Рассматриваю пятна на джинсине от очень вкусного эспрессо мокко. Напоминают глаза-бусинки.

 [Пьюти-фьют! (с) Курт Воннегут]

 Странный выдался день. И ночь. За окном спит мой воробей, ногами на подушке спит мой... тот, с кем у меня вчера было два года совместной жизни. Мир живёт, дворники уже играют в поскребушки.

 Если летний Питер для меня - это ночные каналы, то летняя Москва - это раннее утро, пятисполовинойчасовое, в центре почти нет машин, никто не ждёт гостей и негде выпить кофе.

 А вчера ко мне на окно кухни взлетел голубь. Повернулся ко мне... Слепой. Я была напугана до дикого сердцебиения почему-то, убежала быстрым шагом в комнату, отдышавшись, кое-как вернулась, закрыла окно, а он повернулся и смотрел, смотрел, смотрел на меня и на кухню тем местом, где у него должен был быть глаз. Неверным жестом занавесила окно.

 А с утра, после ночной Москвы, двухчасовой выставки Стива Блума с четырёх утра и очень вкусного дорогого пива на Патриках, вышли из шоколадни, поднявшись с неохотой с таких сонных кресел, а у порога на лестнице лежит мертвый птиц. Мы как вкопанные остолбенели, а он вдруг как давай судорожно лапками биться. Дело ли - на дороге валяться? Так и поехал он с нами, в клетчатой рубашке, с Чеховской ко мне домой на Кантемировскую. 

 Спал на створке окна целых десять минут. А потом летать улетел.

 А я размечталась... Ехала в метро с этим чудом на руках, думала, что ведь знаю, он домой полетит, только воды напьётся. А самой хотелось к ветеринару его нести героически, лечить, кормить... И прижимала к себе комок рубашки, смотря в глаза всем выпялившимся.