Михаил Задорнов - Ассортимент для контингента


Ассортимент для контингента <Редкая птица долетит до середины
Днепра> - эти слова мы знаем с детства. А теперь представим себе, что Н. В. Гоголь работает в современной газете и ему дают задание написать очерк. Думаю, он постарается передать величие Днепра с гораздо большим чувством патриотизма.
Скажем, так. <Редкий представитель семействапернатых долетит до середины главной водной артерии Украинской ССР!> И далее поведает нам о том, как эта артерия хороша при благоприятных метеорологических условиях.
Если б А.П.Чехов работал в современной газете, он бы тоже не написал так
<несовременно>: <В человеке все должно быть прекрасно: и душа, и одежда, и лицо, и мысли...>. Он бы наверняка постарался блеснуть журналистским
красноречием: <В человеческом индивидууме все должно отвечать эстетическим нормам: и морально-нравственный фактор, и внутренние резервы, и изделия текстильной промышленности, и лицевой фасад...>
Конечно, не каждый журналист может писать, как Н.В.Гоголь или А.П.Чехов. Но каждый журналист должен понимать, как сильно влияют на современный русский разговорный язык газеты, радио, телевидение... В словаре Даля более двухсот
пятидесяти тысяч слов. А в наше время - статистики посчитали - журналисты, дикторы и комментаторы пользуются всего двумя тысячами слов. Какое обеднение языка! Безусловно, это удобно - образовать из минимального количества слов
расхожие <деловые> выражения и закладывать их готовыми в предложения, как кассеты в магнитофон. Например, слово <лес> требует подобрать к нему
эпитет, какой лес? А <лесной массив> уже не требует никакого эпитета. В крайнем случае <зеленый>... и достаточно. Или слово <поле>. Надо
подумать, крепко напрячься, чтобы описать это поле. А написал <бескрайние просторы> - и думать не надо, и начальство довольно. Люди, которые каждый день читают газеты, смотрят телевизор, слушают радио, сами начинают невольно
употреблять в своей речи подобные словообразования. Однажды за мной на персональной машине заехал директор дома отдыха одного крупного министерства. Вечером я должен был выступать в его доме отдыха. Когда мы сели в машину, я спросил у него:
- Кто у нас сегодня будет в зале?
Очень важно он мне ответил:
- Контингент у нас широкий!
Хотя мог ответить просто: <Зрители у нас разные>.
Русское слово <зритель> - живое. За ним мы видим людей, которые улыбаются, смеются, грустят, гневаются... А <контингент> - слово обезличивающее. Оно осредняет и подстригает всех под одну гребенку. Это и зрители, и покупатели, и
офицеры, и японцы... Происходит заимствование иностранных слов, которые можно употреблять не думая и которые наш родной язык обедняют, а следовательно, и наше мышление. Потому что в языке отражается образ мыслей человека.
Я задал директору второй вопрос:
- Как у вас кормят?
Не менее важно он ответил:
- Ассортимент у нас богатый!
Хотя опять-таки мог ответить:
<Кормят у нас хорошо!>
Но, во-первых, он, по-видимому,
принимает этот чиновничий язык за красноречие.
Во-вторых, ему кажется, что этими словами он как
бы доказывает свою принадлежность к
номенклатуре крупного министерства. А главное,
как человек, не чувствующий языка, он не понимает,
что ассортимент - это не еда. Это то, что ест
контингент!
Так мы и разговаривали с ним, пока
ехали.
- Во сколько выступление?
- Сразу после вечернего приема пищи.
- У вас хороший клуб?
- У нас передовой очаг культуры! На
двести посадочных мест!
Когда я выступил перед
контингентом, после вечернего приема пищи
совершившим посадку в передовом очаге культуры,
директор пожал мне руку и с необычайной теплотой
сказал:
- Благодаря вам мы оптичили еще одно
мероприятие!
Признаться, я не сразу понял, что
слово <оптичить> означает <поставить за
мероприятие галочку>. Но ему на всякий случай
ответил: <А вас разрешите оспасибить!> Он даже не
улыбнулся. По-моему, подумал, что теперь так в
<кругах> говорят. И с тех пор, я думаю, сам
оспасибливает всех направо и налево.
После этого случая я стал все чаше
замечать, что продавщицы в магазинах не говорят
<посуда>, а говорят <посудный инвентарь>. Не
говорят <ковер>, а говорят <ковровое изделие>. В
профсоюзных и комсомольских организациях
процветает словообразование <охваченные
взносами>. В автобусах то и дело слышится
выражение <обилеченный пассажир>. В некоторых
загсах молодоженов после регистрации называют
<обраченными>.
Даже детские врачи стали говорить
детям, что им нужно <увеличить каллораж питания>.
По-моему, ребенок, услышав такое, вообще может
перестать есть.
Наконец, в каждой газете можно
прочитать, как <славной поступью> кто-нибудь
движется куда-то <маршрутами созидания> и
чего-то попутно засыпает или заливает в <закрома
Родины>. Причем что такое <закрома Родины> и где
они находятся, до сих пор никто не знает. Впрочем,
как никто до сих пор не знает, где все то, что в них
каждый раз засыпают.
Наверное, некоторые авторы считают,
что <закрома Родины> - это художественный образ.
Но образ хорош, когда он использован один раз. Как
только он начинает повторяться, он становится
таким же штампом, как в банальной прозе <лучи
заходящего солнца>, <небо, шатром раскинувшееся
над головой>, <добрая улыбка на лице нашего
разведчика> и <злобная ухмылка на физиономии их
агента>...
Конечно, нельзя винить только
журналистов за то, что происходит обеднение
нашего родного языка. Да и не всех журналистов
можно за это винить. Нельзя судить категориями.
Большая вина лежит на тех, кто издает
бесчисленное количество инструкций, положений,
памяток, написанных этим уродливым языком. В
профкоме одного ПТУ я прочитал название брошюры
<Положение об улучшении отпуска
сбалансированного рациона питания и контроля за
полнотой утвержденного набора продуктов на
одного учащегося>. Стыдно! Очень стыдно! Вместо
того, чтобы хорошо кормить учащихся, профсоюзные
работники составляют брошюры, позволяющие им в
первую очередь выслуживаться перед своим
руководством.
Поэтому подобный оскверненный
русский язык и входит в нашу речь, что он
позволяет выслуживаться, докладывать, создавать
видимость работы. Во время съезда комсомола я
смотрел телемост. С одной стороны телемоста -
сибирская стройка, с другой - Дворец съездов. С
того конца телемоста рабочий спрашивает у
делегатов: <Когда вы нам, наконец, пришлете
рабочую форму?> Отвечает одетый с иголочки
комсомолец-делегат: <Мы по этому вопросу уже
второй год владеем обстановкой!>
Мало кто задумывается над тем, что
многие из этих выражений неграмотны. Мне недавно
позвонили из одного райкома комсомола и
спросили, кого бы я мог рекомендовать им для
выступлений? Я предложил позвонить Е. Петросяну.
Инструктор мне ответил: <На Петросяна мы уже
выходили>. Выходить можно на медведя. А на
Петросяна выходить нельзя!
С другой стороны, разве можно ждать
от молодого поколения грамотности, если даже
учительница русского языка в средней школе
однажды мне сказала на конференции: <После
ремонта наша школа стала не годна для
эксплуатации детей>, в школьном учебнике
русского языка написано, что существует
несколько стилей языка: деловой, разговорный,
газетный, литературный... И так далее. Я понимаю,
что ученые могут защищать докторские
диссертации на эти темы. Чем больше будет этих
диссертаций, тем больше будет у нас официально
считаться стилей. Но смешно думать, что приходя
на рынок, я должен говорить одним стилем, на
работе другим, дома третьим, читать и думать не
четвертом... Трудно представить себе А.С.Пушкина,
который, написав: <Я помню чудное мгновенье>,
сядет писать статью в газету, в которой будет
восхищаться <закромами Родины>. А на следующий
день в разговоре будет защищать ассортимент
своих стихов.
Я представляю себе Пушкина в этой
ситуации потому, что именно он в прошлом веке
оздоровил русский язык, привнес в него снова
народную образность, мудрость... В то время как
<избавленные чином от ума> уже тогда начинали
уродовать язык иностранными словами и
бюрократизмами. И вот теперь эта же опасность
угрожает нашему современному языку. И угрожает
всерьез! Восемнадцать миллионов номенклатурных
работников живут по инструкциям, положениям и
памяткам, написанным языком канцелярского
красноречиями если филологи узаконивают в новых
словарях подобные уродства, значит, эти филологи
принадлежат не к истинно российским ученым, а,
как точно написано в гардеробах множества
институтов, всего лишь к <профессорско-
преподавательскому составу>. То есть еще к
одному обезличенному контингенту. Потому что не
может ученый-филолог или преподаватель русского
языка, который любит свое отечество, сразу после
издания антиалкогольного постановления
выбросить из учебников русского языка стихи
Пушкина: <Выпьем, няня, где же кружка?> Или этот
представитель современной филологии считает,
что великий поэт в свете последних постановлений
подает детям дурной пример спаивания своей няни?
Но ведь сейчас, говорят, готовится постановление
по борьбе со СПИДом. Значит, пришла пора
выбросить из школьной программы все стихи о
любви. Что это за безобразие! Я помню чудное
мгновенье!!? Мгновенье, может, и чудное, а кто
знает, чем оно может закончиться?!
Благодаря таким приспособленцам
преподавание в школе литературы, к сожалению,
чем-то напоминает прививку. Ввели в детстве
небольшую дозу вакцины оспы - и человек никогда
больше ею не заболеет. Так и с классикой в школе.
Ввели небольшую дозу Некрасова, Достоевского,
Толстого... И на всю жизнь у всех к ним иммунитет
выработали.
Вот и вырастают одно за другим
поколения, которые не чувствуют литературного
живого языка, не понимают, как обидно человеку
услышать, что в самый счастливый день тебя
назвали <обраченным>.
Неужели придет время, когда
влюбленные будут приходить к своим девушкам с
цветами... простите, с букетами цветочно-штучных
изделий... и ласково делать такое заявление:
<Дорогой друг и товарищ! Я испытываю к тебе
всесторонние любовные ощущения. Давай
организуем с тобой долгосрочную семейную ячейку
на взаимовыгодной основе>.
А дети, возвращаясь домой из
детского сада, будут говорить родителям: <Мы
сегодня всем коллективом играли в войну в
обстановке сердечности и полного
взаимопонимания!>
Язык отражает мышление человека.
Раз обедняется язык, значит, обедняется мышление.
Понятно, что для бюрократа его язык, мышление,
дела и зарплата составляют единую гармонию. Но
невольно задумываешься, сколько же их -
обедненных духом и мышлением людей, если они
смогли повлиять на язык нескольких поколений.
Мы живем во время надежд на
освобождение нашего общества от многих
накопившихся недостатков. Но перестройка
невозможна без личностного мышления. А значит, и
без оживления языка. Перестройка не может быть
кампанией контингентов по улучшению
ассортимента. Перестройка не может подчиняться
инструкции, положению, памятке... Иначе вековой
бюрократ со своим мертвым мышлением навсегда
овладеет обстановкой и наша перестройка
превратится просто в оптиченное мероприятие!