Настроение сейчас - дурацкое

Хотела написать что-то со смыслом, а получилась романтическая ерунда. Но все равно вывешу, кто захочет - почитает...

***
– Привет, птица!

Голубь подозрительно посмотрел на меня из-за стекла. Даром что пальцев нет, а то бы он с удовольствием покрутил бы указательным у виска. Дожили, с голубями разговариваю!

Я привыкла к тому, что вездесущие птицы следят за мной, подглядывая в окна. Сколько себя помню, во дворе моего дома стояла голубятня, поэтому эти птицы стали для меня чем-то привычным и неотъемлемым. Вот только раньше я с ними никогда не разговаривала. Плохой знак.

Наверное, это все нервы. Уже неделю у меня не было вдохновения. В принципе, это было бы не так страшно, не будь я художником, на котором висел конкретный заказ. Причем заказ этот следовало выполнить в определенный срок, что у меня совершенно не получалось. О каких сроках может идти речь, если вдохновения нет?

Я резко открыла окно, испугав щепетильную птицу. Полной грудью вдохнула свежий вечерний воздух, в очередной раз сетуя на судьбу-злодейку. За окном весна, бродят влюбленные пары, а я тут сижу и ищу то, что просто висит воздухе, хоть сачком загребай!

Тут идиллию нарушили совершенно инородные, по моему мнению, звуки: низкосортный русский рэп никак не вписывался в нарисованную моим воображением картину весеннего вечера. Это было последней каплей. Теперь оставаться дома не было решительно никакой возможности. Если уж мой ненаглядный подросток-сосед начал слушать эту с позволения сказать музыку, то это надолго.

В общем, я решила отправиться на улицу погулять на природе. Природа встретила меня пронизывающим ветром. Я поежилась, но возвращаться в испорченную ненавидимой мной музыкой квартиру не хотелось. Так что я потащилась в парк, чтобы предаться моему любимому занятию – рисовать. И наблюдать за людьми. То есть, проще говоря, я села на скамейку, положила на колени бумагу, взяла в руку карандаш и стала глазеть по сторонам. В принципе, это должно было выглядеть довольно странно. Я около часа не рисовала ничего, просто грызла карандаш и озиралась. Потом начала выводить странные абстрактные фигуры. Все дело в том, что я зарисовывала свои ощущения от окружающих людей, свои представления об их внутреннем мире, а не портреты.

На листе появилась фигура, похожая на цветок репейника, когда мимо прошла девочка-подросток, одетая в стиле эмо. Затем к колючке добавился некий пустой сосуд странной формы, когда по тропинке пробежал смеющийся мальчик лет пяти. Меня прервали, когда я подрисовывала что-то вроде пальмы, разглядывая даму с книгой на соседней скамейке.

– Вика! Викуся, это ты? – от неожиданности я провела лишнюю линию, безнадежно испортив ствол «пальмы».

– Жека, ты идиот? Нельзя так незаметно подкрадываться и орать на ухо! – пожурила я улыбчивого парня, в котором узнала бывшего лучшего друга брата. Сто лет назад они разругались, а надо же, помнит меня…

– Все калякаешь… Думаешь, это можно продать? – Жека с сомнением покосился на мои карандашные наброски.

– Э-э… Нет. Это так, для себя. Пытаюсь выразить свои мысли на бумаге.

– Ты правда о таком думаешь? - старый знакомый вертел в руках этюд «репейник с пальмой в сосуде».

– Ты решительно ничего не понимаешь! Вот у тебя бывают мысли, которые словами тяжело выразить?

– Ну…

– Вот. Их я и выражаю на бумаге. Ясно?

– Угу… А ты можешь показать, как ты это делаешь? – похоже, Жеку всерьез заинтересовала моя терапия.

– Ладно. Только для этого сначала сиди тихо.

Молодой человек поднес палец к губам, всем своим видом демонстрируя готовность сохранить тишину. Я продолжила прерванное занятие. На парковом газоне рыжеволосая девушка играла с доберманом. Она кидала ему палку, которую тот исправно приносил. Видно было, что девушка любит свою собаку, раз проводит с ней столько времени (она там гуляла уже где-то около часа). Я начала рисовать на листе похожую на солнце фигуру. Но тут к девушке подбежал тот самый ребенок-«сосуд». Я не слышала их разговора, но до меня долетел обрывок фразы: «Родители тебе не говорили, что чужую собаку гладить нельзя?» Солнце на моем рисунке ощетинилось кактусом.

Потом на соседнюю лавочку присела семья: мужчина, женщина и подросток лет шестнадцати. Родители ругали сына за то, что он забросил учебу, больше интересуется друзьями и девушками. На моем рисунке появилось какое-то животное, похожее на лошадь, скованное по рукам и ногам веревками с одной стороны и цепями с другой.

– Так, это я понял. Что-то вроде игры в ассоциации. Только с рисунками, – долгое время молчать Жека не мог по своей природе.

– Возможно. Да, ты прав, чем-то похоже.

– Только вот я не совсем понял. А зачем ты еще вот эти линии вырисовываешь? – а ведь он был прав, я рисовала поверх «ассоциаций» несвязанные с общей картиной линии.

– Не знаю. Без них рисунок мне кажется незаконченным, – на самом деле, я никогда раньше об этом не задумывалась.

– Ты эти рисунки сохраняешь? Я хочу посмотреть на другие, если можно.

– Ну… Сохраняю. Ладно, если хочешь, пойдем.

Вообще-то меня несколько удивила такая заинтересованность старого знакомого. Но все равно заняться было нечем.

Дома меня безумно обрадовало завершение рэп-концерта, даже настроение стразу улучшилось. Я сунула Жеке папку с рисунками (для творческого человека я вполне организована), а сама отправилась на кухню ставить чайник. Из комнаты не раздавалось ни звука: странно было, что можно так возиться с подобной ерундой. На окно сново сели голуби.

– Эх, вы. И не стыдно вам подсматривать? Как сериал какой смотрите, ей богу!

Тут на кухню пришел Жека.

– Викусик, ты с кем разговариваешь?

– Это мои друзья! Представляешь, голубятню хотели ликвидировать. А я на митинг ходила – отстояли. Они же мне как родные! Этот дом без них неживой. Думаешь, я псих, да?

– Да нет, что ты. Просто ты девушка очень загадочная. Наверное, ты даже для самой себя загадка. А я кое-что разгадал сегодня. Давай покажу!

Мне было безумно интересно, что такое он мог разгадать, и я плюхнулась на табуретку рядом с ним.

– Узнаешь рисунки? – он дал мне пролистать мои же художества. Глупо было бы не узнать, когда я их ему сама показала только что.

Жека резко выхватил у меня рисунки и перевернул их.

– А так? – сказал он торжествующе.

Тут я поняла. Те линии, которые мне казались необходимыми для завершения рисунков, жили своей собственной жизнью. Из них складывались наброски предметов, животных и людей. Вот силуэт голубятни, а вот голуби. Вот тетя Маша, зачинщица митинга, борец за права животных. А вот моя подруга, этот рисунок я сделала в день ее похорон… Я листала и видела на своих же рисунках все то, что мне дорого, то, что волновало меня в жизни.

– А теперь посмотри вот эти рисунки, – протянул мне Жека очередную пачку.

Эти рисунки я делала, когда еще брат не уехал в Америку. Я увидела брата, его друзей. Но на большинстве рисунков был изобржен никто иной, как Жека!

– Скажи, ты была в меня влюблена? – задал он мне вопрос, которого я боялась больше всего.

– Да, – решила я не отпираться. Столько лет прошло, чего уж там! Давно все прошло. Наверное.

– А ты знала, что ты мне небезразлична?

– Нет… А должна была? – потом я устыдилась своей глупости и замахала руками, – Какая теперь разница? Слушай, это было давно. Все прошло.

– Разве? – Жека протянул мне сегодняшние рисунки.

На первом были голуби. А на втором Жека…

– Знаешь, о чем я мечтаю? – Жека посмотрел мне в глаза, Я хочу быть на твоих рисунках всегда. Давай забудем все, что было раньше?

Теперь я, кажется, знала, где мне взять вдохновение…