Когда ты читаешь книгу, то непонятно, кого ты больше читаешь: ее или окружающий тебя мир, постоянно вмешивающийся в твой процесс вчитывания-осмысления воем кошек за окном, шипением раскаленных сковородок, криками несуществующих детей, полтергейстом, соседями и соседками, белым шумом или даже тишиной, ведь тишина - как бы она ни называлась - это тоже часть нашего мира, а не другой мир. Книга, прочитанная на пляже, никогда не будет той же книгой, но прочитанной в поезде или дома, на диване, в полном молчании стен, - пусть даже это одна и та же книга. Так и со всем остальным - что бы мы ни делали.



В процессе нашего восприятия мира главные - мы. Без нас, сам по себе, мир невидим, неслышим, да и, честно говоря, мало существует. Нет, он, конечно, есть, но есть так, в такой форме, что нам его каждый раз нужно вызывать к жизни, думая о нем. А думать - это значит видеть знакомые и незнакомые знаки и делать незнакомые знаки знакомыми. Думать - это значит относиться.



Анекдот - тоже часть мира, небольшая, но важная его часть. Он - как и все - жанр, живущий в собственных границах, главная из которых - устный характер. Так сложилось, что анекдот - в отличие от шутки, байки, притчи, каламбура и прочих родственников, которые ничего не теряли и нормально себя чувствовали и на бумаге, - всегда был вещью полузапретной и находился на полулегальном положении. В этом - его первый смысл. Надо бояться рассказывать анекдот - политический, эротический, даже внешне безобидный, не важно какой, невинных анекдотов не бывает, точнее, не должно быть по законам жанра, - и надо бояться его слушать.



Надо преодолевать в себе эти страхи, делать усилие над собой, и тогда смех - как обретение состояния полной или неполной свободы, как оживление после смерти, как счастье нарушения запрета, как очищение от всего того, что сковывало душу, - вознаградит вас собой за этот маленький подвиг. Смех - всегда вне закона, это его цель и суть - разрушение. Разрушение границ, установленных страхом, правилами и нормами (любыми - политическими, религиозными, нравственными), системы. Системы, которая борется за сохранение своего порядка и следит за тем, чтобы его не нарушать. Поэтому смех для любой системы демоничен; он от дьявола, врага и еретика. Система самосохраняется только в серьезном состоянии.



Напечатанный на бумаге, пусть и в одном единственном экземпляре, анекдот становится растиражированным, а значит - чем-то узаконенным и допустимым, как бы признанным сверху, системой; и никакой страх, читая его, преодолевать уже не нужно. Разве что - скуку. К тому же у напечатанного на бумаге месседжа нет ни отправителя, ни адресата, точнее - они не персонифицированы, не люди, а для анекдота - и в этом его второй смысл - очень важна атмосфера круговой поруки, "от посвященного - к посвященным", глаза в глаза. Рассказывание анекдота - акт доверия, он предусматривает наличие "своего" - того, кого рассказчик (жрец) избрал для этого. Рассказанный неизвестно кем (бумагой) и/или неизвестно кому (залу, незнакомым людям), анекдот теряет свою сакральность, магию тайного знания. В зале нет избранных персон, человеков, а есть люди, людская неразделенная масса. Избранный - это тот, кто прошел проверку на "своего" в твоей душе и, следовательно, способен в твоих глазах принять то, чем ты хочешь с ним поделиться.



И третий смысл анекдота - обусловленный, как и первые два, речевым характером этого жанра - интонационность: хитроватый или, наоборот, утрированно простоватый тон, которым подается зачин анекдота, адекватная для ритмосмысла именно этого, данного, анекдота скорость рассказывания, ее вариации (от ретардации до аллегро) по ходу анекдота, непременная пауза перед концовкой, создающая то сакральное ожидание последней убивающей наповал фразы, что должно разрешиться катарсисом - улыбкой, смехом, хохотом, ржанием, рыготанием, хрюканьем или захлебом, и многое-многое другое, что определяет неповторимую природу анекдота как жанра.



Современный, помещенный в иную жанровую среду анекдот перестал быть анекдотом, приобрел ненужные ему самому и не требуемые от него прямолинейность, общедоступность, облегченность - как по форме, так и по смыслу, - и вообще, будучи выбитым из своих жанровых границ, потерял характер: растянулся до байки и ужался до каламбура.



Книжки - тематические сборники анекдотов, геттоколонки в желтой прессе, телепередачи типа "Джентльмен-шоу" или Петросяна, телерадиотрахтенбергщина и многое другое, подобное, десакрализировало жанр и рассосало его по своим не то чтобы уж совсем чуждым ему, но все-таки чужеродным форматам.



То, что произошло с анекдотом, - процесс, в общем-то, если и не закономерный, то вполне естественный и объяснимый: анекдот - часть мира, и при переходе мира с режима тоталитарности на режим массовости почти все его составляющие тоже формо-видо-изменяются. Режим массовости - это режим всегда готового к немедленному употреблению продукта. Став быстрым продуктом, рассчитанным на усвоение каждым, анекдот стал понятнее и проще, незамысловатей.



Теперь его питают иные соки: на эстраде, радио и телевидении - образ "смешного" ведущего, который, согласно нашим ожиданиям, что бы ни сказал - все должно вызывать смех, в печати (включая интернет) - где отсутствуют интонационность и пауза перед концовкой - наши собственные вымученные усилия прочитать анекдот так, чтоб вдохнуть в него душу живого устного рассказа.



И в первом, и во втором случае, чтобы анекдот сработал, задействуются дополнительные психологические тактики, каких раньше анекдот не знал и без которых в свое время превосходно обходился. Эти тактики не столько развивают жанр, сколько исчерпывают его изнутри, ибо, являясь неродными для него, механикой, костылями, работают лишь какое-то ограниченное время, потом буксируют и требуют новых тактик, новой механики, - что, в свою очередь, приводит к новым и новым деформационным сдвигам внутри самого жанра, которые все больше и больше иссушают его суть и характер.



По всей видимости, процесс упадка анекдота завершится его полным исчезновением и рождением из его останков нового жанра, которому уже будут не нужны ни устная форма анекдота, ни обусловленный ею полузапретный, сакральный, интонационный характер. Что ж, анекдот - последний из синкретических жанров - и так продержался дольше остальных