Запретные территория, ворота как последний рубеж в этом узком платье.
По леву руку - мертвая вода, по - правую - живая.
Людей нет, нет, нет, их отменили.Растрескалась, распалась асфальтовая дорожка видением трав.
Остался толко многоголосый хор лягушек, остались заливающиеся так птицы, как нигде и никогда больше.
Здесь, в этих водах, ты плавала, только выйдя замуж.Тут, в этой гавани тихой ты смеялась - став свободной.
Мир за стенами - нет,есть только слабо долетающий гул куполов монастыря.
Река обращается озером, которым ты идешь, утомленная днем пути, и смеешься этой ночью, этим - впереди всех.

Ты скидываешь туфли и идешь побережьем в чулках.Ты скидываешь мокрые чулки и чувствуешь светоч земли, уже теплой,и ощущаешь не холодные речные волны чуть краем.

Нерукотворной, не людьми созданный круг.
И ты замираешь от резкого, почти болезненного ощущения - Дома, - когда глядишь на клонящиеся ветром огоньки, освещающие замысловато угловатые корни.Вот поплыли разбежались руны и резьба.Миг - и хрупкое виденье - исчезло.Только времени нет, нет времени и луны и ты не помнишь, который час.

А другим днем ты идешь этими садами, бесконечными садами.Вот здесь, на этих травах, ты полулежала, отбросив учебники и видя лишь небо.Вот здесь вы пили хмельной мед, на этих корнях у пруда.И ты была в той же мере влюблена, что и в тебя.
Здесь, эти тропами, мимо японских садов, ты заблуждалась и заблудилась много тысяч раз.
И никогда, кажется, с подростковых лет, ты не ощущала столь вещно своей телесности, которая вновь кажется - откровением.От вод и болота тянет глубокой, вязкой, теплой сыростью.И тебе столь нечем дышать, что ты ложишься на траву, как нельзя, в истоме, в полудреме после 4 часов сна...
Трава-шелк, трава - перина.Береста - выцарапывать.Гроза к ночи, последний теплый день.