В колонках играет - Singapore

бредятина про Джеймса))
IV

- Это не по правилам, - канючил коммодор Норрингтон. - Я ради нее под трибунал готов, а она...
- А она тебя не любит все равно, - с тяжким вздохом закончил сценарист. - Слушай, чего пристал? Во-первых, я сценарист, а не психоаналитик, а во-вторых, у меня сегодня выходной.
- Всё твой долбанный сценарий! - взвился коммодор. - Не по сценарию мы бы с ней давно бы... душа в душу...
Сценарист подстреленной чайкой спикировал под стол и долго дрыгал ногами.
- Сценарий не догма, - сказал он, отдышавшись, - а Лизавета не дура. Ну сам посуди, за что ей тебя любить?
- Как это "за что"? - опешил коммодор. Сказать по правде, он был уверен, что любят не за что-то там, а...ну, просто так. Любят, потому что любят. Потому что кто-то - это именно кто-то, а не кто-то там другой.
Вот примерно так думал коммодор.
Но сценарист думал иначе.
- Ты посмотри на себя! - сказал он, забрасывая ноги на стол и окидывая Норрингтона взглядом профессионального работорговца. - У тебя на роже написано: "Хранить в темном прохладном месте, перед употреблением взболтать". Этот жуткий парик! Этот душный камзол! Этот шейный платок, намотанный по самые гланды! Нет, а цвет лица! Нужно сильно постараться, чтоб за столько лет беспорочной службы в тропиках не разжиться хоть чисто символическим загаром!
- Причем тут загар? - промямлил коммодор, с тревогой разглядывая раззолоченные обшлага мундира.
- А при том, дорогой ты мой, - издевался сценарист, - что разгуливать в таком виде по карибской жаре и не получить солнечный удар может только полный...гм...кавалер ордена Бани.
- Это форма, - мрачно пояснил Норрингтон. - И я не имею права...
- Да знаю я, знаю, - отмахнулся сценарист. - Ты это Лизавете скажи. Валяй, объясни ей, что хорошего в жизни с занудой, который скорей удавится, чем позволит себе показаться на людях без парика!
Это был удар ниже пояса. Норрингтон, если начистоту, носил парик не только из почтения к уставу. Коммодору казалось, что напудренные букли удачно скрывают его оттопыренные уши.
К счастью, сценарист имел в виду совсем другое.
- Женщины, - разглагольствовал он, размахивая линейкой как абордажной саблей, - любят отчаянных. Корсаров, авантюристов, завоевателей!
- Пиратов, - вздохнул коммодор.
- Да, и пиратов тоже, - воинственно сверкнул очками сценарист. - Тех, кто способен на ПОСТУПОК! На безрассудство, черт побери!
- Ну, знаешь! - подскочил Норрингтон. - После того как я сдал "Перехватчик"...
- "Перехватчик" ты сдал по сценарию. - осадил его сценарист. - А я говорю о безрассудствах по велению сердца.
Коммодор сник. Такого рода безрассудств он не совершал.
- То-то и оно, - с чувством глубокого удовлетворения констатировал сценарист. - Так за что тебя, спрашивается, любить?
Молчание было ему ответом. Любить коммодора, при такой постановке вопроса, было совершенно не за что.

"Корсары, - думал Норрингтон по возвращении на борт "Разящего". - Авантюристы. Джентльмены удачи".
Он мучительно пытался представить себя в роли флибустьера, но на ум приходили только золотые зубы Джека Воробья, от блеска которых коммодору моментально становилось дурно.
Как вообще подаются в пираты?
Какие документы при этом оформляются?
И что скажет старший флагман?
Пожалуй, придется писать объяснительную. Да не одну.
И кому теперь подавать отчетную ведомость о практическом плаванье, над которой он, коммодор, корпел четвертый день?
А строевой рапорт о состоянии эскадры?
Рапорт получался - загляденье.
Куда его теперь?
"Вот закончу с документами, - думал Норрингтон, любуясь безукоризненно расчерченными страницами, - и в пираты".
Он сбросил тяжелый мундир, размотал шейный платок и рванул ворот рубахи. Затем критически оглядел себя в зеркале. До Воробья, конечно, далековато, но на первых порах сойдет.
Довершила образ повязка на глаз, наскоро сооруженная из черной бархатной ленты, стягивавшей тупей парика. Сам парик Норрингтон, не без внутренней борьбы, оставил лежать на столе.
- Пиастры! - подражая попугаю из мультфильма "Остров сокровищ", хрипло каркнул коммодор.
И увидел в зеркале перекошенную физиономию старшего офицера - лейтенанта Джиллета.
Лейтенант, чье командование тендером оказалось недолгим по причине вопиющего разгильдяйства, после знакомства с наиболее колоритными образчиками слэшерского творчества сделался вовсе неадекватен. При малейшем шорохе он затравленно вздрагивал, избегал дружеских объятий и рукопожатий, а на предложение пропустить кружечку где-нибудь на берегу отвечал решительным отказом. Ежевечерние доклады коммодору о состоянии вверенного ему судна превратились для Джиллета в сущую пытку. Всякий раз, когда тяжелая дверь коммодоровой каюты захлопывалась за его спиной, он ожидал увидать начальство в самом что ни на есть непотребном виде.
И сегодня эти ожидания почти подтвердились.
- Какого черта, лейтенант? - возмущался Норрингтон, торопливо нахлобучивая парик и скрывая под буклями пылающие уши. - Мы не в борделе, чтоб входить без стука!
- Дверь, - одними губами прошептал лейтенант. - Она... сама...
- Что вы там лопочете, как беременная каракатица, - злился коммодор, застегивая рубаху и проклиная все на свете безрассудства. - Закройте дверь с той стороны и представьтесь как полагается! Шевелите присосками, кому говорят!
Лейтенант покорно захлопнул дверь - в голове у него роились ОБРАЗЫ - и, потоптавшись под ней на ватных ногах, совершенно не по уставу проблеял:
- Можно?
- Можно козу на возу, - ядовито отвечали из-за двери. - А на флоте просят разрешения.
Затем дверь распахнулась, и взору лейтенанта предстал более-менее привычный - и приличный - вариант коммодора.
- Наверх, - коротко скомандовал вариант.
Под испуганный бубнеж старшего офицера Норрингтон обозревал панораму вечернего Порт-Ройяла. В снастях завывал некстати окрепший ветер. Из таверн, понастроенных слэшерами, доносились леденящие душу звуки.
Внезапно коммодора осенило.
- Заманить бы туда паршивца Тернера, - ухмыляясь, поделился он с Джиллетом. - В меру безрассудно - и по велению сердца, да, лейтенант?..
Лейтенант не ответил. Он побледнел как полотно и сполз на доски палубы.
По велению сердца.

Интермедия

- Из всех мэри-сью, которые мне доводилось читать, - сказал коммодор Норрингтон, - эта – самая отвратительная.
- Па-адумаешь, эстет какой нашелся, - гнусаво съехидничала авторша. – Не нравится – не читай.
Трезвость - и простуда - авторессу не красили. Нос ее, без того красный, теперь еще и распух и размерами напоминал картофелину-рекордсменку.
- Еще один такой маразм, - стараясь не смотреть на этот потрясающий воображение нос (и на все остальное тоже), внушительно изрек коммодор, – и ноги моей здесь не будет!
- Ну и вали, – как можно равнодушней прохрипела авторша.
- Ну и уйду.
- Вали, вали, - плаксиво сказала авторша и трубно высморкалась в далеко не белый, совсем не кружевной и явно не батистовый платок.
- Фу! – не удержался коммодор. – Филолог называется!
- Деревня! – презрительно прогундосила авторша, с головой накрываясь одеялом. – Это аллюзия на Джойса.
Норрингтон терпеть не мог, когда на него давили интеллектом, а потому, пересилив отвращение, тщательно обследовал оброненный авторессой платок.
- А по-моему, это просто сопли, - авторитетно заключил он.
- Сгинь, – простонало одеяло. – Провались. Исчезни.
- Здрасьте в тряпочку! – опешил Норрингтон. – А Джиллета кто откачивать будет?
- Слэшеров позови, – непристойно хрюкнуло одеяло, чем оскорбило коммодора до глубины его военно-морской души.
- Тоже мне мэри-сью! – фыркнул он возмущенно, надеясь разбудить в авторше хоть какие-то мелкособственнические инстинкты.
Инстинкты, как и авторша, старательно прикидывались мертвыми.
Огорченный коммодор плюхнулся в кресло и привычным жестом извлек из-за пазухи плоскую фляжку. По комнате разлился упоительный аромат ямайского рома.
Одеяло конвульсивно дернулось.
Сперва из-под него показался чудовищных размеров нос, а потом и все остальное.
- Между прочим, - сказало все остальное, - с мэри-сью полагается делиться. Даже последней рубахой.
- Авотхрен, – галантно ответствовал Норрингтон, подарив горлышку фляжки поистине командирский засос.
- Это шантаж! – обиделась авторша.
- Это рынок, детка, – совершенно по-гангстерски осклабился коммодор. – Так на чем мы там остановились?
- Дальше, - завороженно глядя на фляжку, промямлила авторша, - дальше было так…

V

- Мы так не договаривались, - бурчал коммодор Норрингтон. - Обещала замуж выйти, а сама...
- Госсподабогадушумать, - с чувством проговорил сценарист. - До чего ты, все-таки, занудный.
- Я не занудный! - запротестовал коммодор. - Я последовательный. "Перехватчик" я сдал? Сдал. Тернера спас? Спас. Воробья отпустил? Отпустил. А она...
- А она на самом деле хочет только одного. - доверительно понизив голос, сообщил сценарист. - Чтоб ты ОТСТАЛ ОТ НЕЕ НАКОНЕЦ! Не любит она тебя. Вот не любит, и все. Надоел ты ей, понимаешь?
- Не понимаю, - честно признался коммодор. - Как я мог ей надоесть, если у нас совместных эпизодов раз-два и обчелся?
- Милый мой, - сценарист был сама любезность, - у нас не триллер все-таки, а приключенческая комедия. Нам твое гениальное объяснение в любви без того чуть рейтинга не стоило.
- А чего я такого сделал? - отбивался Норрингтон. - Ничего особенного.
- Ну разумеется, - саркастически поддакнул сценарист. - И мутило ее из-за корсета. И в море она загремела по чистой случайности, а совсем не потому, что ты ляпнул...чего ты там ляпнул?
- Я сказал, - коммодор наморщил лоб, припоминая, - я сказал: "Лизавета Губернаторовна! Наконец-то я стал командиром боевого соединения суммарной мощью залпа одного борта более ста сорока пудов. А теперь выходите за меня замуж".
- Занавес! - ядовито прокомментировал сценарист. - У нас в цирковом учи... э-э, театральном институте это называлось "жесткий съём". И ты еще удивляешься, почему ее замутило?
- Ну и ладно, - обиделся коммодор. - Замуж, в конце концов, не за разговорами идут. Добро бы по интеллигенту какому сохла, а то - по кузнецу.
- "По кузнецу-у"! – передразнил сценарист. – Ты видел, какой у того кузнеца маникюр? Он ей, небось, стихи читает. По-французски. Ты французский знаешь, дубина? Вот и молчи.
Молчанье коммодора было исполнено презренья. Лягушатников он на дух не переносил.
- Что ж с тобой делать-то, горе? – лениво листая блокнот, размышлял сценарист. – Может, помрешь героически ближе к финалу? Рыдающая Лизавета, крупный план, полторы минуты, а?
- Не будет она рыдать, - подумав, вздохнул Норрингтон.
- Заста-авим! - азартно зашуршал блокнотом сценарист. - Зарыдает, как миленькая!
- Не надо, - твердо сказал коммодор. Ему вдруг отчаянно захотелось выпить, но сценарист, будучи язвенником, потреблял исключительно диетическую колу, чем, по мнению Норрингтона, объяснялись многие огрехи сценария. - Пускай выходит за кузнеца и будет счастлива. А я, пожалуй, пойду.
- Ты не расстраивайся! - кричал ему вслед сценарист. - Может, во второй серии...
Коммодор не слышал. Дорога на пристань казалась бесконечной. Желание напиться в дым крепло в нем с каждой минутой и достигло своего апогея при виде вельбота, нос которого был со вкусом украшен корзиной алых роз.
- Это что за сон гондольера? - прохладно вопросил Норрингтон старшего над вельботом мичмана. - А, побочное вы дитя Христофора Колумба? Сами додумались или надоумил кто?
- Посылка, тащкоммодор! - лихо отрапортовал мичман. - Просили передать.
Лицо коммодора, сохранявшее после беседы со сценаристом выражение "гибель "Варяга", пошло лиловыми пятнами.
- Что-то я не понял, - начал он вкрадчиво, - у нас тут военный объект или яйцепровод в Кемерово? Мы тут родину защищаем или ждем, пока нам кто-нибудь чего-нибудь передаст?
- Ну причем тут передасты, тащкоммодор, - волновался мичман, - я ж докладываю открытым текстом: приходила гражданская девушка, посылочку вот принесла...
- Девушка? Мне? - заинтересовался Норрингтон.
- Никак нет! - мстительно отчеканил мичман. - Лейтенанту Джиллету!
- Ну и отваливайте уже, что ли! - рявкнул коммодор, плюхаясь на банку и чувствуя себя круглым идиотом. - Розы-мимозы... Коровы иорданские... Понабирали на флот... диз-з-зайнеров ландшафтных... мама ваша партизан...
Брюзжание успокаивало. Гребцы мерно взмахивали веслами. Впереди был целый день. Без надежды. Без Лизаветы. Без ничего.

На "Разящем" шла большая приборка. Взмыленный лейтенант Джиллет, как полагалось старшему офицеру, находился во всех местах одновременно, исходил слюной и ежеминутно обещал Всем Все Оборвать. Он надеялся, что кипучая деятельность поможет ему забыть о недавнем обмороке и последней порции слэшевых фанфиков, в которых он, Джиллет, украдкой пробирался в каюту Норрингтона и совершенно неожиданно признавался тому в любви.
Внезапно палуба ушла у лейтенанта из-под ног, а в ушах зашумело море.
Он увидал коммодора.
Коммодор поднимался по трапу с корзиной алых роз наперевес.
Он нес эти розы так, будто в них гнездилась по меньшей мере пара гремучих змей.
И направлялся он прямо к лейтенанту.
- Вот, - сказал коммодор, скривившись точно от зубной боли. - Это вам.
- Мне? - прошептал Джиллет моментально пересохшими губами, и слэшеры, наблюдавшие эту сцену с берега в цейссовский бинокль, торжествующе взвыли.
- Вам, вам, - разнервничался Норрингтон. - Что вы смотрите на меня как баран на первую любовь? Девица какая-то просила передать. Да объясните же ему, мичман!..
Но Джиллет объяснений мичмана не слыхал.
Он стоял, глядя в удалявшуюся спину коммодора, и на губах его играла идиотически-счастливая улыбка.
"Девица", - думал он.
Нет, пожалуй, даже так: "ДЕВИЦА!!!"
ДЕВИЦА прислала ему, Джиллету, целую корзину цветов! Не какому-то там мичману Джеркинсу или лейтенанту Перкинсу, а ЕМУ!
Значит, он, Джиллет, не так уж и безнадежен?
Возможно, он даже очень ничего?
Особенно левый профиль.
Да! Левый профиль у него очень выразительный.
А записка в букете есть?
А девица - она, интересно, какая?
Должно быть, прехорошенькая...
При мысли о таинственной незнакомке лейтенанту стало удивительно легко. Воспоминания о слэшевых фанфиках расползались, точно болотный туман под крепким риф-марсельным ветром. Нахлынувшее счастье требовало немедленного выхода. Лейтенанту захотелось рассказать об этом счастье ВСЕМ! Всему человечеству, целому миру!
- Шевелись, ленивая сволочь! - ликующе завопил Джиллет, задирая голову к салингу грота. - Ложноножки пообрываю!
И, покрепче прижав к сердцу заветную корзину, кубарем скатился в нижний дек.


VI

- "Глубокоуважаемая Лизавета Губернаторовна, - бормотал коммодор Норрингтон, прохаживаясь вдоль ограды губернаторской резиденции и с тоской поглядывая на темные квадраты окон Лизаветиных комнат, - смею покорнейше просить о снисходительном извинении меня в том, что спешная работа и другие обстоятельства..."
Здесь коммодор, по обыкновению, забуксовал. Сложные предложения всегда давались ему с трудом, но бессовестные составители "Сборника советов и наставлений на разные случаи частной и общественной жизни" - люди безусловно гражданские - других попросту не предусмотрели.
А отказываться от любезного приглашения на Лизаветино бракосочетание "в вольной, непринужденной форме", как то рекомендовалось авторами, Норрингтон по понятным причинам не рискнул.
- "Глубокоуважаемая Лизавета Губернаторовна, - сверившись со "Сборником", заново начал он, - смею покорнейше просить о снисходительном извинении меня в том..."
Ситуация благоприятствовала коммодору. Улицы аристократических кварталов Порт-Ройяла были девственно пусты. Да и сам город по случаю премьеры четвертой части "Гарри Поттера" существенно обезлюдел. Пиратские капитанши все как одна обрядились в бархатные мантии и унеслись на метлах в неведомую даль. На дверях слэшерских притонов белели таблички "Закрыто" и "Ушли за впечатлениями". У кузницы Тернера и резиденции губернатора сами собой рассосались пикеты сторонников и противников лизавет-кузнецовского мезальянса.
- ...что спешная работа и другие обстоятельства воспрепятствуют мне воспользоваться любезным приглашением вашим, - бубнил коммодор, - хотя вы не можете себе представть, как дорого мне ваше общество...
Короткие южные сумерки стремительно густели. С последним лучом закатного солнца флаги на кораблях поползли вниз, и Норрингтон с удивлением обнаружил, что брам-реи и брам-стеньги на "Разящем" впервые за последние два месяца вовремя спущены в ростры. Растяпа Джиллет взялся-таки за ум. Надо будет его как-нибудь уставно поощрить. Снять, к примеру, ранее наложенное взыскание.
Взысканий у Джиллета как у моськи блох - снимать их можно до бесконечности.
- ...находиться рядом с вами в знаменательный день вашего бракосочетания всегда было моею излюбленною мечтою, - тяжко вздыхая и щурясь в неверном свете фонаря, зубрил коммодор. Эта двусмысленная фраза была достойным вознаграждением за все его мучения.
А вдруг она передумала?
А вдруг это его последний шанс?
Но где же, черт побери, Лизавета?
Губернаторский дом окончательно погрузился во мрак. Ждать долее не имело смысла.
Коммодор захлопнул "Сборник" и отправил его в карман.
Он напишет ей потом.
С моря.
В кривом немощеном переулке - кратчайшая дорога к военной гавани - ему повстречались две воркующие тени. Одна из них, увенчанная дурацкой шляпой, при виде коммодора моментально влипла в стену, потянув за собой другую.
- Вы с дуба рухнули, Тернер, - сказал Норрингтон, - шляться ночью в портовом районе, да еще и с дамой! И вы, Лизавета Губернаторовна, шли бы домой - папаша волнуются, поди.
Кузнец, как полагалось романтическому герою, сосредоточенно жевал сопли, но Лизавете было не впервой вызывать огонь на себя.
- Это все, что вы хотели сказать, коммодор? - хлопая газельими глазами, невинно полюбопытствовала она.
- Никак нет!.. то есть, да... в смысле, я покорнейше прошу вас, глубокоуважаемая Лизавета Губернаторовна, - несмотря на вечернюю прохладу, затылок коммодора под париком моментально вспотел, - о снисходительном извинении меня в том... что работа, понимаете ли... спешная... и прочие... обстоятельства... приказ по эскадре от четвертого числа... сего месяца сего года... за номером сто девять по общему списку...
"Что я несу? - запоздало ужаснулся Норрингтон. - Это же секретная информация!"
- В общем, велено нам к исходу недели сниматься с рейда и следовать известным курсом на смену крейсирующего отряда! - хорошо поставленным командным голосом отчеканил он. - Хотя находиться рядом с вами в знаменательный день вашего бракосочетания всегда было моей заветной мечтой!
О ужас! Лизавета читала тот же "Сборник".
- Безумно, безумно жаль, - приторно откликнулась она, - вы не можете представить, как мне дорого ваше общество. Но, раз уж спешная работа и другие обстоятельства препятствуют вам воспользоваться нашим приглашением, - все зубодробительные обороты, внушавшие коммодору непреодолимое отвращение, в ее исполнении казались ангельской музыкой, - нам остается только безропотно принять удар судьбы.
Здесь она вздернула подбородок, давая понять, что удар судьбы оказался не слишком тяжелым.
Коммодор промямлил что-то вроде "тогда я, пожалуй, пойду" и, услыхав краем уха нелестный отзыв о низком качестве работы флотских медкомиссий, галопом понесся к морю.

Порт-Ройял оживал на глазах.
Прослышав о закрытии слэшерских заведений, на берег потянулись матросы и офицеры. В портовых закоулках кипел азартный мордобой.
Жрицы любви, почуяв отсутствие конкуренции в лице патентованных мэри-сью, торопливо выдвигались на исходные рубежи и подбадривали коммодора приветственными возгласами.
На "Разящем" отчаявшийся дождаться начальства лейтенант Джиллет (старший офицер не имеет права покидать борт в отсутствие командира) в десятый раз переписывал набело приблизительный сценарий встречи с таинственной незнакомкой.
В огромном губернаторском особняке, скинув туфли во избежание лишнего шума, пробиралась по лестнице счастливая Лизавета Губернаторовна.
А в военной гавани было тихо. Вельбот покачивался на волнах. Гребцы вполголоса травили соленые морские байки. Мичман безмятежно спал, пристроив под голову анкерок.
И над всем этим висела в небе апельсиновая луна.

Постскриптум

- Это просто издевательство какое-то, – сказал коммодор Норрингтон. – Вы как хотите, а я ухожу в отставку.
Такого поворота авторша не ожидала. Она выпучила глаза, прикусила язык и поперхнулась чаем; все это – одновременно.
- Как - в отставку? – просипела авторша, едва отдышавшись. – П-почему?
- По кочану! - кипятился Норрингтон. – Не могу я больше. Надоело.
Он щедро плеснул в кружку рому, ополовинил ее одним богатырским глотком и грохнул о шаткий стол.
Стол обреченно крякнул, но выстоял. Кружка осталась цела. Авторша отверзла испуганно зажмуренные было зенки.
- Двадцать лет беспорочной службы! - причитал коммодор. - Из них пятнадцать фактически без берега! Четыре высочайших благоволения! Орденов как у дурачка фантиков! А результат? Приходишь с моря, а тебя даже и не встречает никто…
Он снова нырнул носом в кружку, и авторша, пользуясь паузой, сбивчиво затараторила:
- А вам зато, наверное, скоро адмирала дадут, и титул, может, какой пожалуют, и форма вам, кстати, очень к лицу, и парик...
- Накося выкуси, – сказал Норрингтон с ужасным британским акцентом и решительным броском отправил парик в свободный полет.
- Ой, подумаешь, - сказала авторша, подчас наблюдавшая в зеркале и не таких слонопотамов. – Как по-моему, очень даже миленько. – и незамедлительно плеснула в чай коньяку.
Собственно, и сама авторша после трех ведерных кружек рому уже не казалась коммодору неудавшейся шуткой огородника. Во-первых, нос ее, сохраняя революционно-красный цвет, все-таки принял более-менее человеческие очертания. Во-вторых, она не только вымыла голову, но и предприняла отчасти удачную попытку расчесаться. В-третьих, и в главных, ничто не красит женщину так, как наличие в доме алкоголя.
Поэтому результаты эксперимента с париком подействовали на коммодора ободряюще. Он глупо заулыбался, засиял оттопыренными ушами, сказал:
- Нет, правда? – и потянулся к бутылке.
- Правда, правда. – авторша смотрела преимущественно в кружку. – Дальше-то что?
- А ничего, – пожал плечами коммодор. – Я в детстве, между прочим, цветами увлекался. Вот уеду к тетке в Портсмут, петуньи разведу...
- Какая тетка, какие петуньи?! - схватилась за голову авторша. - А как же крейсерство? А как же приключения? Новые горизонты и все такое? А как же… как же капитан Воробей?
- Нет, нет и НЕТ! - завопил Норрингтон. - Меня тошнит от горизонтов! Меня тошнит от приключений! Меня тошнит от Воробья!
- А от Лизаветы, значит, не тошнит? – немедленно вскинулась авторша, но коммодор, как всегда, ничего не понял и со смаком закусил ром «Вечерним Киевом».
- Лизавету я по сценарию люблю. – сказал он со вздохом. – Тут уж ничего не поделаешь.
- По сценарию, - кисло сказала авторша, - вам с ней ровным счетом ничего не светит. Надо же понимать!
Помолчали. За окном стремительно теплело. Норрингтон уныло жевал шоколад.
- Ну и наплюйте на нее, - неожиданно предложила авторша. И покраснела. - Хотите, я вам потрясающую мэри-сью сочиню? С высшим гуманитарным образованием? Три языка и музыкальная школа?
- Да на кой она мне, – отмахнулся коммодор. – Мэри-сью – они же ненастоящие. Вот если бы…
- Если бы что? – спустя добрых три минуты молчанья не выдержала авторша.
- Так, ерунда, – буркнул коммодор. И тоже покраснел.
Но авторша, как всегда, ничего не поняла.