Деньги, деньги, деньги... Кэрол, неужели мы не мо­жем поговорить о чем-нибудь другом? Давайте я расскажу вам одну историю о моем отце, и все вопросы о моем отно­шении к деньгам отпадут сами собой. Это произошло, ког­да я был совсем маленький, но я слышал эту историю еще много раз — она стала частью семейного фольклора». (...)

«У него была крошечная бакалейная лавка — шесть на шесть метров, на перекрестке Пятой улицы и Р-стрит в Вашингтоне. Мы жили над магазином. Однажды в лавку зашел покупатель и попросил пару рабочих перчаток. Мой отец, показав на заднюю дверь, сказал, что ему нужно при­нести их из кладовой и это займет пару минут. Дело в том, что кладовой там не было. Задняя дверь вела на аллею. Отец галопом промчался два квартала по этой аллее к от­крытому рынку, купил там пару перчаток за двенадцать центов, прибежал обратно и продал их покупателю за пят­надцать центов». (...)

Маршал закрыл лицо платком. Кэрол перегнулась че­рез стол и сжала его руку: «Вы плачете о своем отце? Он еще жив?»
«Нет, он умер совсем молодым, эта бакалейная лавка стала его могилой. Слишком много беготни. Слишком мно­го трехцентовых сделок. Когда я думаю о зарабатывании денег, или о потере денег, или о разбазаривании денег, пе­ред моими глазами всегда встает эта картина: мой дорогой отец в этом белом фартуке, стремглав несется по этой за­мусоренной аллее, ветер в лицо, развевающиеся черные во­лосы, хватает ртом воздух, а в победоносно поднятой руке, словно олимпийский факел, — пара двенадцатицентовых перчаток».