Ей было двенадцать, тринадцать – ему.
Им бы дружить всегда.
Но люди понять не могли, почему
Такая у них вражда?!

Он звал её “бомбою” и весной
Обстреливал снегом талым.
Она в ответ его – “сатаной”,
“Скелетом” и “зубоскалом”.

Когда он стекло мячом разбивал,
Она его уличала.
А он ей на косы жуков сажал,
Совал ей лягушек и хохотал,
Когда она верещала.

Ей было – пятнадцать, шестнадцать – ему,
Но он не менялся никак.
И все уже знали давно, почему
Он ей не сосед, а враг.

Он “бомбой” её по-прежнему звал,
Вгонял насмешками в дрожь.
И только снегом уже не швырял
И диких не корчил рож.

Выйдет порой из подъезда она,
Привычно глянет на крышу,
Где свист, где туманов кружит волна,
И даже сморщится: “У, сатана!
Как я тебя ненавижу!”

А если праздник приходит в дом,
Она нет-нет и шепнет за столом:
“Ах, как это славно, право, что он
К нам в гости не приглашен!”

И мама, ставя на стол пироги,
Скажет дочке своей:
“Конечно! Ведь мы приглашаем друзей,
Зачем нам твои враги!”

Ей – девятнадцать. Двадцать – ему.
Они студенты уже.
Но тот же холод на их этаже,
Недругам мир ни к чему.

Теперь он “бомбой” её не звал,
Не корчил, как в детстве, рожи,
А “тётей Химией” величал
И “тётей Колбою” тоже.

Она же, гневом своим полна,
Привычкам не изменяла.
И так же сердилась: ”У, сатана!”
И так же его презирала.

Был вечер, и пахло в садах весной.
Дрожала звезда, мигая…
Шел паренек с девчонкой одной,
Домой её провожая.

Он не был с ней даже знаком почти,
Просто шумел карнавал,
Просто было им по пути,
Девчонка боялась домой идти,
И он её провожал.

Потом, когда в полночь взошла луна,
Свистя, возвращался назад.
И вдруг возле дома: “Стой, сатана!
Стой, тебе говорят!

Всё ясно, всё ясно! Так вот ты какой?
Значит, встречаешься с ней?!
С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной!
Не смей! Ты слышишь? Не смей!

Даже не спрашивай, почему!” –
Сердито шагнула ближе
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
“Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!”