В колонках играет - Наутилус Помпилиус - Взгляд с экрана

Для тех, кто не читал самого первого поста про эту писанину ОБЯЗАТЕЛЬНО перед прочтением этой части пройти СЮДА :)


Мелодия поднималась к потолку огромно кабинета. Вырывалась в распахнутое окно и уносилась к небу. Скрипки кричали и смеялись, как буйно помешанные. Ариман рассматривал блики света – отражения в поверхности стекла. Весь его дом был таким. Стеклянные глади среди белой штукатурки, и росписи из терновника и веточек рябины.
Над камином, напротив домашнего иконостаса, стояла небольшая фотография с девушкой в розовом платье. Блестящий лист робко перечеркивала черная ленточка.
Еще был портрет в кабинете. Обнаженное женское тело на холсте, прикрытое легкой дымкой фиолетового флера. Золото глаз, тьма волос. Своеволие и неумелая, такая неуклюжая нежность…
Когда-то давно он выбрал это имя… Ариман… Священник-Ариман – ему казалось, выйдет забавно. Теперь уже было не важно.
Черная сутана стала на столько привычной, что он не замечал ее даже в жару.
Сейчас он неподвижно сидел в кресле, поджав под себя ноги.
По телевизору шли помехи. Потом включился старый видеомагнитофон. Любительская порнография с претенциозным названием «Агнец»…
Титры. Панорама квартиры. Черно-белая съемка. Безумно красивая женщина на первом плане, с ликом мадонны. В черном мини и алой кружевной комбинации, обвязанная веревками в нужных местах. С расширенными от страха глазами.
Красивый мужчина в маске. Бархат и шелк белых, белоснежный кудрей. Синева взгляда ангела… Тело, повергшее бы в ярость римских богов, туго обтянуто темно-шоколадной кожей костюма. Низко сидящие брюки открывают впадинку между тугих ягодиц.
Следы недавних ран на плече. Кажется, оставленных очень маленькой рукой. Кажется, детской…
Голос – причудливая съемка: слов не различить, но тон, изумительный тембр, интонации – словно райской музыкой льются в уши.
Ариман никогда не был слишком чувствительным…
Алая софа в кадре. Мужчина медленно привязывает к ней женщину. Касается здесь, там… Умело, так, что ярость в ее взгляде сменяет неподдельная паника. Удар. Еще и еще. Не больно почти. По щекам. Заставляя ее раскрывать широко рот, хватать жадно воздух полной грудью.
Он смотрел. Смотрел, как ярость в глазах женщины сменялась отчаянием, потом – потрясением, потом страхом, и, в конце концов, судорожным, бесстыдным желанием.
Съемка демонстрировала не все. Только поворотные моменты.
Тихие стоны женщины наполнили комнату. Мужчина был молчалив и сдержан. Привычно-сдержан… Она заскулила, в голос умоляя…
Камера показывала блики света на кустах сирени за окном, метущиеся по стенам тени, соски женщины и теплый, завораживающий взгляд ангельских глаз.
Он отстранился, не дав ей кончить. Погладил как собаку. Вставил вибратор – камера отразила этот момент, и дикие, безумные глаза женщины. Мужчина натянул ей на ноги трусики, резко, так, что она прогнулась всем телом, захрипев.
- Мама! – звонкий крик, пробившийся даже сквозь специфический музыкальный шум, заглушавший отдельные звуки.
Темно-золотистые волосы и темное тепло карих глаз… Огромных, залитых слезами. Полуобнаженный ребенок в дверях спальни. Лет восьми, не больше.
Бросившийся на мужчину с ножом секунду спустя с отнюдь не детской серьезностью…
Похожий на ангела блондин со смехом отшвырнул его к стене. Поднял кнут. С оттяжкой ударил женщину по крутому бедру.
- Это – потому, что ты неправильно себя ведешь, - тепло в голосе.
Мужчина положил кнут на край софы. Шагнул ближе к мальчику. Одним движением вздернул того в воздух за шею. Содрал остатки одежды. Заломил назад руки, сковал наручниками. Усадил на стул, примотал скотчем так, чтобы вырваться не мог.
И улыбнулся, вернувшись к женщине.
Поднял кнут. Не отводя взгляда от глаз ребенка, стал аккуратно разукрашивать узорами белую кожу женщины, комментируя каждый свой удар.
- Это – за то, что вмешался, - алая полоса на ягодицах. – Это – за то, что схватился за нож, - новый удар, кровь, потекшая по губам женщины с лицом мадонны.
Дикие глаза ребенка, оборванный тихим «закричишь – я ее накажу» панический крик… Застывшие распахнутые во всю ширь глаза…
Ариман вздохнул чуть утомленно. Равнодушно. Промотал конец. Остановил только кадр – взглянуть в огромные глаза, показанные крупным планом. Детские, померкшие карие глаза…
Протянул руку – взять со стола конверт.
Фотографии. Письмо. Контракт.
Лайонэл в том клубе. Лайонэл в каком-то парке… Лайонэл в душе при треке… Короткие отчеты – драки. Перестрелки. Гонки…
Взгляд снова пробежался по короткому посланию.
«Правообладатель предлагает данный экземпляр на продажу в связи со сложным финансовым состоянием. Аукцион состоится в эту субботу. Начальная цена – 50000$». И необходимая документация, в частности, подписанная матерью дарственная. Пятнышко крови внизу страницы.
Отчет одного из его людей – «Мелиссандра Дэймонд-Фаойоль в настоящий момент находится в больнице с переломом запястья и диагнозом «выкидыш». За две недели до этого она была замечена в числе приглашенных к Сарифу. Наличие клейма подтверждаю».
Ариман вздохнул. Нужно было сразу пристрелить чертового щенка…
Взял ручку. Чиркнул одно единственное слово. Отошел отправить факс.
Свет от лампы высветил лист. Внизу страницы значилось «покупаю» и подпись «Ан». И приписка для агента «цена не имеет значения».


Два дня спустя он лично позвонил на работу Колу. Попросил встретиться с ним в кафе неподалеку. Легко разговаривал о делах, о новых проектах Кола, об общих знакомых. Потом поднялся.
- Мистер Дэвис… Окажите мне любезность. Прошу. Не отпускайте больше Лайонэла домой одного, - улыбнулся своей обычной улыбкой заботливого священника, которого так любили все его прихожане. Помолчал секунду. - Я, наверное, позволяю себе слишком много. Но, надеюсь, Вы поймете меня правильно. И также смею надеяться, Вы сочтете возможным сообщить мне, если что-нибудь будет необходимо, или неприемлемо, - внимательный взгляд, улыбка. Засветившиеся смехом глаза. Идеальная картинка - заботливый священник…
- Конечно, святой отец. Я легко учусь, - тихо и твердо.
- А это… - на стол лег бумажный алый пакет. - Ну, скажем, подарок… на свадьбу, - почти лукаво, не позволяя даже взгляду опровергать слова. Вокруг засмеялись. Ариман негромко попрощался.
- Благодарю Вас, - легкая светлая улыбка, ответное прощание. Все так же - ни удивления, ни смущения, только тепло и покой.
Священник положил на край стола свою визитку. Поднялся, и вышел, извинившись.

В пакете оказалась видеокассета, короткая приписка на обороте «Лайонэлу этого лучше не видеть», ключи от морозильной камеры одного из грузовиков и адрес его стоянки. В наполовину размороженном морозильнике обнаружилась клетка метр на метр, в которой едва умещался вполне живой, только слегка стесненный, блондин с кассеты. У самого входа, уже в трейлере, на видном месте лежала еще одна записка. «Вынужден отнять еще минуту Вашего времени. Я не был уверен, что Вы не пожелаете поговорить с мистером Файолем лично. Поэтому рискнул взять на себя смелость организовать ваше свидание. Если мои действия не отвечают Вашим интересам, либо мои предположения были слишком поспешными, заранее приношу свои извинения и прошу сжечь сии записки, и оставить предмет обсуждения на том месте, которое он занимает ныне. Сложность сложившейся ситуации вынуждает меня дать Вам некоторые объяснения моим действиям. Однако такое положение вещей для меня непривычно. Поэтому я позволю себе только оговорить, что данные действия я предпринял по ряду важных для меня причин, и, надеюсь, они не повлекут расчетов между нами. Есть долги, которые в некоторых случаях невозможно отдать. С уважением. Ариман».

Видеомагнитофон выплюнул закончившуюся кассету. Закончилась сигарета.
Кол со вздохом посмотрел на полную окурков пепельницу. Внутри прочно заняло позиции абсолютное спокойствие.
Лайонэлу он сказал, что уедет на пару дней по делам. Что и было правдой.

Он не удивился находке в грузовике, как не удивился ранее встрече с Ариманом и содержимому кассеты. Все стало так просто. Когда он увидел глаза человека в клетке. Всего лишь беззвучно исчезла одна из внутренних границ.
Сейчас Кол спокойно рассматривал скованного обнаженного человека, часть лица которого скрывал жесткий намордник, не дающий сдвинуть челюсти.
Цепи уходили к потолку, заставляя держать руки поднятыми. Ноги пленника расчерчивали тонкие струйки подсыхающей крови, стекающие из члена и ануса, из багровых полос на спине. Небольшое помещение заливал ослепительный свет, не выключавшийся ни на минуту. В помещении было очень жарко. Несколько охранников у стены вместо своих обычных костюмов были одеты только в расстегнутые рубашки и тонкие брюки.
Уже третий день здесь непрерывно и тихо играла странная переменчивая музыка. Негромкая, по-своему завораживающе красивая. Но через час хотелось делать что угодно, чтобы прекратить этот звук.
Равнодушный серый взгляд прятался за стеклами зеркальных очков. Кол ненадолго снял их, вплотную подойдя к мужчине в цепях.
Пальцы скользнули по коже - медленная ласка - прохладные прикосновения - дразнящая, несущая с собой возбуждение против воли. Потом вспышка боли, на грани потери сознания.
Кол умел выдерживать эту грань. Как со своим «Тигром».
Тихий непроизвольный хрип-стон, невнятный из-за пересохшего горла. Содрогнувшееся конвульсивно тело. И только ресницы опустились с оттенком некогда несгибаемого упрямства. Отсекая от эмоций. От глухой паники, с которой пленник знал, как бороться. Вот только сил почти не было. Безумно хотелось пить. И еще... Он так и не понял, кто были те люди, забравшие его из дома Сарифа так, словно тот был их собственностью. И кто... этот... Паника сознания - отвратительная, глубокая, до жалких слез. С этим он еще как-то справлялся. А взгляд... Серые глаза властвовали даже под сомкнутыми веками, впивались в мозг, так что тот содрогался в тупых судорогах похоти на грани смертельной агонии, и оперировал бредовыми «зверь», «ангел», «волк», «дьявол».
Чушь... Да как же... больно... хорошо... Смех внутри.
Он бы рассмеялся, если бы не намордник. Так - из горла вылетел лишь звук, похожий на карканье. И музыка... Он бы сейчас душу продал... Что за... Вот это вот - он? Тихие, почти беззвучные, обреченные стоны оборвались. Усилие... Больно... Тело содрогнулось, так, что зазвенели, натягиваясь до предела, цепи. Страх зацепил крылом... Он снова опустил ресницы. Пусть... Все - пусть... И снова - понимание. С обреченностью серебра, возникающего на клетчатке под веками... Звериный рык-крик-стон. Ярости, отчаяния, безысходности, безумия, страсти и боли... Потом пустота. Тишина с темно-карими глазами. И безвольно обвисшее в цепях тело. С пустыми, яркими, как небо в солнечный день, радужками. Глазами стеклянными, как у куклы. Выжидающими. Равнодушными. Преданными.
Стальные стены отражали каждое движение, их изгибы делали фигуры гротескными, то и дело теряющимися в переливах белого очерчивающего углы этой комнаты света.
Кол поймал взгляд. Пальцы одинаково ласково касались щеки и перечеркивающих её ремней... Обернулся к людям у стены, те молча вышли из комнаты.
- Я простил бы тебе то, что ты сделал с его матерью… Но не то, что с ним… Поэтому ты не умрешь, - тихий мелодичный голос.
Это было первым посторонним звуком, кроме музыки, за последние дни. Потом наступила тишина. Даже вошедшие люди передвигались бесшумно. Долгожданная вода - немного - очередная грань, несколько уколов. Взгляды не были механическими, как и движения. Ни похоти, ни брезгливости, ни жалости, ни удовольствия. Им было все равно. Они только выполняли указания своего хозяина. Так же, как когда брали этого пленника по очереди. Их руки, приносящие до этого боль, сейчас были мягкими, как у профессиональных медсестер; осторожные прикосновения губок, стирающих кровь, мазь, холодом убравшая боль.
А серый взгляд был теплым, ослепительно светлым, ласковым, всепрощающим, грустным… искренним. Такой иногда можно встретить у священников, или на иконах.
Мужчина в белоснежном костюме с легким интересом наблюдал за манипуляциями своих людей. Потом опять подошел к пленнику. Несколько секунд рука ласкала плечи и спину, не касаясь следов от кнута, пальцы ненадолго запутались в волосах.
- Я вернусь, - тихо, кажется, нежно.
Потом развернулся, надел очки, вышел из помещения также бесшумно, как и появился.

Некоторое время спустя, ушли остальные. С их уходом пришла абсолютная темнота и прохлада.
Где-то рядом в коридоре зеркала стекол отразили темно-карий насмешливый взгляд. Пара ничего не значащих фраз, ослепительная улыбка и тихий голос Шарлоты…
Когда-нибудь он вернется. Не слишком скоро, не слишком затягивая. Когда все это дойдет до новой грани.

Пустота и тишина… Сон… Он обмяк, всем весом навалившись на руки, сдирая кожу с запястий… Если рваться сильнее, распороть запястья, кровь… Смерть… Отголосок чего-то забытого внутри… Улыбка скользнула в глазах во тьме. Он… дождется…
Секунды беспамятства. Проснуться – рывком. Боль от резкого движения. Струйка красноватой жидкости по ногам. Уже все равно. Уже наплевать.
Затекла шея, сводит челюсти, мучительно чешутся подживающие полосы огня на спине, сводит что-то внизу живота.
Он беззвучно застонал, затих, огорошенный эхом вернувшихся на пределе слышимости звуков. Челюсть… Хуже всего – челюсти. Сложно сглотнуть. Слюна капает на грудь, пока горло не пересыхает. Распухший язык не ощутим – просто посторонний кусок ваты во рту. Рвущиеся от малейших движений трещинки на губах, кровь…
Только потом, когда притупились чувства, пришел страх. Темно. Тихо, Пусто. Дыхание кажется чужим. Тело невольно вздрагивает, пытаясь предугадать новую боль.
Только глаза все такие же безразлично-выжидающие.
Вдруг захрипел, непроизвольно содрогаясь в оковах. Откат – воспоминание о… Изнасилование… Эмоции вернулись, погребая под собой. Боль, ужас, паника, кайф…
Он закричал.
В помещении не раздалось ни звука.
Тьма вокруг…
Если подтянуться на цепях… Поднять ноги… Обернуть цепь вокруг шеи… И – рухнуть…
Можно… Отчаянный смех отрывистыми звуками, похожими на лай…
Час тек за часом, изредка сменяясь бредом, секундами обмороков-кошмаров, мгновениями милосердного небытия.
Кто-нибудь… Ну хоть кто-нибудь… Пусть даже снова боль…
Тихий, задыхающийся стон снова сменила густая, плотная тишина.
И он впустил ее в себя.
Час спустя выпрямился, встал на ноги, снимая часть напряжения с рук. Бешено закололо запястья. Мужчина не среагировал. Распределил вес тела так, чтобы, опираясь на цепи, можно было забыться. Выдохнул. И провалился в сон. Глухой, темный и теплый…
В прохладном помещении от мужчины шла волна жара, как от открытого огня.
Ему сказали, что вернутся… Что ж… Он… подождет.

Постоянно сменяющиеся охранники следили за чистотой в этой комнате. За тем, чтобы пленник оставался жив. Регулярно приносили воду, еду, сменившую уколы в самом начале. Новые пытки с профессионализмом опытных хирургов. Все остальное время был сдержано осторожны. Они не говорили ни слова. Только иногда что-то друг другу. Только по этому можно было понять, что они не немые. Они никогда не издевались, лишь выполняли свою работу. Иногда брали его все так же без эмоций. Раз в четыре дня, приходила темноволосая женщина в черной полумаске с немыслимо ярким насмешливым взглядом. С ней боль становилась другой, почти невыносимой. Она тоже не произнесла ни слова, но иногда смеялась теплым бархатным как её алое платье смехом.
Тьма сменялась светом, холод - жарой. Иногда атмосфера в камере становилась почти нормальной.
С пленника снимали цепи. Выводили поесть в одну из комнат на верхнем этаже, где было окно во всю стену. Там всегда были ночь или закат, окно не было закрыто. Но молчаливые люди в сером никогда не давали ни малейшего шанса. Они привыкли делать свою работу хорошо.
Кол вернулся туда только через месяц.