наверное, многие в курсе, что существует радио "Эхо Москвы"
[с грустью: но не в моём городе].
есть и сайт "Эха Москвы"
а та-а-ам:сколько вкусных текстов, интервью, новостей etc.

с недавних пор нек. ведущие там же ведут блоги,
В ТОМ ЧИСЛЕ
МАТВЕЙ ГАНАПОЛЬСКИЙ
[фанфары]
темы всякие разные: казнь Саддама, Остров, вера..

приятного чтения!
[300x225]


Ганапольский "Заметки о радио" ////"Ежедневный журнал"
Часть 1
Мы сидели с великим Резо Габриадзе на веранде его смешного ресторанчика в Тбилиси.
— Как хорошо! – вздыхал я, опьяневший от жары, от того, что Резо сидит напротив, и от грузинского вина. Я тогда еще не знал, кто такой Онищенко, и он не успел мне объяснить, что в вино подмешаны пестициды, чтобы уничтожить русских.
— Я уже 30 лет борюсь с грузинским народом, — вдруг сказал Резо. – Борьба идет нешуточная.
Мы сидели с великим Резо Габриадзе на веранде его смешного ресторанчика в Тбилиси.
— Как хорошо! – вздыхал я, опьяневший от жары, от того, что Резо сидит напротив, и от грузинского вина. Я тогда еще не знал, кто такой Онищенко, и он не успел мне объяснить, что в вино подмешаны пестициды, чтобы уничтожить русских.
— Я уже 30 лет борюсь с грузинским народом, — вдруг сказал Резо. – Борьба идет нешуточная.
— Это как? — спросил я. Просто так спросил. Я выпил столько, что мне было все равно, кто с кем борется. Тем более в Грузии.
— У меня возле дома есть маленькая цветочная клумба. Очень маленькая, — со вздохом сказал Резо.
Я кивнул. Мы только что были в его театре марионеток, и я понимал, что маленькая клумба для Резо может быть поводом для большой трагедии.
— Я посадил там фиалки. Но людям по улице короче идти через клумбу, чем ее огибать. И они вытоптали цветы. На следующий год я посадил их снова. Но их снова вытоптали. Еще через год я посадил фиалки в третий раз.
— И что? – спросил я, и, как думаю, вовремя. Резо в театре и в киносценариях минималист. Он не будет приводить семь примеров. Достаточно трех.
— Люди опять шли только прямо. — Резо снова вздохнул. – Так мы и прожили эти 30 лет. Я весной сажаю фиалки, а люди идут только прямо. И сейчас я постепенно стал приходить к выводу, что, возможно, они меня победили.

К этой фразе я выпил уже столько, что мне вдруг стало до слез жаль Резо. Я представил себе маленькие беззащитные фиалки, безжалостных грузин, которые топчут прекрасное и самого Габриадзе, тяпкой подгребающего землю к несчастным цветкам.
— Есть простой выход, — сказал я с нетрезвой, но искренней убежденностью. — Нужно поставить вокруг клумбы ограду. Можно маленькую.
Последнее добавление, как мне тогда показалось, было необходимым. Я не мог себе позволить войти с Резо в стилистический конфликт.
Габриадзе ответил удивленным взглядом, и я понял, какую глупость сморозил. Если клумба не для себя, а для людей – какая может быть ограда? Даже маленькая?!!

На радио тоже так. Если решились на прямой телефон – зачем отбирать звонки? Зачем ограда?
Пару лет назад мы решили первого апреля разыграть в эфире слушателей. В дневной эфир, куда приходят гости, мы посадили нашу коллегу, актрису, которая записывала на «Эхе» рекламу. Нам очень хотелось посмеяться, поэтому на фантазии мы не скупились и сказали в эфире, что у нас в гостях жена министра зубопротезной промышленности. Здоровый идиотизм был налицо: и министра такого нет, да и почему сам не пришел, а жена пришла?..

Начали обсуждать – как дети, кто в семье готовит котлеты. Потом, как водится, включили телефон, ожидая немедленно услышать здоровое первоапрельское ржание. Не тут-то было.
— Что за дурацкая тема у вас сегодня! — бодро заорала первая же радиослушательница. – Они там с жиру бесятся, а у меня протез треснул!.. И когда ее муж отдаст деньги за ваучеры Чубайса!

Дальнейшие звонки не принесли облегчения. Мужчины и женщины разных лет возмущенно интересовались: есть ли у министра дача на Рублевке, не еврей ли он, случайно. Не о нем ли была статья на прошлой неделе, что расследуется уголовное дело о краже золота с протезов. Никто, ни один слушатель не спросил просто и скромно: а разве есть такой министр? Оказалось, что прямо через клумбу ходят не только грузины. Наши тоже ходят. Так короче путь.

Причем, как выясняется, время не лечит. Уже совсем недавно, в утреннем эфире, мы решили снова пошутить. Повод был роскошный: американцы настаивали, чтобы европейские авиакомпании, отправляющие им авиарейсы, из-за угрозы терроризма сообщали дополнительно личные сведения: номера телефонов, кредитных карточек, адрес последнего места жительства и еще кучу всего.
Мы решили сказать, что это вводится и у нас!
Мерзко подхихикивая, мы с коллегой напридумывали свои дополнительные пункты. Их идиотизм впечатлял:
Где работаешь – информация за последние 10 лет.
Пьешь ли кока-колу?
Национальность папы, мамы и жены (мужа).
Сведения о вредных привычках.
Хобби.
Кредитная история.
Есть ли дома кошечка?
Тему обозначили так: готовы ли вы к тому, что про вас это будет известно?

Опасность разоблачения была крайне велика. Несоответствие вопросов делу борьбы с терроризмом было налицо. Мы в волнении сжимали потные кулаки.
— Что за идиотская тема у вас сегодня! — бодро заорала первая же радиослушательница, по-моему, та же, что в первый раз. – Вы что, не понимаете, что ради безопасности нужно идти на все?!

И пошли звонки! Нам объяснили, что все вопросы правильные и нужные.
Где учился? А может, на химическом факультете. Про религию? А может, ты тайный исламист. Про кока-колу? А может, ты написал, что ее не пьешь, а сам несешь бутылочку в салон. А может, у тебя хобби коллекционировать ножи. А может, ты задолжал банку и хочешь шантажировать кассира, захватив самолет… Некоторые трудности возникли с кошечкой. Но и тут быстро нашлись – возможно, в пакетике не «вискас», а гранулированная взрывчатка.
В последний момент появилась надежда, что нас разоблачили.
— Это все игры сионистов, — весомо сказал голос в телефоне.
— Да, — грустно сказали мы. – Вы правы.
— Я не в том смысле, — продолжил голос. — Я говорю о том, что это сионистам и журналистам есть что скрывать. А нам, простым людям, скрывать нечего!..
Грустный, гениальный Резо Габриадзе. Пожалеет ли он нас? Выпьет ли он вина и увидит ли он нас, вот уже 16 лет стоящих с тяпками на грядках радиоэфира? Пытающихся посадить свои фиалки. Во времена, когда все ходят только прямо…

Часть 2
Никогда не говорите про радио с соседями. Результаты непредсказуемы!..
Никогда не говорите про радио с соседями. Результаты непредсказуемы!..
Зашла соседка, плачет. Она ехала на электричке на Александров. Народу много, жарко. Везла на дачу продукты и два красивых пакета из «Детского мира». Там несложные подарки для внуков: какая-то очередная кукла для девочки и вертолет для мальчика. Стояла в тамбуре. Там же, в тамбуре, как она их называет, стояли «три бугая». Они развлекались – ржали, толкались, засовывали пивные бутылки в дверь вагона, чтобы при движении шел воздух. Потом прицепились к соседке: «Ты армянка? Или грузинка?» Та молчит, даже боится отвечать. Один спрашивает: «А что у вас, тетенька, в пакетах?» А другой: «Наверное, их вонючее вино». Заржали. Потом стали говорить: «А может нам над вами надругаться и совершить мелкое хулиганство?» Пооскорбляли еще, но не били, а потом на станции «Мамонтовская» выхватили пакеты и выскочили.


| (Фото: коллаж ЕЖ)
— Я стояла и думала, что умру! – плачет соседка. — И знаете, никто им и слова не сказал, не остановил. А потом, когда они выскочили, никто меня даже не поддержал. Хоть бы сказали: «Женщина, успокойтесь, они не правы, нам вас жалко». Нет! Я даже поняла, что им сочувствовали.
И опять плачет.

Нужны были слова утешения.
— Ужасно, — сказал я. – Поверьте, мне вас очень жалко.
— Вы бы сказали об этом в эфире, — попросила соседка. – Я ведь так люблю вашу радиостанцию. У меня приемник на кухне только на вас и настроен.
— Мы говорим, — ответил я. – И о таких случаях, как ваш, рассказывали.
— Значит, как-то не так рассказывали, – соседка явно знала, как делать радио. — Вам надо позвать людей, пострадавших, как и я, позвать власть. И чтоб в прямом эфире! Со звонками! Знаете, что люди скажут!..
— Звали. У нас каждую неделю есть про это передача. Потому что каждую неделю кого-то бьют или жгут. Убивают даже. Вот мы сразу об этом говорим.
— Нет, — горячо сказала соседка, — вы не так говорите! Нужно у них потребовать ответа. Нужно потребовать, чтобы они все сделали. Чтобы милиции было больше. Может, они просто этого не знают?..
— Знают, — правдиво ответил я. — Они говорят, что это очень плохо, что они делают все, что могут.

Мы помолчали. Я понял, что соседка, может впервые, задумалась о роли власти в ее жизни.
— Как «все, что могут»? — вновь начала она. – А что они конкретно делают?
— Точно не знаю, — сказал я честно. – Ну говорят по телевизору, что ксенофобия – это плохо. Когда кого-то ловят, то сажают, если докажут.

Мы опять помолчали.
Я понимал, что мои слова соседку не устраивают. В моих словах и паузах было мало решительного осуждения действий власти, которую она, в этот момент, не любила.
— Но ведь эти бугаи были совсем молодые, — дальше вела соседка. — Надо что-то делать с этой молодежью.
Я утром отводил дочку в школу, и поэтому был не совсем в курсе последних планов Суркова относительно молодежной политики.
— Они делают, — миролюбиво сказал я. – У них есть молодежное объединение «Наши». Они устраивают митинги всякие антифашистские. У них есть даже летние лагеря. Они там собираются и говорят, что фашизм не пройдет.
— При чем тут лагеря! — возмутилась соседка. — Зачем им там собираться, если со мной это было в электричке на Александров. И при чем тут фашизм?! Какой у нас может быть фашизм?! Это обычное хулиганье!

Я хотел ей сказать, что тоже не понимаю, что «Наши» делают в летних лагерях, но промолчал, потому что, по правде сказать, вполне это понимал. А что, скажите, должны делать на природе молодые, полные соков, люди. Мы снова застыли в тягостном молчании.

Но я знал, что сейчас будет.
Это бывает неизбежно.
Когда обо всех уже сказано, и в разговоре возникает тупик – пора поговорить о главном.
— Вот если бы Путин об этом знал! — снова начала соседка.
— Он знает, — прервал я ее, — и часто об этом говорит.
— Я что-то не слышала, — язвительно сказала соседка.
— Он за границей это говорит.
— А почему не дома? Почему он этим бугаям не скажет.

Я попытался представить выступление Путина в электричке: потные депутаты в тамбуре, элитный вагон, «бугаи» со свежими синяками массово вступают в «Единую Россию» прямо в поезде.
— Я не знаю, — сказал я правду. — Я же не Путин. Это надо у него спросить.
— Так вы бы пригласили, спросили.
— Мы приглашали. Но он к нам не ходит.

Разговор стал тяжелым. Сатисфакции и компенсации, кроме моих абстрактных сочувствий, соседка так и не получила. «Бугаи» не пойманы, пакеты украдены. «Наши» в летних лагерях. Перспектив никаких!
Поэтому наступил момент, когда соседке нужно было выбрать на кого обидеться окончательно. Обычно для этих целей существует три объекта: судьба, Путин или журналист.
Выбор был очевиден…
— Неудивительно, что Путин к вам не ходит, — со злобой сказала соседка. – Я вас иногда слушаю — вы там такое себе позволяете. И про Путина тоже!..

Я чувствовал, что сейчас ей станет легче, ведь у нее появилась определенность: она уже точно знала, кто виноват. Тем более что в чем-то она была права. Мы действительно многое себе позволяем.

Соседка встала и двинулась в темный квартирный коридор. Она встала у двери. Я понимал, что разговор еще не окончен.
— Вы так и не поняли, что мне особенно обидно, — сухо сказала она. — Если бы я была действительно армянка какая-то или грузинка. Если б я на рынке торговала или, как эти таджики у дороги стояла и работу просила – это я еще понимаю… Но вы же меня знаете, я русская!

Мне во что бы-то ни стало нужно было не поссориться. Соседка была хорошая женщина, и мы ей часто оставляли дочь, когда дома никого не было.
— Лариса, я вас понимаю, — почти ласково сказал я — Вы просто от природы смуглая. И нос немного с горбинкой. Поэтому, чуть-чуть, похожи на армянку…

Это была моя фатальная ошибка.
— Я?! – взорвалась Лариса. – Я хотела бы вам напомнить, если вы не знаете, что я коренная москвичка, наверное, в пятом поколении. У меня два высших образования!.. Это вы понаехали со своего Львова!..

Прозвучало слово «понаехали». Оно всегда произносится после слова «Путин» и означает конец разговора. На радио после «понаехали» либо кидаем трубку мы, либо звонящий.

Соседка рванула ручку двери. Я помог открыть замок.
Она вышла на лестницу. Ее квартира была напротив. Она стала открывать свою дверь. Я стоял на пороге, понимая, что просто закрыть свою дверь было бы неудобно. Я не хотел ссоры. Дочь с грохотом ездила по квартире на пластмассовом велосипедике, напоминая о своих проблемах.
Вдруг соседка повернулась ко мне. Глаза ее были снова полны слез от обиды и презрения ко мне.
— Вы должны там, на своем радио, перестать ненавидеть Россию, — твердо сказала она. – Тогда к вам будут приходить достойные люди, а не та шантрапа, которую вы водите!..
— Понимаю… — вкрадчиво начал я. Однако сказал это уже в пустоту. Лариса, не дожидаясь ответа, скрылась за дверью.
Я стоял в дверном проеме и тоскливо думал: ну кому мне теперь оставить дочку, если мы, наконец, выберемся в кино.

Часть 3
Вначале не о радио, а о кино. Сидим на даче у одного молодого кинорежиссера. Ему 24 года, он профессионален и успешен. Он принес фильм Кирилла Серебренникова «Изображая жертву» на DVD. Смотрим фильм. Доходим до одной из кульминационных сцен, где один из героев, пребывая в бешенстве (он не понимает, как можно совершить убийство из-за мелочи, не понимает, как эти выродки не осознают, что такое человеческая жизнь), вдруг произносит длинный эмоциональный монолог. Вначале не о радио, а о кино. Сидим на даче у одного молодого кинорежиссера. Ему 24 года, он профессионален и успешен. Он принес фильм Кирилла Серебренникова «Изображая жертву» на DVD. Смотрим фильм. Доходим до одной из кульминационных сцен, где один из героев, пребывая в бешенстве (он не понимает, как можно совершить убийство из-за мелочи, не понимает, как эти выродки не осознают, что такое человеческая жизнь), вдруг произносит длинный эмоциональный монолог.


И все бы было хорошо, если бы монолог на половину не состоял из мата! Те, кто видел фильм, помнят: каждое первое слово б…, каждое второе с... Не забыты и другие буквы.

Я стал закипать, а молодой кинорежиссер сидит рядом в кресле и ржет.
Монолог длинный, мата много, актер на экране говорит со вкусом — то так произнесет, то эдак…
Я не выдержал, взорвался, накинулся на режиссера, чего, мол, ржешь. Я высказал, как мне показалось, вполне очевидную и ясную мысль, что монолог ничего не потерял бы, если бы был без мата. Я сказал, что это чистый пиар ход, как песни Шнура или переводы Гоблина – популярно именно потому, что с матом.

Молодой режиссер удивился: «А чего ты так напрягся, это ведь просто прикольно. Я мата и не замечаю. Да другими словами в этой ситуации и не скажешь».
А с экрана опять то х…, то б…, то с…
Я не выдержал, выскочил во двор, мне такие слова с экрана, как монетой по стеклу… Сижу на лавочке и решаю сложный вопрос. Фильм Серебренникова получил главный приз ежегодного открытого российского кинофестиваля "Кинотавр", а также приз Гильдии киноведов и кинокритиков. Поэтому сейчас, вот здесь на лавочке, на холодке, для меня наступает момент истины: я должен решить — либо все они ничего в кино не понимают, либо я чего-то не понял. Себя обидеть тяжело. Легче решить, что дураки они, и обидеться. Принимаю мучительное для себя решение: да, мне не нравится мат на экране, но награды дали не за мат, а за фильм. Жюри оказалось выше эмоций и увидело в фильме эксперимент, качество, талант - неважно что. И именно за это наградило. Если бы там была группа эстетов с оттопыренными мизинцами, то, услышав мат, они бы, наверное, и награду не дали, то есть из-за одной сцены не разглядели фильма в целом.

А что же мне делать со своими эмоциями, спросил я себя с раздражением. А ничего! Своим «фэ» ты время не остановишь. Либо пиши письмо Путину, чтобы законодательно запретили на экране мат, либо, если не хочешь писать, но раздражает – отойди!..
Теперь, думаю я дальше, что мне делать с этим молокососом, который ржет. Можно, конечно, обидеться, уехать, предварительно заявив, что он малокультурен и чего-то там не понимает. Но это глупо. Мне за 50, ему 24. Он не врет, что ему прикольно. Он молод, он говорит на другом языке, делает непривычные фильмы. Просто у меня мой мир, а у него — свой. Если я уйду, я его не изменю, просто испорчу вечер. Я решил остаться.


Теперь о радио. Сидит на «Маяке» в эфире хороший ведущий Григорий Заславский с партнершей. Идет программа «Культурный ответ». Говорят о «Евгении Онегине» в «Большом», в постановке Дмитрия Чернякова. Вокруг спектакля скандальная ситуация – Галине Вишневской спектакль не понравился. «Это не «Большой», — заявила Вишневская. – Не может тенор петь арию, а в этот момент вокруг него идет уборка, как будто после вчерашней попойки. (Цитирую по памяти — М.Г.) Не может в спектакле по Пушкину и на музыку Чайковского один герой бить другого папкой. Это не «Большой»! Это не мой «Большой», где я отработала 40 лет. А раз это уже не мой «Большой», то праздновать в «Большом» свой юбилей я не буду». В открытом письме директору «Большого», Иксанову, Вишневская, пишет: "До конца своих дней я не избавлюсь от стыда за свое присутствие при публичном осквернении наших национальных святынь". В письме еще есть слова «ужас» и «бесстыдство».

Дали слово радиослушателям. Тут, естественно, кондовая матушка-Россия и поперла: не трогайте «Большой», оставьте его чистым; разные извращенцы примазываются к великому (это о режиссере, лауреате множества премий); я раньше в «Большой» ходил, в первом ряду за 3 рубля сидел, а теперь туда разные ходят…

Особенно порадовала одна дама. Заславский ей напоминает, что саму Вишневскую в свое время выгнали из «Большого» метлой именно за то, что она все делала не по канонам. В ответ слушательница (с придыханием): «Не смейте говорить слово «метла» в отношении этой великой женщины!»

Ну и финал дискуссии с аудиторией – какая-то баба, истерично: «Скоро вас изгонят из страны и очистят воздух, и Галине Вишневской никто не будет мешать».


Ладно, разговор сейчас не об этих.
Разговор о принципе.
Она, Галина Вишневская, оказывается, все забыла.
Она забыла, что ее выгоняли именно ЗА ЭТО — за то, что все делала не по канонам, по сути, за «осквернение национальных святынь».
Она забыла о знаменитой статье «Сумбур вместо музыки» и о гонениях на Шостаковича, который все писал НЕ ТАК.
Она забыла про показательные заседания Союза композиторов, где использовались слова «ужас» и «бесстыдство».
Она забыла о гениальном оперном режиссере Покровском, который всю жизнь, при советах, был гоним за то, что ставил НЕ ТАК.
Она забыла о большевистской нелюбви к Шнитке, который вообще все писал НЕ ТАК.
А «Таганка»? Там, когда все запрещали, звучали ровно те слова, что в нынешнем письме Вишневской.
Но она все забыла и заняла место тех, кто зачеркивает.

Сделать это Вишневской просто – она в «Большом» не работает, у нее свой оперный центр, где, конечно, все ставится как надо. Всю жизнь борясь с кондовостью в опере, пострадав от нее, она, в результате, теперь приземлилась на одной поляне с кричащими «Руки прочь!» За парой сцен, шокирующих ее вкус, она не захотела увидеть эксперимент. Увидеть весь спектакль.
Нет, наверное, Вишневская, вообще-то, за эксперимент, но не за такой.
А за какой?!
— Безобразие! — орали слушатели в эфире у Заславского. — Разве у Пушкина написано то, что позволил себе Черняков?
А разве у Пушкина написано: «Петь, не двигаясь, пристально глядя на дирижера»?

И даже неважно, какие действия, кроме пения, совершают герои спектакля Чернякова: может, дерутся папками, может, пилят дрова. Имеют право. Что не запрещено законом – то разрешено. Тем более если режиссер так задумал. Кажется, режиссуру в оперном театре никто не отменял. Директор «Большого» Иксанов ответил Вишневской в том духе, что, мол, обойдемся без вашего юбилея, некоторые и дома юбилей празднуют. Жестко, наверное, ответил. Но что попишешь: Вишневская размахивает флагом вкусовщины, Иксанов отвечает в том же духе. Плохо это все.

Тут бы поговорить о критериях, вспомнить великих.
Но их нет! Что делать?! Умер Лемешев, умер! И Мелик-Пашаев умер! И Козловский! Все они умерли. Их нет!!!
«Большой» делают и в него ходят новые люди. Они смотрят MTV, копаются в интернете, сидят в блоггах.
Интересно, знает ли эти слова Галина Павловна?
Она, наверное, скажет, что эти слова не имеют отношения к опере. Имеют! Потому что в оперу ходят, слава Богу, уже и те, кто ЗНАЕТ эти слова! И с каждым днем их все больше. И для них оперу нужно делать уже как-то иначе. И молодые, те, кто делает оперу сейчас, так и поступают: у них свой язык, они наполняют оперу своим смыслом. Да, иногда это чужой нам смысл, но запретить или редактировать его так же невозможно, как запретить молодость.

Я думаю, что если бы Галина Вишневская знала, как единственно возможным способом гениально поставить «Онегина», так, чем писать письмо Иксанову, сама бы спектакль и поставила. Или привела правильного режиссера. А критики и зрители сравнили бы. Можно, конечно, сказать, что Вишневская не профессиональный режиссер. Но ведь и не критик. А они, критики, заметьте, пишут разное, но до открытого письма Иксанову не дошли. Наверное, они менее патриотичны и не почувствовали, что постановка осквернила святыню.

И еще я думаю, если Дмитрий Черняков станет всемирно известным оперным режиссером, то как Вишневская будет смотреть ему в глаза. Да никак не будет, ведь не смотрят же в глаза самой Вишневской те, кто ее, в свое время, выгонял.

А что касается главного театра страны, то разница между Вишневской и Иксановым заключается в том, что Вишневская хочет, чтобы жили ее представления об «Онегине», а Иксанов хочет, чтобы жил «Большой». Чтобы это был театр не только для «лемешисток» и интуристов. Вишневская своими действиями утверждает, что времена становятся хуже, а они становятся просто другими.

Вряд ли Галина Вишневская будет писать гневное письмо Путину, это не в стиле человека, чья семья помогала Солженицину. Обидно другое: Вишневская отгородила себя своими представлениями об эксперименте так, что никакого реального эксперимента и не принимает. Понять ее можно – истинный эксперимент всегда безжалостен к зрителю, всегда вызывающе шокирующий. Можно и возмутиться. Но, по сути, жаль! Если бы не этот демарш, если бы столь значимая фигура, как Вишневская, после спектакля вышла бы на улицу, как я на даче, подышала холодным воздухом, а потом встретилась с Черняковым и сказала так, невзначай: «Ну слушайте, вы, конечно, молодец, но вот эта ваша сцена, знаете, где он поет, а они убирают… Может, вам ее переделать?» Он бы что-то ответил, ведь Вишневская для него безусловный авторитет. И пошел бы разговор между звездой, отдавшей всю жизнь опере, и молодой звездой, которой делать оперу, когда нас уже не будет.
Жаль, что Галина Вишневская будет праздновать свой юбилей не в «Большом», но это ее выбор.