Пусть таких моментов, когда я на балконе его пятого этажа в минус шесть поздним вечером, в шерстяных носках - почти босяком, когда я плачу от злости на себя и его терпения, от того, что не могу ответить себе на вопрос "Я действительно люблю тебя?", от собственной грубости, от недомолвок и тех эмоций, которые переполняют постоянно; когда он приходит меня обнять в одной футболке в эти же минус шесть позднего вечера, терпит мое упрямство, и спустя три с половиной минуты продолжает стоять, обнимая, хотя я чувствую, как он прижимает меня к себе, и дрожит от холода; как я потом начинаю рыдать еще сильнее, но только из-за того, что чувствую себя последней на свете дрянью, и мне жаль нас с ним обоих
- было бы меньше.
А лучше бы совсем больше не было.

Пусть таких моментов, когда я умираю полтора часа подряд, глядя, как он спит, и говорю себе миллион раз, что да, "я действительно люблю тебя больше всего на свете...", когда он прижимает меня к себе и говорит "ну я же тебя люблю...", когда он бы касался пальцами моей шеи, целовал мои веки вразрез приметам, что это к расставанию, чтобы я ловила на себе его взгляд где-нибудь в метро, - у него такие глаза, что мне хочется плакать, когда я в них смотрю, чтобы он гладил меня по волосам и клал мою голову себе на грудь, чтобы прижимал меня к себе и обнимал, когда я мерзну в его постели
- было бы как можно больше.

И еще,
мне бы хотелось, чтобы он говорил не "я тебя люблю", а "я люблю тебя", подчеркивая это чувство. Хотя, в силу всех обстоятельств, наверное, это важнее, знать, что именно меня.
И еще, чтобы он говорил это всегда. А не только при особых обстоятельствах. Чтобы мне не казалось, что он оправдывается...