Это цитата сообщения Питербуржуйка Оригинальное сообщение

Яша.

Я помню, как она ворвалась в мою жизнь. Она – не девушка, она просто явление, как погода: сушит, жар, головная боль, насморк от промокших в луже ног. Я бы мог назвать её тяжелой болезнью, если бы не любил так сильно.

Эта погода не для всех, это погода для самых стойких, самых крепких, как мой любимый сорт черного чая – виски. Эта погода – мой любимый сезон, теперь я это понял точно.

Нас познакомили в начале лета, после очередной сессии, на какой-то вечеринке, какие-то друзья. Мы пили какой-то напиток с какими-то градусами, но видели бы вы, КАКОЙ она была. Длинные белокурые волосы, тонкие кости, загадочная грация кошки, лукавые уголки глаз, игравшие со мною в морщинки.
Тогда я остолбенел, и не могу выйти из ступора до сих пор.

За тот год, что мы были с ней вместе, жар, головная боль и хронический насморк всё никак не покидали меня. Мы пили яблочное вино и теряли последние капли энергии в клубах, а после – последние граммы пота в постели; мы сочиняли дурацкие сказки про иголочку ёжика по имени Маруся и осиновый листочек с судьбой Емели; мы хохотали до боли в ребрах, кушали на завтрак чудеса, упиваясьь легкостью, этим жидким кислородом. Мы были.

Она любила складывать пальчики кошачьей лапкой и, смеясь, совсем как ребенок, шебуршить мои непослушные волнистые волосы, приговаривая «мой, мой, МОЙ…». Я же любил её. Она захватила меня, забрала в плен, - впервые в жизни мне нравилось отвечать «твой».

Летом мы любили валяться в траве и придумывать имена жучкам-паучкам, которые были свидетелями нашей жизни. Мы представляли, что это дети.
Весной лазали по крышам, устраивали там наш солнечный пикник. Я постоянно расстёгивал её пуговицы на пальтишке, она хохотала над моими дурацкими шнурками на кедах, хитро и по-доброму обзываясь «балбесом».
Осенью её мягкие волосы сливались по цвету с листвой и лучами, она пахла корицей и пряниками с вишнёвым джемом, ванильным мороженым и счастьем.
Зимой же – забивали и раскуривали шальные косяки на вечеринках и придумывали имена самозабвенным зарвавшимся малолеткам, безуспешно пытающихся разнять нас, когда я смотрел на неё, а она – в меня.
Нам было чихать на всех, нас было двое, у нас была общая голова, общее воображение, общий, не поддающийся логике и здравому смыслу, климат; было всё время, вся Вселенная, вся эта погода, а это так много, так много..

Она была для меня всем, целым миром, целой планетой, целым погодным явлением, на которое я не мог повлиять. Мне оставалось только наслаждаться каждой секундой с нею, любить её, млеть от её улыбки, от её морщинок вокруг этой самой улыбки, отпечатавшимися у меня в голове так, что, кажется, навеки, и ни один химический элемент не возьмёт, если придется стирать.
Растворяться в ней сахаром, бежать по её смуглой спинке мурашками. Быть полезным, быть в вечной зоне доступа, быть ее.

Однажды она сказала мне «Извини».
Не ударила, не обманула, не пожалела, нет. В тот вечер мы сидели на набережной, придумывали сказки, пили домашнее сливовое и молча строили планы: я наши, а она – свои. А потом это странное «Извини» весом в тысячу тонн. Глобальное похолодание, климатические сдвиги, резкое желание надеть шарф и перчатки, сварить глинтвейн, заняться онанизмом и разрыдаться в кромешной темноте в подушку, пока никто не видит.
Никогда раньше я не чувствовал себя таким бессильным, таким ничтожным. Никогда раньше меня так не рвало на куски, не было так пусто и вопросительно. Эти вопросы, их тысячи! - они вздымались где-то от района коленных чашечек, пронизали сотнями игл всё тело, а потом устраивали тараканьи бои где-то в моей голове.
В моей голове.

Она веселилась, была легка, беззаботна, трепетала как бабочка и постоянно искала кого-то своего среди мужчин. Я же глушил эту перезимовку людьми-невидимками, бесполезным сексом, еще более бесполезными литрами, наполненными одинокими и такими бесполезными градусами. Она всё так же улыбалась прохожим. Её смеющиеся морщинки вокруг губ и глаз тоже не остались на моей стороне, теперь они играли с другими; её пальчики, некогда самые родные, стали чужими.
Она – чужая. Она – родная.
Это как проснуться в переполненной палате, оглядеться, прийти в себя и вдруг осознать, что ты – это ты, но ты в палате, а твою ногу уже слюняво сжирают грязные помойные псы. И ничего с этим не сделать, чувствовать, как тебе больно, - поздно.
И им плевать на тебя. Всем плевать. И ей на тебя плевать, иначе она бы не одевалась так, не вела себя так, не смеялась другим мужчинам так, не смотрела так. Так прохладно, так жарко, так ненастно, так аллергенно, что ты потом чихаешь, твои глаза слезятся, а уже через несколько минут приходишь в себя после одного её якобы случайного касания, от одного ее случайного улыбающегося «а помнишь…?», от одного ее некогда тёплого взгляда.
Сука.
Ты её уже ненавидишь. Как она могла отделиться от тебя, как? Когда? На долго? Зачем? Неужели это точно всё?..

***
Мы стояли на балконе и курили с другой. Не то чтобы она мне нравилась, просто с ней как-то ровнее затяжки шли в такт мыслям, выдыхалась эта отрава легче. Уж лучше так, чем вообще не дышать.
Она мяукала мне что-то про гармонию и развитие личности, про тепло, про «всё будет хорошо», я её слушал и не слушал. Если признаться, мне вообще хотелось её ударить, уничтожить и стереть.
«Ну зачем ты такая…», - думал я, - «зачем тебя создали, кто тебя впустил, зачем твои руки не её, и зачем ты меня так понимаешь? Неужели это и есть всё?...»
И она ответила.
Она улыбнулась, совсем как мама когда-то улыбалась мне в детстве. Вдруг набрала воздуха, посмотрела на меня лукаво (почти как Она! Не в глаза, глубже.) и промурлыкала еле слышно: «Потому что я тоже люблю. Я его, но он не мой. Он немой, понимаешь? И никогда не будет моим и никогда не заговорит, но, знаешь, внутри меня во главе стоит спокойствие. Да, милый, я успокоилась. И я счастлива, что могу любить, хотя бы вот так, безответно. Я не задаю вопросов и поэтому не нуждаюсь в ответах. Я просто есть. И ты будь. Просто будь рядом с ней, и всё. Будь как запасная пара балеток в сумке, когда она устанет от каблуков, будь как верный ротвейлер, когда она устанет от чужой лжи, будь как отец, который никогда бы её не бросил. Слышишь?».
Я услышал.
«АНДРЕЙ!!!» - непривычно и удивительно громко крикнула она и убежала к кому-то в комнату.
Я проснулся. Все еще заторможено поднял правую руку, посмотрел на часы, они показывали второй час.
Ночи.
Я совсем забыл, что сегодня начинается новое лето.

[604x452]