Все ждали зеленый, а она пошла просто так. Машины гудели, визжали тормозами, мигали фарами, но стояли. И не смели двинуться, пока она шла.

Ее легкая походка целовала тротуары, она как будто парила и едва ли казалась земной. Было холодно, и прохожие прятали в шарфы покрасневшие носы. На ней же было платье из прозрачного газа. А кто-то даже утверждал, что платья не было вовсе. Она как будто не существовала, а рисовалась в пространстве. И не было в ней лишних линий, как в вымученных работах бесталанных художников, а только суть, как под обломком угля вдохновенного мастера.

Прохожие толкались и наступали друг другу на ноги, хмуря брови, огрызаясь в спину. Каждый спешил по своим делам и считал, что они важнее, чем у других. Но проходила она – и все расступались. Кто-то столбенел на месте и в недоумении тер глаза, глядя ей вслед и силясь понять, что вдруг стерло важность его дела. Кто-то спотыкался от неожиданности, но вряд ли мог объяснить, что же произошло неожиданного. Кто-то даже чертыхался, но все же стоял, не в силах сопротивляться магии ее присутствия. И вот кто-то первый пошел за ней в порыве преданного обожания. И это было так естественно, так просто, что показалось странным, как вообще можно было не идти за ней?

И люди пошли. Они шли за ней, как под гипнозом. Кто-то шел как будто в нерешительности, кто-то просто за компанию. Но кто-то тянулся к ней, как умирающий к Мадонне, старался пробраться поближе и идти рядом. Кто-то хотел даже дотронуться, но пока не решался. Вот уже кто-то сложил ей оду, впрочем, кто-то тут же стал ругать ее слог. Самые отчаянные клялись ей в верности, самые трусливые прятались за фонарными столбами. Кому-то она улыбалась, кого-то не замечала, а от кого-то упрямо отворачивалась. Первые ликовали, вторые суетились, последние думали о самоубийстве.

Вот кто-то дотронулся, а кто-то поцеловал подол ее платья. И люди жадно потянули руки. Они расталкивали друг друга локтями. Кто-то падал, и на них тут же наступали. Послышались мольбы, крики и брань. И вдруг все поняли, что она исчезла. Никто не мог ответить куда. Люди стояли, растерянно оглядываясь по сторонам, и недоумевали, как они могли прийти не весть куда, забыв о делах?

А она просто села в 37-ый трамвай, заскочив в последнюю дверь. Я ехала в нем. И тоже ее видела. Она села и вдруг заплакала, обхватив голову руками. Она плакала, и столько безутешной печали, столько искреннего отчаяния и безысходности, столько катастрофы слышалось в ее рыданиях. Так плачут только дети. Так иногда хочется плакать мне. И никто не смел потревожить этого страдания. Даже контролер, помявшись в нерешительности, не стал спрашивать у нее билет. Кто-то ехал в молчании, кто-то отвернулся, я плакала вместе с ней. Она сошла за две остановки до моей.

Многие ее видели. Но мало кто понял, что это была Любовь…