Опубликовано в газетах “Ленинская смена”, “Огни Алатау”, июнь 1988 г.
Фото Андрея Лунина, 1988 г.

Артисту выпала на долю нелегкая миссия – лечить людей от боли и зла, искупая чью-то вину безропотно и самозабвенно. Когда из памяти выплывает картина ужасов Армении, то в первую очередь представляется искаженное до неузнаваемости лицо скрипача с набухшими веками и полными слез глазами. Владимир Спиваков был одним из первых советских артистов, приехавших в очаг бедствия и отменивших ради этого представительные зарубежные гастроли.

… Город еще спал, а “Виртуозы” уже были на ногах. Они пили кофе и немножечко нервными шагами меряли коридоры гостиницы “Жетысу”.

Об отъезде артистов нигде не сообщалось, но провожать пришли многие. Люди смущенно подавали музыкантам цветы и жадно ловили прощальные звуки скрипки Владимира Спивакова.

Задерживаю междугородний автобус, умоляю Мастера взять меня с собой во Фрунзе. Спиваков непреклонен. Автобус уезжает, а я остаюсь.

На следующий день – 26 мая 1988 года – “все смешалось в доме Облонских!”. Немая сцена: музыканты с застывшими смычками в репетиционной комнатке. Спиваков, удивленно хлопающий глазами по поводу явления народу настырного ребенка из Алма-Аты. Не ожидали от меня, Владимир Теодорович, такой прыти? А вот!

А потом был чудный, незабываемый вечер. В памяти осталось только волшебство музыки, полная, сверлящая оконное стекло луна и глупый вид администратора, соблазняющего маэстро какими-то радостями вроде привальчика под сосенками, балычка, коньячка, шашлычка и тотчас же интеллигентно спущенного с лестницы Спиваковым.

***

- Стоп, стоп! Я давно хотел вас попросить, первые скрипочки, еще ярче выделять здесь диминуэндо. Почему не слышу форшлагов у Гарлицкого и мартле у Мильмана? Миша, у тебя очень вязнет звук, пожалей Моцарта.

Дирижер явно старался не подавать виду, что устал, но выходило с трудом. В десятый раз останавливался он в середине второй части симфонии Моцарта, недоумевая, досадуя, негодуя. В чем загвоздка?

-А-а… Наконец-то! Уважаемый товарищ Саркисов, вы что-то разучились переходить в третью позицию. Стыдно, батенька.

Музыканты дружно рассмеялись, а В. Г. Саркисов смущенно улыбнулся – мол, с кем не бывает!

Еще каких-то два часа назад мы ехали в автобусе, и музыканты, устроившись на заднем сиденье, шепотом рассказывали мне о “Главном виртуозе”. Все так или иначе сошлись во мнении: без такой личности, как Спиваков, рождение коллектива не состоялось бы. Поэтому наша беседа с маэстро началась как раз с этого вопроса – о роли личности в музыке и жизни.

- Владимир Теодорович, я знаю, что вы читали книгу Владимира Орлова “Альтист Данилов” и помните, что главный герой романа – демон. Между тем, это очень земная натура, с обостренным чувством справедливости, полноценности, гармонии в музыке, любви, дружбе… Есть ли сходство в характере двух Владимиров – Спивакова и Данилова? Если бы вы вдруг очутились в экстремальном времени, какой бы сделали выбор: остались бы демоном или предпочли музыку?

- Об “Альтисте” скажу сразу: я не в восторге от этого произведения. Читал его, правда, лет десять назад, но помню, что очень меня насторожил дилетантский подход к некоторым вопросам. Музыка сама по себе абстрактна, но когда речь заходит о каких-то конкретных примерах, необходима элементарная компетенция.

- Но в романе есть очень важная, как мне кажется, мысль о человеческой чуткости…

- Помню. Но согласитесь, что природная чуткость ко всякого рода изменениям заложена в человеке изначально, генетически – такое уж он существо. Другое дело, что не каждому дано развить эту чуткость в хроническую, так сказать, форму. Я не любитель пассивных ощущений, и вопрос, на мой взгляд, надо ставить глубже: как бы я поступил, будь у меня возможность воздействовать на те или иные события? Если бы я с рождения мог бы ощутить, допустим, будущее во всей его масштабности…

Что ж, давайте пофантазируем. Я бы тогда не допустил застоя как в музыке, так и в жизни вообще. Я бы отвел пулю душмана, нацеленную на восемнадцатилетнего паренька, остановил появление слезинок на лице каждого ребенка (помните, у Достоевского в “Братьях Карамазовых”?). Более того, передо мной открылась бы возможность не просто предотвратить преступление, но и наказать виновных. Если возвращаться к Афганистану, то виновных в каждой человеческой смерти, в том, что советские солдаты, уходя, оставили одних только казарм на 600 тысяч рублей, не говоря уже об оружии, обмундировании, продовольствии. Думаете, бюджет от этого не пострадал?

… Меня всегда спрашивали и, вероятно, будут спрашивать о причине, побуждающей ставить свою подпись под всевозможными обращениями. Признайтесь, я предугадал ваш вопрос?

- Вообще-то, да…

- Причина в тех этических и эстетических принципах, которые я исповедую. Поймите меня правильно: в моих руках – скрипка. Удостоверение в человечности, документ на право активного существования, если хотите. Для меня, как для человека и музыканта, приемлем такой принцип: потребление материальных благ должно сопровождаться духовной отдачей. Только в этом случае можно говорить о человечности.

В то же время участие во всякого рода меморандумах, референдумах, общественно-политических акциях - это еще не показатель порядочности. Известны примеры, когда полуживого Шостаковича заставляли подписывать пресловутые воззвания интеллигенции к народу, тем самым принуждая стать прямым участником травли Солженицына, Ростроповича и многих других честных людей. Мне откровенно не нравится рекламная шумиха вокруг благотворительных концертов “Виртуозов Москвы” в фонд детей Армении, по поводу денежных перечислений на спецсчет “АнтиСПИД” и т.п. У Бориса Пастернака есть замечательные строки:

“Цель творчества – самоотдача,
А не шумиха, не успех,
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех”.

Я ответил на ваш вопрос?

***
- Хотелось бы услышать рассказ о ваших первых шагах в музыке…

- Да, сейчас это звучит естественно, но лет тридцать с небольшим назад неоспоримо считалось, что в музыкальном отношении я – сущая бездарность. Так думали все, исключая мою маму. От нее я и получил первые музыкальные навыки: мама известная пианистка. Когда-то в Одессе она училась вместе с Эмилем Гилельсом, затем перевелась в Ленинградскую консерваторию, занималась у замечательных педагогов. Как для всякой матери, я для нее был чудом. Она до сих пор рассказывает различные парадоксы, вроде того, что я в одиннадцать месяцев различал ритмы танцев. При вальсе – раскачивался, при польке – подпрыгивал. И, представляете, меня не приняли в центральную музыкальную школу! Другие родители, может быть, и прекратили бы думать об обучении ребенка, но не мама. Так я попал в нормальную районную ДМШ, и, действительно, первые годы как-то все не клеилось. Но однажды передо мной, пацаненком, вдруг “вырос” выпускник нашей школы. Если бы вы слышали, как он исполнял “Размышление” Чайковского! Его игра произвела на меня совершенно бешеное впечатление. Придя домой и еще не умея как следует держать в руках инструмент, я по слуху подобрал главную тему “Размышления”.

Все, естественно, пораскрывали рты, и в первую очередь педагог, заставляющий целыми днями “пилить” смычком по пустым струнам. Музыкант меня поймет, потому что черновая работа над штрихами и тетрахордами – самое тяжелое испытание. Я, правда, преодолел его с грехом пополам и принялся дальше одним пальцем водить по грифу, “варьируя” темы произведений крупных форм. Постепенно все это стало развиваться, создался каркас исключительно “своей” системы.

Очень повезло с первой учительницей в первой послевоенной школе Ленинграда. Она меня, собственно, и разглядела. Эта удивительная женщина была наставницей великого педагога Леопольда Ауэра, который и сам позднее воспитывал выдающихся скрипачей…

- Родители обычно заставляют детей заниматься музыкой по три – четыре часа в день. Известны случаи, когда ребенок. Что называется, “переигрывал пальцы” и был уже не в состоянии продолжать занятия. Нужна ли такая долговременная шлифовка навыков?

- Меня как раз не заставляли. Семья пережила блокаду, отец после контузии на фронте тяжело болел, мать работала сразу в нескольких учреждениях. Я был предоставлен самому себе и случайным соседкам, потому никто не запрещал мне играть с мальчишками во дворе и бить лампочки о стены. Кто знает, может быть, именно этот “глоток свободы” навсегда отрешил меня от чувства ненависти к музыке. В то же время, иногда думаю, начни я вовремя – достиг бы большего в жизни.

Человек иногда полностью не реализует свои возможности. Чаще всего в том виноваты сами родители. Да, заставлять ребенка надо. Но ни в коем случае не путем лишения человеческих радостей, с помощью ремня или еще каких-нибудь крайних мер. Нужно искать другие способы. Увлекать, играть с детьми в игру, которая называется “начало искусства”.

***

У нас почему-то не принято писать о “безбилетниках”, которые проламывают двери филармоний и сшибают с ног неприступных билетерш. Обходят упорным молчанием и тот факт, что билеты каким-то странным образом минуют кассы и попадают, мягко говоря, в руки случайных людей. С одной стороны, артист-гастролер должен обладать колоссальными дипломатическими способностями, чтобы добиться у администрации свободного входа на концерты всех, без исключения. С другой – требуется большое мужество, ведь при этом ему приходится поступаться собственной материальной заинтересованностью. Спиваков никогда не позволяет себе лавировать между этими двумя жизненными принципами: на его концерты проходят все желающие. А почему? Откуда такая нежность и забота по отношению к незнакомым людям? Спрашиваю об этом у Владимира Теодоровича.

- Видите ли, я не смогу позволить ни себе, ни музыкантам, ублажать чьи-то духовные желания, если кто-то, пусть даже один человек, будет мокнуть на улице под дождем. Если говорить открытым текстом, то первое отделение алма-атинского концерта было вообще сорвано. Музыке мешали крики не попавших в зал, яростное сопротивление кассиров и постоянное хлопанье дверями. Пришлось выйти на сцену и призвать всех к порядку. И все равно, долго еще тянулись запоздалые зрители. Неужели нельзя было сразу всех пустить? Второй же концерт показал, что места в довольно тесном зале филармонии хватило на всех. Люди сидели на подоконниках, за сценой и, поверьте, не чувствовали себя обделенными.

- Принято считать, будто классическая музыка – для избранных. Для обособленной, профессиональной элиты, которая в состоянии понять и разобраться в ней досконально…

- Те, кто близко знаком с коллективом, не дадут соврать: мы действительно репетируем перед концертами в Алма-Ате или Фрунзе точно с такой же ответственностью, как в Париже или Нью-Йорке. Уже здесь, в Киргизии, кое-кто из местных чиновников порывался устроить московским артистам пышный банкет с выездом на природу, вином и шашлыком. Мы отказались, потому что приехали работать. Вместо намечавшегося бала состоялась еще одна, очень нужная всем репетиция симфонии Моцарта, на которую приглашались все желающие. И это не должно расцениваться как уступка или подачка. Это совершенно нормальное явление.

- Значит, вам все равно, кто сидит в зале – профессионалы или дилетанты?

- Как вам сказать… Вы обратили внимание, что люди, которых никто никогда не видит на концертах, приходят почему-то к нам. Вы сами были свидетелем, как ко мне подходили и просили провести людей, совершенно никакого отношения к музыке не имеющих. Чем это объяснить? Наверное, секрет все-таки кроется в нашем творчестве. Плюс, конечно, к тому, что телевидение, слава Богу, жалует нас. Хотя было время. когда Лапин – бывший председатель Госкомитета по телевидению и радиовещанию – на одной из записей праздничного концерта увидел в списке название нашего коллектива и пришел в бешенство. Мол, как это так? Почему “Виртуозы”? Кто посмел?! Это же нескромно и противоречит нормам общественной морали! И нас, мягко говоря, “прикрыли”.

- А что дальше-то было?

- Этого я вас не скажу. Есть вещи, которые не напечатаешь пока.

- Интересно, что на ваших концертах довольно много молодых людей, причем детей музыкантов среди них – раз, два и обчелся. Есть и те, кто называют исполняемые “Виртуозами” произведения музыкой кисейных барышень. Музыкой без плоти и крови.

- Мне их жаль. Я глубоко убежден, что подросток, равнодушный к музыке, архитектуре, живописи, театру, представляет собой духовно бедную личность. Такой человек на всю жизнь останется калекой. Его не трогает красота, не тревожит уродство.

- Но в свои концертные программы вы включаете произведения мирового авангарда. Расчет на современную молодежь?

Не совсем так. В отличие от компьютерных ритмов, классические произведения, даже современные, насыщены богатейшими образами. Мне представляются опыты живописцев начала века – Михаила Ларионова и Натальи Гончаровой (они проповедовали так называемый лучизм), опыты Казимира Малевича и Василия Кандинского (начало абстракционизма и супрематизма в 20-е годы), опыты Татлина по конструктивизму и т. п. Я говорю иногда: “Взгляд назад порождает взгляд вперед”.

- А как вообще отбирается репертуар в вашем коллективе?

- Вопрос непростой. Можно ведь брать с полки любое произведение и играть. Однако для меня каждый концертный номер – драматургия. Всему свое время и место. Сжатая программа не позволила включить в алма-атинские концерты произведения современных композиторов, как это было в Ленинграде, на фестивале современной музыки. А если говорить об отборе в целом, тоя не случайно включил в репертуар оркестра пьесу испанского композитора-антифашиста Хосе Сервейо “Два движения”. Автор подвергался гонениям при режиме Франко в Испании и написал произведение, которое не побоялся назвать открыто: “Анна Франк – символ”.

Ну, - хитро улыбнулся Спиваков, - что же вы не спросите насчет женщин?

- Да мы и так знаем, что их нет в вашем оркестре.

И все же это не мешает виртуозам-мужчинам успешно сотрудничать с виртуозами-женщинами. В частности, в Алма-Ате вместе с нами пела великолепная певица Араксия Давтян. В разные годы с коллективом выступали Елена Образцова, Тамара Синявская и многие другие. Я могу сказать, что женщина – это как яркая краска, которая обогащает палитру оркестра.

- Амаяк Дурдарян, Михаил Мильман, Алексей Уткин, Владимир Спиваков… Сколько же пудов соли вы съели? Ведь эта гвардия вместе не один десяток лет. Как же все-таки удалось вам не растерять друг друга?

- Я считаю, что мне невероятно повезло. Я окружен удивительно талантливыми людьми, нам интересно вместе. Когда-то Мейерхольд писал в своей книге о воспитании личности: “Человек рождается талантливым, но развить талант он может лишь в том случае, если ему противостоит среда, и если ему помогают люди”. Весь этот комплекс был у меня – и есть. Весь этот комплекс был у оркестра – и есть. До сих пор.


@ Алексей Гостев