МУЗЫКА


Приобщиться ль к тебе
всей открытостью грозной равнины,
Где предметы гудят
и толкаются в стенках зрачка?
Раствориться ль в тебе
и софитами смазав картину,
приглушить киноварь,
иль срываться, как ты, со смычка?

И мерцанием люстр
в полутьме, чуть повыше партера,
затаиться и ждать,
иль с запиской бежать на почтамт,
Пронося за собой шум и грохот, и хохот премьеры,
Или scherzo сбивать
золотистые яблоки ламп…

И однажды в фойе,
у ленивых шкапов гардероба,
канифолью пропахши
и розовым лаком томя,
Ты развеешь театр
и тяжелым наплывом синкопы,
обронив на пюпитр,
ты убьешь и отпустишь меня.

***
Мы в сплошном немыслимом угаре,
В неком сумасбродстве тишины,
Где ни гул, ни песня тротуаров,
Ни луна, ни звезды не слышны.

Но замыслив ровно в четверть века
Уложить тысячелетий гуд,
Я читаю в недомолвках снега
Эпилог растаявших минут.

Ты же, оттянув исхода лямку,
Весь налег на письменный прибор.
На столе поблескивают склянки,
За окном ведется разговор.

Бешено стучат часов колеса,
И, дрожа на окончаньях строк,
С громогласным ревом паровоза
Рифмы налетают на листок.

Помнишь, как сойдя на полустанке,
Ты признал величия позор,
А вокруг шумели, звали няньку,
Из избы тащили всякий сор.

В той возне газетных посягательств,
В мимолетном небе пустоты
Так легко, без лишних отлагательств,
С неизбежным перейти на «ты».

Но теперь же, как во время оно,
Все бело, и все лежит в тиши.
И с пустого темного балкона
Некуда и незачем спешить.