Не зря говорят: «Журналистика – капризная дама, требующая внимания 24 часа в сутки». Порой нервные перегрузки так сильно давали о себе знать, что мне, как сказочному королю, хотелось кричать: «Надоело! Ухожу в монастырь!» А вот возьму и действительно уйду, хотя бы на короткий срок, решила я, узнав о существовании гостиницы для паломников в Святогорской Лавре.
Поездка в Лавру уже сама по себе предполагала отбросить все суетное, земное, остановиться в вихре событий и, наконец, задуматься о духовном. А настраиваться на другой лад начинаешь еще дома. Словно святость места, куда едешь, несмотря на разделявшие нас километры, пронизывает своим духом. Заранее готовлю одеяние, которое буду носить в святом месте – длинную юбку, платок. Но практическая сторона поездки (цена билета, сборы) проходит мимо, а остается главное – то, что ты стараешься увидеть в душе, и познать то, какой она есть на самом деле. Это как разговор с собой, музыка сердца.
Картина, которую я увидела при выходе из автовокзала Святогорска – была непривычна для жительницы шумного города: убегающий в даль лес, и окружающая его тишина, навевающая душевный покой. Дороги к монастырю я не знала, но, как оказалось, в этом не было необходимости. Церковь Николая Чудотворца на меловой скале заметна сквозь дымку соснового леса. К ней я и пошла.
У входа в монастырь – белоснежная статуя Богородицы. Это не случайно. Ведь Лавра Свято-Успенская, а Успение – Богородичный праздник. К слову, и Почаевская, и Киево-Печерская Лавры также названы в честь этого праздника.
Первыми на территории святой обители меня встретили… коты. Чистые, ухоженные и с ошейниками от блох. Некоторые ласково трутся о мои ноги – видимо, одобрили новую посетительницу.
А в монастырской гостинице ждал сюрприз. Объявление возле регистратуры гласило: «Номера не бронируются. Пребывание девушек и женщин с детьми до семи лет больше суток не благословляется» (читай – не допускается – прим.авт.). Мужчину, кстати, в любом монастыре не поселят вместе с женщиной. Как и Лавре. Что ж, на сутки, так на сутки. Подаю в регистратуру паспорт, плачу 15 гривень за келью (именно так тут называют номер гостиницы) и по лестнице с широкими перилами поднимаюсь на третий этаж. Солнце в витражах отражается разноцветными латками на ступеньках. На каждом этаже – в холле – иконы: Святителя Николая, Богородицы… Равно как и в номере святой угол с Казанским образом Богоматери. Обстановка номера проста: две кровати, большое окно, письменный стол, есть туалет и душ. Паркет на полу довершает общее впечатление старины здания. Через полтора часа начнется вечерняя служба. На соседней кровати читает книгу молодая паломница. Зная, что монастырские службы длиннее, чем в приходских храмах, я решила отдохнуть после дороги.
Разбудил меня пронзительный звон колокольчика. Так будят паломников на церковную службу во всех монастырях. На часах – 16:30. Через 30 минут - служба. Соседка по номеру объясняет, что на время богослужений гостиницу закрывают, и в номера не пускают. А служба в храме идет часов шесть. Невольно вздыхаю, с огорчением глядя на свои туфли на каблуке, но смиряюсь: ведь когда-то надо потрудиться и ради Господа, а не ради себя самой.
Вечер прохладен. Издали вижу, как в Свято-Успенский собор спешат монахи. Стекаются и паломники. Самое первое, что мы делаем, войдя в собор, – покупаем свечи, прикладываемся к иконам. На большом ящике лежат свечи разной величины. Смотри на цену и кидай в отверстие коробки деньги. Продавца нет и, потому никто не следит действительно ли вы заплатили за свечу, либо смошенничали. Но ведь Бога не обманешь! Как говориться, ставка на вашу совесть.
Здесь, как и во всех храмах, женщины стоят отдельно от мужчин – в левой части собора. Я замечаю: практически все на каблуках. И во время чтения молитв они ходят на цыпочках – чтобы не нарушать молитвенного состояния, которым пропитан даже воздух. Это выходит непроизвольно, само собой.
Поражает то, как монахи читают молитвы – каждое слово произносится четко, но с особой интонацией. Голоса звучат по-богатырски. А сколько в них чувствуешь любви и доброты! И еще один интересный факт: каждый чтец и священник произносят святые слова в микрофон. Колонки, расположенные на стенах храма, позволяют лучше слышать читаемое. Сила звука пронизывает весь храм молитвой, церковным пением.
Во время вечернего богослужения свет в церкви не включают. Только мерцание неугасимых лампад и свечей у икон отбрасывает слабые блики на огромные стены старинного храма. Из круглого окошка под сводами заметно, как темнеет небо. Стоять долго уже тяжело и я, не выдержав, сажусь на скамью возле стены.
Особенность службы и в том, что, помимо богослужебных молитв, читают еще и ежедневные. В данном случае это вечерние молитвы, читаемые верующими перед сном, но дома. А тут – в храме. Их читают три чтеца посреди собора. Мне до сих пор слышится фраза: «Иисусе Сладчайший, спаси мя!».
После молитв – крестный ход с пением. Монахи идут впереди, держат свечи. На улице уже темно, но на территории Лавры горят фонари. Мы обходим один раз собор, а в храме прикладываемся к Святогорской иконе и батюшка, с горящей лампадкой в руке, снятой с этого образа, мажет лампадным маслом всех пришедших. Такой обычай в монастыре. А потом трапеза, сразу после вечерней, около 21-го часа. Всех паломников тут кормят, но отдельно от монастырской братии. Перед едой все молятся. На ужин подают борщ, пюре, винегрет, чай. Просто и вкусно. После трапезы снова молитва. Часть паломников добровольно остаются, чтобы помочь монаху-повару убрать со стола, остальные (в том числе и я) идут в гостиницу.
Утром меня опять будит пронзительный звон колокольчика. На этот раз он более долгий и назойливый. Неудивительно – на часах-то 5 утра. Кому охота вставать в такую рань? Но человек в коридоре настойчиво звонит и все никак не уходит. Первая мысль: как же он до сих пор не оглох? С трудом подымаюсь с мягкой и теплой постели, плетусь в ванную. Служба начинается в 6:00.
Снова долгое стояние в храме: утренние молитвы, молебен, литургия. Во время богослужения исповедует несколько священников. А после службы монах, принимающий записки о здравии и упокоении, раздает паломникам просфоры. Всех женщин называет одинаково: «Матушки, берите еще! Тут еще много просфор!». И все спешат к нему, протягивают руки. Когда тебе 20 лет, как-то непривычно слышать обращение: «Матушка», но монах произносит это слово с такой добротой и душевным теплом, что невольно чувствуешь себя русской девушкой в сарафане и с косой до пят. Как ни странно, но этому образу захотелось соответствовать.
Служба закончилась, и священники, служащие ее, вышли из алтаря. Они с улыбкой и радостью дают прихожанам целовать большой крест из своих рук. Эта, завершающая, часть литургии называется отпустом. Но я уже знаю, что попасть в собор, не смогу - сразу, по окончании утренней, его закрывают. В последний раз бросаю взгляд на ставшие родными сердцу огромные стены, иконы с разноцветными огоньками от лампад и резной иконостас, с молитвой на устах сделанный монашеской рукой. И в последний раз прохожу через высокие двери храма, с трудом открывающиеся из-за тяжести.
Сегодня я уезжаю. Но времени до 16-ти часов еще много. Ведь именно в 16:00 отправляется мой автобус. И я иду в иконную лавку, а их в Лавре – 3. Одна на территории монастыря, последние – у входа, возле статуи Богоматери. В первой можно приобрести иконы, литературу - творения Святых отцов (например, афонского старца Паисия Святогорца, жившего в конце ХХ века), крестики, заказать о здравии и упокоении сорокоуст, а также неусыпаемую Псалтирь тоже на 40 дней, либо на год. «Неусыпаемая» означает, что за человека, имя которого упоминается в поданной записке, иноки будут молиться по Псалтири круглосуточно.
Именно в этой лавке замечаю, как нелегко нести послушание продавца монашествующим. Один посетитель хотел приобрести крестик. Он долго советовался с женой, просил монаха показать то тот, то второй и неожиданно спросил: «А они освященные?». Вопрос, по сути, абсурдный – разве могут в монастыре продавать не освященные иконы и крестики? Жена сразу одернула его: «Как же? Ты что? Конечно, освященные», а монах у прилавка опустил голову и, теребя рукой бороду, старался скрыть невольную улыбку, сорвавшуюся с губ. Смотря в пол, он только кивнул головой, подтверждая сказанное женщиной.
В следующей иконной лавке выбор товара более велик. Тут и детская литература, и жития святых, и большой ассортимент дисков любого формата, и даже облачения для священников. В третьей лавке продают большей частью сувениры. Но на часах почти 12, скоро будет трапеза. И я спешу в трапезную. На завтрак – суп с грибами, макароны, салат, компот из сухофруктов и какао. Нас кормят в старом здании, с еще вылепленным серпом и молотом над входной дверью. Побелка облупилась, двери обветшали, но, глядя на кухню, замечаю, что там идет полным ходом реставрация. Это все удалось рассмотреть только сегодня, т.к. накануне от усталости и сумерков на что-либо взгляд не бросался. К слову, вход в Святые пещеры паломникам недоступен по той же причине, равно как и в Свято-Покровский храм обители.
А на территории монастыря тихо. Аллея с высокими деревьями тянется вдоль Северского Донца. Тут можно присесть на лавочку, закрыть глаза и вдохнуть свежий воздух. Можно спуститься к реке, коснуться воды и снова наслаждаться тишиной.
Кроме меня, людей мало. Многие спешат попасть во Всехсвятский скит монастыря. Средний возраст паломников – от 17 до 60-ти. Много молодежи, преимущественно девушек. Они здесь разные: кто с наскоро завязанным платком, кто с шалью поверх короткой юбки, чтобы соответствовать норме, кто с юбкой до пят и с четками в руках, есть тут и монашенки, приехавшие из других монастырей. Встретилась мне и группа студентов, имевшая цель посетить музей, что также на территории Лавры.
Ну вот: на часах 14:30 – надо идти в келью, собирать вещи, из которых в основном то, что купила в монастыре. Регистратор с улыбкой и пониманием того, что не хочется покидать святое место, желает на дорогу «Ангела Хранителя». Я медленно выхожу из гостиницы, умышленно оттягивая расставание, любуюсь куполами, безмятежностью соснового леса, что возвышается на горе, и нехотя покидаю Лавру.
А на вокзале, как напоминание о суетном мире, женщина с распущенными волосами и в брюках. Вдруг особенно ясно осозналась нелепость такой прически: ведь на Руси распущенные волосы считались позором для женщины, а те, кто с прической не расставались, причислялись к особам легкого поведения. И еще – грубый мотив попсы из радиоприемника в маршрутке, словно назло, старается вытеснить из сознания тот урок Любви и Добра, впервые увиденный мною в монастыре. И чтобы его снова увидеть, я сюда вернусь. Когда будет невмоготу от душевной тяжести…


ФОТОАЛЬБОМ

Иоанна ВИШНЕВСКАЯ
газета "Вечерний Мариуполь"
[700x525]