Закончив вторую смену, я вдруг подумала, что идти домой совершенно не хочется, да и не надо, быть может. К вечеру некстати подхваченная болезнь дала себя знать чугунной головой, и давящим чувством усталости.
Собирав по кабинетам очередную партию вещей, которые, конечно же, очень пригодятся в поездке, я вышла на свежий воздух.
Как всегда, запрокинув голову, замерла, пораженная красотой облаков. Это то самое величественное явление, которое несправедливо обходят при перечислении вещей, достойных вечного созерцания…
Дрожа в ознобе накрывающей температуры, я неторопливо шла домой, подставляя холодному дождю пылающее лицо. Путь был неблизким, но я не достала плеер с недочитанной книжкой, нельзя слишком долго лениться поговорить с собой по душам, иначе неосознанная тоска выгонит под дождь неожиданным прогулочным вечером.
***
Дома я долго стояла под горячими струйками душа, умиротворенная и почти счастливая. Потом, завернувшись в пушистый плед, слушала голоса друзей, весело звенящие в колонках, что-то писала, запивая чаем из мелиссы, смеялась шуткам, и жизнь казалась смешной и нелепой, как игрушка-неваляшка.
***
Будильник прозвенел, едва пробившись сквозь свинцовую плиту сна, и ослабевшими руками я напрасно боролась с ней, пока сладко-гадкий «Аукцион» пел про небо и луну, голую довольную луну. Надо бы сменить сигнал, на «Крематорий» обязательно.
Мне снилось, что я снова хиппи, маленькая, нищая и свободная. Вновь автостопно мелькали города, люди, бои на мечах и ножах, спиртное, травка, бесконечные игры и бесконечная любовь друг к другу. Поэты, режиссеры и художники, еще не ставшие известными и важными.
Никто-никто еще не умер, никто не спился, не скололся. Ни один из нас еще не сел в тюрьму, никто не остепенился, заведя супруга и детишек и престижную работу. Никто не остался в сумасшедшем доме.
Существование на грани нереальности, бесконечные долгие вечера, байки и легенды под плетение нескончаемых фенечек. Нехитрая еда, правила общежития, вывешенные на стенке.
Это потом будет долгий вой по каждому уходящему негритенку, не сумевшему вписаться в формат жизни. Это потом жил годами мерзкий червячок сомнения – а ведь могла бы помочь, могла бы спасти, почему же Ангела не оказалось рядом. Где была я в самые тяжелые минуты их истекающей кровью жизни…
Во сне это бесславное окончание нашего славного братства – присутствовало, но каким-то задним фоном, на время потерявшим свое значение. Важным было лишь то самое иллюзорное существование на грани, на надрыве, пронзительное и счастливое, сто раз проклинаемое, забытое тысячу раз, и все равно живущее во мне.