"Японские язычники возражают нашим миссионерам так: вы проповедуете самую неразумную веру, будто Бог прогневался на всех людей за одну глупость Евы, а потом казнил Своего, ни в чем неповинного Сына и успокоился".

"Толстой говорит: ваша вера учит, что все грехи за меня сделал Адам, и я почему-то должен за него расплачиваться, но зато все добродетели за меня исполнил Христос, и мне остается только расписаться в той и другой получке".

"Высочайшее существо Божие оскорблено непослушанием Адама и недоверием первых людей к Божественным словам о древе познания; оскорбление чрезмерное: оно наказано проклятием не только виновников, но и всего их потомства. Однако страдание последнего и мучительная смерть, постигающая сынов Адама, недостаточны для смытия ужасного оскорбления: для сего нужно пролитие крови не рабской, а Существа, равноценного оскорбленному Божеству, то есть Сына Божия, Который добровольно и принял на Себя кару за людей... Господь здесь показал и Свое милосердие и Свою справедливость. – Мудрено возразить скептикам, утверждающим, что, если бы это толкование соответствовало откровению, то в последнем сказалось бы, наоборот, немилосердие и несправедливость".


В.Васнецов. Распятие Христа

О спасительной силе Христовых страстей.

Наше спасение, по учению слова Божия, не есть только воздаяние праведнику за гробом, но и та самая новая благодатная жизнь на земле, когда всякий, отвергшийся себя Христа ради "ныне во время сие, среди гонений получает во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель" (Марк 10, 30). Эти земли и стяжания благодати суть та "правда, и мир, и радость о Духе Святом", которую Господь обещал апостолам, говоря, что радости никто не отнимет у них (Ин. 16, 22), которая заключается во внутреннем удовлетворении открывшеюся нам через Христа любовию, усыновляющей нас Богу (1Ин. 4, 7).

Рай начинается еще здесь для любящих Бога, ибо любовь и есть предвкушение райских наслаждений, как и учили первые подвижники Египта – свв. Антоний и Макарий и затем св. Иоанн Дамаскин, определявший земное царствие Христово, как предмет высшего духовного наслаждения: "придите нового винограда рождения, божественного веселия в нарочитом для воскресения царствия Христова приобщимся".

Но эта благодатная жизнь на земле невозможна без трех условий: во-первых, природной способности к ней человека – ибо животные, лишенные совести, в ней не участвуют, – затем, во вторых, откровения нам спасительных верований в всесвятейшего небесного Отца, любящего нас, как детей, и наконец, в-третьих, победы над тем течением жизни по ветхому человеку, в котором застает нас слово евангелия.
Первое условие дано нам в устройстве нашей природы по образу Божию; второе – в откровении Господнем Адаму, Аврааму, Моисею и прочим провозвестникам обоих заветов; для исполнения третьего, для "осуждения и изгнания вон князя мира сего" (Ин. 16, 12) должен был придти и пострадать Господь наш, дабы осудить сей грех в собственном теле (Римл. 8, 3) и убить на кресте вражду нашу с Богом (Еф. 2,16)...


Господь приходит в сей мир и основывает новую жизнь, новое царство, о пришествии которого мы всегда молимся.
Это царство должно состоять не в том только, чтобы мы одинаково думали о Боге, одинаково клали на себе крестное знамение: нет, наша связь идет гораздо глубже и крепче.
Господь соединяется со Своим духовным братством узами такой исключительной всеувлекающей любви, какова любовь невесты к жениху, описанная в Песни Песней и в Апокалипсисе;
Он требует внутреннего нашего уподобления Его разуму, Его жизни, Его учению, насколько подобен органический состав виноградной ветви составу ее ствола ( Ин. 15);
Он желает, чтобы наша жизнь так мало могла отделяться от Его жизни, как жизнь теле не может отделиться от главы (1Кор. 12), ибо отделившись она уничтожается. Для усвоения этого общения жизни со Христом мы даже телом с Ним соединяемся в причастии cв. таин, дабы крепче сознать свое духовное единение с Ним (Ин. 6, 6).
Он призывает нас к тому же полному слиянию всех наших намерений и действий, и чувств с Его святейшим существом, в каком единстве находится Его божественная личность с лицом Отца светов (Ин. 27, 21)...

Для существ, добровольно отрекшихся от этой жизни в Боге и восхотевших в лице праотца самим по себе быть, как Боги (Быт. 3, 5), и себя самих ставить целью и источником своих намерений и действий, а затем и вовсе умерщвленных прегрешением (литургия Василия Вел.), для этих живых мертвецов – каким чувством воспримется новая жизнь? Они умерли для жизни правды, они живут смертью греха: им дают жить тем, в чем была у них смерть, от них требуют смерти того, в чем заключалась их жизнь.
Отсюда обращение ко Христу для ветхого человека есть смерть и затем жизнь, смерть и воскресение.
Вот почему соединение со Христом в крещении есть таинство смерти миру и жизни для Христа (Римл. 6, 2–12).

Но что такое смерть? Уничтожение жизни.
Что такое смерть греху? Уничтожение греховной жизни.
Как отражается это уничтожение в сознании умирающего?
Страданиями; вот то слово, которое нас приблизит к пониманию Голгофской жертвы.
Первое страдание в деле благодатного возрождения – это покаяние, с которого должно начать жизнь в царствии Божием, как учили Предтеча, Господь и апостолы (Матф.2, 3; Марк 1, 15; Деян. 2, 38 и 17, 30); второе страдание – это борьба со страстями ветхого человека, который убивается крещением лишь по намерению и по вере, но коего умерщвление продолжается всю жизнь (Римл. 7, 14 – 25); третье страдание – от мира, от врагов и друзей, равно ненавидящих путь Господень (Ин. 15, 18; 16, 5), который для иудеев соблазн, а для эллинов безумие.
Вот каковы свойства благодатной во Христе жизни для грешника.
Здесь страдания предваряют победу; скорбь, унижение и лишение должен он выносить, чтобы приобретать духовную радость богообщения. Такую-то жизнь основать на земле пришел Господь при Кесаре Августе, предвозвестив "хотящую открыться веру" (Гал. 3, 23) историей и пророчествами.
Но как мог Спаситель усвоить нам такую пачеестественную жизнь, в которой человек страданиями добывал бы каждый шаг своего усовершенствования и жертвовал бы постоянно земными преимуществами и даже самой жизнью ради какой-то ожидаемой и лишь отчасти достигаемой радости духовной?
Господь принес нам Свое учение о такой высшей жизни; оставшийся еще в нас, хотя и потускневший, свет совести одобряет это учение, но чтобы последовать за ним, чтобы решиться ради него умирать плоти, миру и диаволу, – для этого нужны не слова только, но нечто большее.
Чтобы преподать людям эту жизнь духа и смерть греху, Господь должен был совершить эту жизнь Сам, пройти ее не тольео для показания нам примера, как сказано в тайносовершительной молитве в литургии св. Василия, но и потому, что только от жизни рождается жизнь, только подобными можно подобное призвать (акафист)...

Дабы понять необходимость того, что Христос, уподобившись нам кроме греха, однако перенес на Себе все его мучительные последствия и, быв за нас клятва, умер греху (Римл. 6, 10), – для этого посмотрим, каким образом и поныне пред нашими глазами праведники усвояют добродетельную жизнь грешникам. Бывает ли это путем одних рассуждений?
Возможно ли переделать человека словами, даже примерами?
Нет, исправитель должен всецело проникнуть во внутренний мир исправляемого, перечувствовать, перемучиться всеми его падениями, спуститься духом в ту тьму, в которой он погибал, и в ней полюбить его, из ней-то показать ему путь обращения. То покаяние, ту скорбь о глубоком своем падении, ту стало быть смерть греху, в которой заключается сущность обращения, – все это должен пережить человек, если хочет брата своего возвести от тьмы к свету.

Но то, что мы друг для друга творим лишь отчасти, опираясь на благодать Христову, дающую нам силу любви, то самое Господь совершил всецело для человечества.
Еще при жизни в качестве любящего учителя и милостивого целителя Он взял на Себя все наши немощи и понес наши болезни (Матф. 8, 17), Он в душе Своей вместил всю ту скорбь, которую несло человечество за свои грехи и плакал за Иерусалим, видя его ожесточение (Лук. 19, 41).
Но вот пришла ночь искупления, Господь начал плакать и тужить и изнемогать (Мф. 26, 37) о всех грехах мира.
О том ли Он плакал, что Его ожидала казнь?
О, нет, стал ли бы Он скорбеть, когда ученикам Своим велел радоваться и веселиться (Мф. 5, 12) в гонениях?
Не о Себе плакал Он, но о сынах наших и дщерях наших (Лк. 23, 28), о роде человеческом, погрязающем в грехах, о роде человеческом, который Он хочет взять от греха к правде. Все те муки совести, всю ту скорбь о содеянной бездне зла, которые принести предлежало человечеству при его обращении к благодати, все это пережил Господь по любви Своей к нам, как бы отождествившийся с нами.
Но как всякий обращающийся терпит в обращении не только внутренние укоры совести, но бывает принужден рассчитываться с миром, коего он есть органическая часть, и с плотию своею, порабощенной злу, так и страдания Христовы не ограничились мучениями внутренними в Гефсимании, но выразились и в перенесении ненависти людей и муках тела на Голгофе.
Христос – страдалец есть наш Подвигоположник. Он Сам исполнил все то, что необходимо приходится претерпевать каждому обращающемуся к Его жизни. Вот почему Апостол учит нас "участвовать в страданиях Его, сообразуяся смерти Его" (Фил. 3, 10).
Итак, если наша вера и вера отцев наших, как объяснено в 9-й гл. к Евреям, состоит в постоянном умирании миру, и в умерщвлении ветхого человека (2Кор. 4, 16), то понятно, что Начальник и совершитель нашей веры (Евр. 12, 2) должен был начало и раскрытие сей жизни "страданиями совершити" (Евр. 2, 10); понятно, что Его смерть миру и греху, соединенная с любовью к нам, и ради нас припятая добровольно (Ин. 10, 18), сама собою была для нас началом новой благодатной жизни, к которой может привиться всякий, любимый Им, т. е. всякий, кто только желает, так что Умерший становится Отцем нового потомства (Ис. 53, 10) и неплодная утроба – материю многих, паче имущая мужа (Ис. 54, 1)...
Господь с "еликим воплем" оторвавшийся (Евр. 5, 7) за нас от земной жизни, стал родоначальником для всех, умирающих миру, умирающих себе и живущих для правды, для Бога (2 Кор. 2, 4)...

Наша жизнь должна быть в Боге, – это мы хорошо разумеем, – но жизнь эта есть скорбь, страдание и смерть; итак, никто иной, как именно Бог, в котором мы будем жить (Рим. 6, 11) должен в Себе заключать эти страдания и смерть.
Искупить нас страданиями, воспринять нас в Свою жизнь мог только Бог; усвоить нам плоды Своих страстей, отдать нам Свою жизнь мог только подобный нам человек: вот почему только Богочеловек, Страдалец, Умерший и Воскресший может быть нашим Спасителем.И если в Нем наши покаянные, аскетические и исповеднические скорби получили высшее освящение, то этим самым они для нас наполовину перестали быть скорбями и стали радостью; вот почему Господь называется пострадавшим не только за нас, но и вместо нас.
Вот почему Его ужасная смерть сделала смерть Его апостолов радостным праздником.
Вот почему мы "благодушествуем в скорбях" (1Кор. 4, 12) и даже почти не чувствуем их, ибо знаем, что они суть скорби лишь по внешней являемости – и, имея плодом своим "правду, и мир, и радость о Св. Духе, они сами суть для нас радость (Евр.12, 5–13).

То, что мир называет смертью, для нас стало жизнью, то, что мир называет позором, для нас стало славой: все это превращение совершил Господь, Он иудеем соблазн, а эллинам посмеяние, самим же званным Божия сила и Божия премудрость (1Кор. 1, 24).

Архиепископ Антоний (Храповицкий),
"Размышление о спасительной силе Христовых страстей".
"Церковный Вестник", 1890.

Полностью: Источник

https://nikolay-saharov.livejournal.com/2336936.html