Что-то со мной происходит. Кто-то накачал мои сны светлым чувством грусти и тоски, как по давно умершему человеку, и ощущением, что какое-то решение находится совсем близко - нужно только сделать шаг и я что-то узнаю. Что-то очень важное.
Так неожиданно наткуналась днем, перед занятиями, на "Донни Дарко" по тв. Хе-хе... знаково. Я сейчас, как Донни, пытаюсь понять зачем это все происходит, и похоже кажусь окружающим неадекватной.
Вчера начался и сегодня еще продолжается приступ педофилии. Ну не то что бы прямо педофилии, но оч. близко к тому. *напевает под нос* Iiii want caaandy...
Окружающие жесто имеют мой мозг. Я устала их понимать. Отмораживаются, как маленькие дети, так что просто хочется послать всех далеко и на долго. Это определенно не моя среда обитания. Господи скорей бы Новый Год, хоть Бонька приедет. А потом в Питер.
Поняла про себя жуткую вещь - я лабораторная крыса, ну или библиотечная мышь. Вот это моя среда обитания. Мне положено сидеть гне-нить за столом с пробирками, или перед огромной доской расчитывать какую-нибудь нереальную формулу, мало относящуюся к реальной жизни. И тогда мну было бы очень счастливо. НО. Отсутсвие самооргонизации, природная лень, и отсутвие каких бы то ни было способностей приводят к тому что я - всего лишь еще одна неудачница. ха-ха.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и до-бежав до передних рядов, волна эта сдвинула передних и шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
— Руби! — прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» — коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса, пробежал по толпе.
«О Господи!» — послышалось чье-то печальное вое клицание.
но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся у Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда че-ловеческого чувства, которая держала еще толпу, прорва-лась мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушён грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу...
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окрававленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О Господи, народ-то что зверь, где же живому быть! слышалось в толпе. — И малый-то молодой... должно, из купцов, то-то народ!.. сказывают, не тот... как же не тот,, О Господи... Другого избили, говорят, чуть жив... Эх, на род... Кто греха не боится...» — говорили теперь те же люди с болезненно-жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Л.Н. Толстой "Война и Мир".