Дом. Мягкое синее кресло. Клавиатура, мышь. Спокойствие и тепло, разливающиеся по телу.
А часа четыре назад было все по-другому...
Злая как собака, девчонка в серебряном пальто, с черной, как настроение, сумкой наперевес, покинула дом. В желудке, куда кое-как были понабросаны куски масленого омлета, происходил жуткий процесс, доставляющий крайне неприятное, мерзкое маслянистое чувство. Через десять минут она стояла, уперевшись спиной в кресло, в котором мерно покачивались сонные мухи. Настроение поджаривали черти на медленном огне, густо приправляя маслом и сметаной.
Еще через сорок минут она сидела на мягком черном стуле, ерзая от булькающей внутри маслянистой кислоты и от того, что не могла закинуть ногу на ногу: слишком низкие столы давили на сознание, как и на ноги. Все медленно тянулось, как сквозь мутную пленку сна. И тут, среди сонного разговора осенних мух разнеслось крайне неприятное слово "чиривички", которое кривой, мерзкой силиконовой иглой вонзилось в стенку желудка и медленно, шевеля скользкими отростками, поползла вверх по пищеводу. Девчонка едва высидела последние моменты киноленты кошмарного сна и помчалась домой. И вот она сидит в мягком синем кресле, перед ней клавиатура и мышь, а игла все так же отвратительно и медленно ползет вверх, и только судорожные сглатывания заставляют ее соскользнуть вниз.