Что хорошо? Что на самом деле я свернула за год целый горный массив, неясно, как не надорвалась; что успела все объяснить, за все извиниться и все завершить перед Новым годом, и сижу пустая, лёгкая и выключенная, как телефон без аккумулятора. Что печально? Хотелось какого-то пряника за всю эту пахоту; но вот она закончена, и нет ничего, кроме усталости.

Две тысячи девятый был уроком сдержанности: Эдик Бояков научил меня тому, что самые страшные тексты должны читаться самым спокойным голосом с самым бесстрастным лицом, и тогда, вместо того, чтобы вызвать к тебе простое сочувствие, они вспорют зрителю живот; Мика научил меня, что любит не тот, кто говорит только об этом, пишет исступленные смс и закатывает слезливые истерики, то есть носится с собой и со своим чувством, как с сенсацией века - но тот, кто прощает и умеет просить прощения; кто слушает; кто помогает без просьбы. Мика учит меня тому, что то, о чем не сказано вслух, сохраняется целым дольше, чем то, о чем трубишь. Критики учат меня тому, что могут совсем ничего не иметь против лично меня - а у меня это никогда не укладывалось в голове - когда пишут разгромные статьи, поэтому реагировать на них стоило бы куда спокойнее, если вообще реагировать. Старость не такая ужасная штука, как страх старости. И даже если ты будешь записывать все, что с тобой случается - ты никак не удержишь своей жизни: она проходит, и стремительно. Всё исполнено куда меньшего значения, чем ты склонна придавать. Ты ненавидела раньше взрослых, которые так говорят, потому что они давно мёртвые и ничего не смыслят. А теперь смотри как - выходит, они были правы.

Да, скорее так: я хочу, чтобы из всего, что мне так больно знать, вытащили бы гвозди и шилья, и я просто приняла бы это, как должное. Проснулась бы как-то - а мир строен и мудр, и никакой страх, никакая смерть, никакая несправедливость не стоит у тебя на горле и не требует немедленно искать себе оправдания.

С Наступающим.

(с)

Веро4ка Полозкова