И льётся чай из крана там,
где живёт свобода
в обнимку с одеялом.
Свернуть пространство и окуклиться, срочно рыть нору, да так, чтобы земля из под когтей летела
в морды потенциальным врагам. Нет уж, не предназначена такая тварь, как я, к тому,
чтобы быть слишком здесь или слишком сейчас.

Так вот почему так спать хочется. Я-то, дура, думала, физиология.
Нечто, которое можно с должным приближением назвать мной, противится чрезмерному существованию.
Очень хочется не быть. Потому что быть правильно не научилась ещё, а быть, как получится  -- это утомительно.
Настоящесть портит, как деньги; когда её становится больше, чем <...>.
И она не умещается. Точнее, умещается, конечно. Могла бы уместиться.
Но существование -- довольно паразитическая материя, оно пытается заполонить различными формами себя всё,
до чего дотянется.
И ему плевать на тонкую душевную организацию,  без которой всё-таки тухло.
Ура,
я опять
знала заранее,
что ничего хорошего не выйдет.

"Слишком <...>" не должно быть доступно. Значит, имеет смысл сознательно себя ограничивать.
Это не настолько моя жизнь, чтобы так в неё засовывать голову.
Меру надо знать, короче.
Отождествление со своей ролью -- тоже болезнь.
Значит, надо сначала поставить себе забор вокруг пропасти, а потом уже учиться в неё заглядывать.
Это, вообще говоря, не имеет решительно никакого значения.
Нельзя подолгу носить маски -- они имеют тенденцию прирастать к коже. Особенно изрядно смазанные бытовушным клеем.

Существование пытается втиснуться изнутри в область моего знания, которую разум пытается обхватить снаружи.
Мне жить ещё учиться и учиться.
В меру отсутствовать. И в меру присутствовать там, где это будет правильно.

Я, в сущности, очень люблю чужие мандарины. Особенно когда мне удаётся не делать их своими.


Убедительная просьба в меру отсутствующих читателей не страдать манией величия.