Костер на поляне только начинал разгораться и давал недостаточно света, чтобы рассеять мглу и осветить сидящих вокруг него людей. Они казались просто размытыми призрачными тенями, которые падали на невидимый экран от головешек и комьев земли, лежащих у огня. Может быть, в некотором высшем смысле так оно и было. Но, поскольку последний местный неоплатоник еще задолго до XX съезда партии перестал стыдиться, что у него есть тело, в радиусе ста километров от поляны прийти к такому выводу было некому.
Поэтому лучше сказать просто – в полутьме вокруг костра сидело три лба. Причем такого вида, что, переживи наш неоплатоник XX съезд со всеми последующими прозрениями и выйди из леса на огонек поговорить с приезжими о неоплатонизме, он, скорее всего, получил бы тяжелые увечья сразу после того, как слово "неоплатонизм" нарушило бы тишину ночи…

– А Володин говорил, что мы от себя по лесу бегать будем, когда грибы придут.
– А. Понял. Слушай, а почему так говорят – придут, приход? Откуда они вообще приходят?
– Это ты меня спрашиваешь? – спросил Володин.
– Да хоть тебя, – ответил Шурик.
– Я бы сказал, что изнутри приходят, – ответил Володин.
– То есть что, они там все время и сидят?
– Ну как бы да. Можно и так сказать. И не только они, кстати. У нас внутри – весь кайф в мире. Когда ты что-нибудь глотаешь или колешь, ты просто высвобождаешь какую-то его часть. В наркотике-то кайфа нет, это же просто порошок или вот грибочки… Это как ключик от сейфа. Понимаешь?
– Круто, – задумчиво сказал Шурик, отчего-то начав крутить головой по часовой стрелке.
– В натуре круто, – подтвердил Колян, и на несколько минут разговор опять стих.
– Слушай, – опять заговорил Шурик, – а вот там, внутри, этого кайфа много?
– Бесконечно много, – авторитетно сказал Володин. – Бесконечно и невообразимо много, и даже такой есть, какого ты никогда здесь не попробуешь…
– Значит, внутри типа сейф, а в этом сейфе кайф?
– Грубо говоря, да.
– А можно сейф этот взять? Так сделать, чтоб от этого кайфа, который внутри, потащило?
– Можно.
– А как?
– Этому всю жизнь надо посвятить. Для чего, по-твоему, люди в монастыри уходят и всю жизнь там живут? Думаешь, они там лбом о пол стучат? Они там прутся по-страшному, причем так, как ты здесь себе за тысячу гринов не вмажешь. И всегда, понял? Утром, днем, вечером. Некоторые даже когда спят…
Вообще можно сказать, что это милость. Или любовь…
Просто любовь. Ты, когда ее ощущаешь, уже не думаешь – чья она, зачем, почему.
Ты вообще уже не думаешь…
Вот представь, ты винтом протрескался, и тебя поперло – ну, скажем, сутки будет переть…
А потом сутки отходить будешь. И, небось, думать начнешь – да на фига мне все это надо было?…
А тут – как вставит, так уже не отпустит никогда…
Ни отходняка не будет, ни ломки. Только будешь молиться, чтоб перло и перло. Понял?…
– Да, – сказал Шурик. – Мало не кажется. Слушай, Володин, а ты это серьезно?
– Что – "это"?
– Ну, насчет того, что можно такой пер на всю жизнь устроить. Чтоб тащило все время.
– Я не говорил, что на всю жизнь. Там другие понятия.
– Ты же сам говорил, что все время переть будет.
– Такого тоже не говорил.
– Коль, говорил он?
– Не помню, – пробубнил Колян. Он, казалось, ушел из разговора и был занят чем-то другим.
– А что ты говорил? – спросил Шурик.
– Я не говорил, что все время, – сказал Володин. – Я сказал "всегда". Следи за базаром.
– А какая разница?
– А такая, что там, где этот кайф начинается, никакого времени нет.
– А что там есть тогда?
– Милость.
– А что еще?
– Ничего.
– Не очень врублюсь что-то, – сказал Шурик. – Что она тогда, в пустоте висит, милость эта?
– Пустоты там тоже нет.
– Так что же есть?
– Я же сказал, милость.
– Опять не врубаюсь.
– Ты не расстраивайся, – сказал Володин. – Если б так просто врубиться можно было, сейчас бы пол-Москвы бесплатно перлось… Тут не в наркотиках дело, тут бабки гораздо круче замазаны.
Ведь если ты к вечному кайфу прорвешься, ни тачка тебе нужна не будет, ни бензин, ни реклама, ни порнуха, ни новости. И другим тоже. Что тогда будет?
– П… всему придет, – сказал Шурик и огляделся по сторонам. – Всей культуре и цивилизации. Понятное дело.
– Вот поэтому и не знает никто про вечный кайф…
Шурик охватил руками голову и затих…

Володин нагнулся над костром и пошевелил ветки. Сразу же вспыхнул огонь, причем так сильно, словно в костер плеснули бензина. Пламя было каким-то странным – от него летели разноцветные искры необычайной красоты, и свет, упавший на лица сидящих вокруг, тоже был необычным – радужным, мягким и удивительно глубоким…

Виктор Пелевин. "Чапаев и пустота", Глава 8.
(Приводится в сокращении, Н.С.)

https://nikolay-saharov.livejournal.com/2335030.html