[272x400]
Специальный корреспондент "Панорамы" беседует с известным русским поэтом, прозаиком, литературным критиком
Опубликовано в еженедельнике «Панорама» № 1, январь 1993 г.
- Виктор Борисович, как вам сейчас живется на свете? С каким настроением просыпаетесь по утрам, с какими мыслями беретесь за перо, если "убожество и запустение" не отбили охоту творить?
– Спасибо, плохо. Для меня наступил очень тяжелый период, и переживаю его весьма болезненно. Вот мы сейчас с вами пьем виски и закусываем шоколадом из Гамбурга - о чем это говорит? О том, что в материальном отношения я могу позволить себе все что угодно. Но на фоне всеобщей нищеты благополучие собственного кошелька морально удручает. На самом-то деле российская интеллигенция всегда была за гранью бедности - это нормальное, естественное состояние для писателя. Никогда оно не было особым. Нынче много шумят о релаксации, ренессансе самовыражения, еще каких-то "инкубаторских" процессах, что лично для меня - пустой звук. Я прекрасно вижу, как в наши дни художник начинает жить по особым законам цеха, касты. Такая ситуация чревата драматическим финалом. Искусство стало предметом экономических отношений и интересов. Хотите свежий пример? Министерство культуры и... туризма России - большую нелепость трудно даже выдумать. Процессы, о которых я говорю, в большей степени применимы к бывшему Союзу, – именно здесь в наихудших проявлениях царят «псевдоморфозы» (термин не случаен, в дальнейшей нашей беседе я надеюсь расшифровать его значение). В последнее время печатаюсь больше в Германии, нежели в России. Там я - свободный журналист свободной газеты Frankfurter Allgemeine. Именно это сотрудничество позволяет сохранять статус состоятельного респектабельного человека. Пишу я в основном о культуре, платят мне за это достаточно щедро - два доллара за слово, Наконец-то мне дарована возможность высказывать собственную точку зрения, не оглядываясь на авторитеты. Мне даже позволено больше, чем немецким журналистам, потому как я - иностранец. Радует то, что приходят письма, существует определенный контингент оппонентов - это очень интересно. Но, так или иначе, эта работа в каком-то отношении постыдна.
- Не без опасений рискую спросить вас о поэзии. Честное слово, боюсь услышать отрицательный ответ. У вас еще в стихотворениях 1987-го года чувствовалась невероятная усталость: "Да не те уже силы - и по вечерам выступаю в самодельном оркестре впустую...». Что это, окончательный уход в сторону прозы?
- Нет, предел, по-моему, еще не наступил. Просто очень трудно писать стихи, но еще труднее их печатать. Не до высокого штиля, ей-Богу. Стыдно признаться, но вся культура, с которой я был связан на протяжении всей жизни, оказалась провальной. Она не оправдала надежд. Вдвойне досаждает то, что эту культуру создавали люди, которых, я любил и продолжаю любить. Мы своими же руками загубили идею единого культурного пространства. Но существует и другая сторона медали: любая публикация здесь, на Родине, остается без отклика. Тебя либо не понимают вовсе, либо понимают извращенно, т.е. очень политизированно. Слово вообще по сути своей идеологично, куда легче иметь дело с музыкой (может быть, потому я всегда старался строить свою поэзию по аналогии с музыкальным произведением). Некоторые статьи отчего-то вызывают резкий протест, который при самом пристальном разборе не поддастся логическому обоснованию. Нет адекватного понимания. Меня уже давно не покидает ощущение, что круг читателей куда-то исчез. Срезан остаточный слой интеллигенции. Последние годы, на мой взгляд, нанесли стране куда больший ущерб, чем все 70 лет правления большевизма. Вспомните, как два десятилетия назад целый комплекс искусственных препон и заслонов (внешних несвобод) только обострял потребность внутренней свободы. Наша свобода – это не была борьба, это был кайф, некий восторг. Но посмотрите, что сегодня происходит в том же Таджикистане. Моя жена Таня - родом оттуда, и ее родители теперь находятся на положении беженцев. Если там стреляют в спину и даже в упор - трудно говорить о кайфе. Произошла очередная метаморфоза: внешняя свобода (безнаказанность - только и всего) породила в человеке комплекс зажатости, забитости, угнетенности. Страшно, когда людям приходится выбирать между мусульманскими и советскими структурами. Нечто подобное происходит и с культурой. Демократическая идеология еще только начинает складываться, фактически эмиграция культуры продолжается и по сей день. Это одна из тяжелейших бед России - существование двух культур;
- Почему двух? Не ваша ли писательская ассоциация "Новая литература" однажды заявила в обращении к деятелям русской культуры о существовании трех почти что автономных пространств: официальная культура, неофициальная (самиздат) и эмигрантская?
- Эмигрантская культура никогда не была отдельным пластом - это чушь! Мы на самом деле очень мало знаем о народной культуре. Целая область фольклора оказалась не зафиксирована. У нас в Петербурге в свое время работал кружок, где мы, молодые люди, изучали богословие, православие. Как-то мы устраивали семинар, где рассматривалось учение Шпенглера (одного из идеологов нацизма). Так вот у этого философа есть одна лобовая идея: существует реализм, и существуют псевдоморфозы. По Шпенглеру, их две в .мировой .истории: Эллинистическая культура на Востоке и Петровские реформы в России. Он даже. большевизм рассматривает в двух ипостасях, как созидательное и разрушительное начала. Знаете, от чего мне порой становится по-настоящему страшно? В природе заложено определенное отношение к народу «сверху» – насильственная, противоестественная любовь. Сейчас я кожей ощущаю это ненависть «сверху». Впрочем, как мы уже давно узнали, народ нуждается в этой ненависти, иногда мне кажется, что он сам себя ненавидит. Только ненависть - не питательная среда для творчества. Поэтому задача художника на текущий момент – это задача ускользания от современности.
- Вас когда-нибудь преследовал соблазн сжечь все мосты и уехать насовсем?
- Я не понимаю идеи отъезда из страны! (Очень резко. - А.Г.). Я чувствую себя частью этой культуры и предпочитаю быть раздавленным, чем жить в разводе со своими корнями. Меньше всего на свете мне хотелось бы уподобляться беженцам. Я жил долгое время и в Париже, и в Лондоне, но не как "совок". Мне известна вся подноготная западного мира, что называется, от и до. Проблему человеческих отношений я всегда ставил выше материальных амбиций. Когда у меня была неотмеченная виза, я прошел хорошую школу в газете "Русская мысль" (это благотворительное издание финансируется американцами). Именно там я впервые на собственной шкуре испытал, что такое профессионализм, когда могут уволить только за то, что не уложился в отведенное тебе место на полосе. Позже мне предлагали остаться в Германии и поселиться в монастырской келье, где живут художники. Можно сколь угодно долго умиляться чистотой и порядком, но все это в конечном счете приводит к сильнейшему психологическому перенапряжению. Вывоз мозгов - страшная вещь, мы пока что недооцениваем масштабы и степень ущерба, нанесенного государству. Кстати, русская диаспора - наиболее разобщенная, жалкая. А эта демонстративная игра в адаптацию - что она может вызвать, кроме сочувствия? Мы никогда не будем жить так, как на Западе! Все, что там естественный порядок вещей, у себя на Родине превращается в крикливую пародию. Если вспомнить Петра I, то его модернизация была победоносной, он практиковал очень жесткие и эффективные экономические методы. За политическими же акциями наших политиков, как правило, ничего не стоит.
- У меня такое чувство, что ваше резко негативное отношение к политике распространилось и на литературу, потому как в нынешних условиях литература - это еще больше политика, чем в былые времена.
- Вы, безусловно, правы насчет моего восприятия современной литературы. Писатели стали консервативными, паразитировали. Особенно это касается поэзии, которая паразитировала на природе советского государства. Многие литературные деятели с распадом Союза оказались не у дел, потеряв власть и кормушки в национальных глубинках. Ваша казахская литература, с моей точки зрения, всегда была более пронзительно советизирована, нежели литература других азиатских республик. Вспоминается почти что анекдотичный случай. В Гренобле проходил всемирный конгресс писателей. Я был в составе советской делегации, которой руководил Олжас Сулейменов. Ни в коей мере не хочу умалить его литературного таланта, но меня ужасно забавляло, как этот человек все время обрывал меня на полуслове и кричал: "Так говорить нельзя!"
- Во времена, когда вы редактировали самиздатские журналы "37" и "Северная почта'', у вас случались трения с властями? '
- Были неприятности, но удивительно поздно, когда журнала уже не существовало. До сих пор мечтаю заполучить досье из КГБ. Видимо, была слежка, но не более. Видите ли, это были не политические журналы. Вроде бы налицо производная от диссидентского движения, но содержание журнала - сознательно антидиссидентское. Мы сами создали этот парадокс, поэтому они (КГБ) не могли классифицировать издание как аполитичное, асоциальное и т.п. Просто не было зацепок. Идеализм ведь не является политическим преступлением. Словом, "Северная почта" - это был успех, прорыв к реальности. Странно только, что обыски и конфискации начались уже после закрытия журнала.
- А почему его закрыли?
- Потому что весь авторский актив к тому времени перекочевал за границу.
- Существует мнение, что третья, волна эмиграции была "диверсией, изнутри", которая нанесла по системе разрушительный удар и в конечном итоге привела к падению империи. Помнится, господин Лимонов в романе "Это я - Эдичка" с раздражением писал о Сахарове и Солженицыне. Что это - приступ патриотизма или китч?
- Эдик Лимонов - удивительно талантливый и в то же время удивительно глупый человек. Парадоксальное сочетание, не правда ли? Думаю, что главным мотивом, побуждающим Лимонова делать подобные заявления, является зависть. Культ энергии и силы. Эдику очень нравится быть начальником. Этакая пародия на Маяковского: возраст такой, что пора бы и утихомириться, но он продолжает делать биографию. Честно говоря, мне жалко его и его жену. Только сам он вряд ли нуждается в таком отношении. Ему в Париже весьма комфортно живется. Его не интересует Россия и ее будущее, его тревожит лишь то, насколько хорошо его книги будут в ней расходиться. Лимонов – политик, это меня всегда настораживало.
- Интересно, почему большие художники, как правило, рано или поздно уходит в политику?
- Вы сами отвечаете на вопрос - это возрастное. Творчество требует постоянного притока свежих сил. Находиться в состоянии творчества длительное время невозможно, художник - не Господь Бог. Уход в политику - это диагноз, следствие творческой импотенции человека. Политика - всегда инерция, а с возрастом это выражено сильнее. Беда России в том, что политикой здесь занимаются неудачники в сфере искусства. В этом отношении меня поражает наше правительство. У меня достаточно друзей-политиков, и мне грустно наблюдать, как с ними происходят какие-то мутации.
- Честно признаться, я всегда полагал, что русская литература закончилась па Набокове. Еще, пожалуй, Саша Соколов представляет собой фигуру. А Довлатов, Гладилин, Некрасов интересны читателю только лишь как фактический материал, в то время как в художественном отношении это либо стилистические "барханы", либо непролазные чащобы (тот же Солженицын).
- Интересное суждение... Лично для меня Набоков - не критерий. Он вроде бы и русский писатель, и нерусский. Я как раз сейчас перевожу "Аду" Набокова - английский роман для "Вестника новой литературы" и много размышляю над этим... Нет, думаю, у Набокова иная функция, чем слыть "последним русским". И потом я не думаю, что Довлатов - чистая публицистика. Это был вальяжный, щедрый человек, мой хороший друг. Эти люди других претензий и задач. Как говорится, не за этим жили. Если бы Толе Гладилину когда-нибудь сказали, что он станет известным писателем, он рассмеялся бы в лицо. Да и сам термин "большая литература" представляется мне сомнительным. (В нем даже угадываются родственные корни с большевизмом). Это термин "Советской России" 80-х годов, и применим разве что к Маркову, Иванову, кто там еще из "толстеньких"? Есть настоящая литература, и есть суррогат. Но пока существует язык – литература не перестанет существовать. Другое дело, что язык обедняется, происходит его «свертывание». Сокращение территории России с распадом Союза приводит, как ни странно, к обеднению лексики. В словарь русского человека ворвался поток англоязычных слов. Я не могу понять, почему"брокер", а не "биржевик"? Еще и Солженицын дает свои идиотические рецепты но обустройству России. Мне кажется, в нашем государстве писатель слишком много на себя берет. Это опасный показатель. Русская культура превращается в вакуум. Аналогичные процессы происходят и в кинематографе. Каждый второй режиссер умудряется строить канву будущего фильма на жестоком садомазохизме. Вообще это поразительно, что жестокость входит в норму. Шолохов весь построен на садизме - видимо, что-то в крови… Интересная комбинация - жестокость вкупе с любовью. Остается резюмировать, что русская культура и литература как одна из ее составляющих находится в состоянии спада. Кончилась эра наглого литературного центризма. Странно, что в России не было сильной "промежуточной", скажем так, литературы - чтива среднего класса. Это очень важно, ибо все цивилизованные страны через это прошли. Самым удачным периодом в русской литературе я считаю «серебряный век».
- И век серебряный, как месяц молодой,
Над юностью моей стоял, недосягаем...?
- Вот именно. Мы воспитаны на этой литературе, даже у Пригова подчас проступает "отрыжка" Хармса. Думаю, что яркая литература, сейчас может возникнуть на периферии России, с пограничными языками. Русская провинция всегда была питательной средой, шло экстенсивное развитие литературы. Кстати, уже сейчас в России возникают самые невероятные течения и заявляют о себе такие замечательные самородки, как Леня Гершович. Важно, чтобы система кровообращения нс замирала ни на минуту.
- Не могли бы вы прояснить ситуацию с "Вестником новой литературы"? Была масса разговоров, но дело, кажется, окончательно заглохло. Во всяком случае, я держал в руках только первый номер альманаха.
- На самом деле вышло уже три номера, на подходе четвертый. Правда, с последним журналом какая-то чертовщина. Сначала "арестовали" тираж в Риге, где предполагалось печатать альманах. Затем решили издавать в Петербурге, но в тот момент, когда "процесс пошел",- в типографии как бы случайно отключили свет. Мне, в принципе, уже все равно, потому что журнал по большому счету прогорел. Он не получился таким, каким задумывался изначально. У меня масса претензий к его качеству, подбору материалов. Настораживает географическая и временная замкнутость на уровне имен. Литература заявлена как "новая", а кто печатается? Довлатов, Аксенов, Лимонов, Саша Соколов... А ведь это уже в некотором роде патриархи. Неувязочка получается.
- В смысле "волна воскресших мертвецов пошла на фантастическую прибыль"?
- Ну да, скучновато как-то. Вот в Саратове сложилась очень интересная культурная ситуация. Там открылся журнал "Волга", издают его совсем молодые ребята. Мы с Леной Шварц в нем сотрудничаем. Тираж несколько меньше, чем у "Вестника", но это издание уже достаточно громко о себе заявило.
- Московскую писательскую организацию бороздят междоусобные войны. А как обстоят дела в питерских литературных кругах?
- Зрелище, честно говоря, жалкое. Москва хоть бурлит, а у нас в Петербурге всю литературную братию можно условно разделить на две категории - идеологи и дельцы. Молодое поколение по-прежнему "не знает радости печатного слова", хотя во многом это оправдано (90 процентов новоиспеченных прозаиков и поэтов – законченные графоманы). Впрочем, есть такой журнал – «Мансарда», он издается за свой счет. Там эта «молодая шпана» и самовыражается. Имейте в виду, что эпоха «толстых» журналов очень скоро должна закончиться. Останутся либо тонкие журналы, либо специализированные. На Западе, насколько мне известно, не существует ни одного «толстого» журнала. Сегодня даже у «Звезды» стремительно радают тиражи, а «Звезда», поверьте, один из самых интеллигентных журналов.
...Я вот тоже потихоньку занялся коммерцией - организовал всемирный Пушкинский клуб, с игорным домом, салунами, костюмированными балами. Разработал устав "аглицкого клуба". Все-эти игровые формы бытия очень оживляют коммуникативный процесс. Радует, что нашлись желающие подчиняться этим правилам. Я подыскал для этих целей весьма приличный особняк дворцового типа. Вот видите - сижу, рассылаю приглашения всевозможным светским львам...
- Черт возьми, вы так аппетитно обо всем таком рассказываете и при этом так заразительно радуетесь собственным прожектам! А как же с постулатом, что "художник не имеет права быть счастливым»?
– Быть несчастливым - не работа. Я бы сказал, художник не имеет права на неуспех, хотя это и противоречит концепции "скрытого гения". Верите ли, оказывается, все мои концепции "имели право быть", поскольку вдруг все разом реализовались. Я сознательно перестал публиковать стихи. Я пошел работать в гимназию для особо одаренных детей, на преподавательскую работу. Читаю в старших классах курс русской словесности. Гимназия, в которой я служу, бесплатная, отбор претендентов производился но системе тестов. Слава Богу, восстановлена программа классической гимназии (латынь, греческий язык, углубленная математика, сильная словесность). По окончании гимназии ребята продолжат образование в одном из университетов Германии.
- Однажды Борис Борисович Гребенщиков задал себе, любимому, вопрос:
"Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли"? И сам на чего ответил: "Ее нет, нет, нет". А что бы вы ответили на его месте?
- То же, что и Боб: "Ее нет, нет, нет". Но моя задача ее воспитать и выпустить в жизнь. Культурный слой, безусловно, нужно наращивать. Сегодня уже не нам решать судьбы мира. Дети растут дерзкие, наглые - подавай им вместо Пушкина Пригова с Кривулиным! А с уроков их невозможно выгнать даже с собаками. Это вселяет надежду на то, что спустя много лет -
Может быть, еще настанет миг,
Когда мы кровью хлынем из остывших книг.
Осень 1992 года. Санкт-Петербург.
@ Алексей Гостев
Виктор КРИВУЛИН (1944) окончил филологический факультет Ленинградского университета. В 1976-1981 вместе с Т.Горичевои, Л.Рудкевичем и Б. Гpoйсoм выпускал самиздатский журнал"37", в 1980 (вместе с С.Дедюлиным) - журнал "Северная почта". С 1962. по 1985 г.г. в советской периодике напечатал в общей сложности пять стихотворений. На Западе публиковался в журналах «Континент», «Грани», "Синтаксис", "Вестник РХД", "Новый журнал», «Эхо», «Ковчег», в газетах «Русская мысль», «Панорама», «Наша страна» (Аргентина). Выпустил также книгу стихов в издательстве «Ритм» (Париж, 1981) и «Стихи» в издательстве «Беседа» (Париж, т.т. 1-2 1987-88).
В СССР подборки стихов опубликованы в сборнике "Круг" (Л., 1985), в журналах "Родник", "Радуга", "Нева", "Искусство Ленинграда".
Живет в Санкт-Петербурге.