку.
    А монтеры шумели где-то далеко тяжелыми инструментами и вопросами…