Глава 6.
ДЖЕННИ РАССКАЗЫВАЕТ О СЕБЕ

Как я уже говорила, - сказала она, проснувшись, - зовут меня Дженни и во мне, прибавлю, есть шотландская кровь. И моя мать и я сама родом из Глазго. Собственно, род наш восхо-дит к Африке. Предки мои попали в Испанию и служили на кораблях Ве-ликой Армады. Один из них приплыл на доске к шотландскому берегу. Фамилия наша - Макмурр.
- Я читал, как адмирал Дрейк по-бедил Армаду, - вставил Питер, - и буря разбросала галеоны, но про ко-шек там не было...
- Однако служили и кошки на этих галеонах, - сказала Дженни. - Строго говоря, что нам Испания! Мы жили задолго до того в Египте. Ты заме-тил, какая у меня маленькая голова? Египетская порода. Конечно, и лапки - Дженни легла на бок и протянула Питеру все четыре лапы.
И подушечки и вся внутренняя сторона оказались черными. У Пи-тера они были розовые.
- Когда знаешь, кто твои предки, - продолжала Дженни, - все же как-то легче. Из Глазго в Лондон нас привез-ли в корзине, и маму, и сестер, и ме-ня. Мама очень хорошо учила нас, воспитывала, и меня забрали в одну семью к одной девочке. Три года я не знала горя.
- Девочка была хорошая? - спросил Питер.
Дженни ответила не сразу и, уже не стесняясь, смахнула лапкой слезу.
- Лучше некуда, - отвечала она. - Звали ее Элизабет, Бетси. Когда она возвращалась из школы, я прыгала к ней на руки, она меня обнимала, а я терлась о ее щеку, и мы долго ходили вместе, словно у нее на шее - меховое боа.
Именно об этом мечтал Питер и вздох нул. Вздохнула и Дженни.
- На рождество н на Новый год, - продолжала она, - мне разрешали за-лезать в коробки. На мой день рож-дения Бетси звала гостей, и мне да-рили подарки. Все меня любили, и я их любила, я даже понимала кое - что по-человечьи, хотя язык этот и труден и неблагозвучен. И вот одна-жды, два года тому назад, я замети-ла, что все чем-то заняты. Вскоре я поняла, что мы переезжаем. Только не знала, в другой дом или за город, на дачу.
Дженни прикрыла глаза на ми-нутку, словно хотела получше вспом-нить свою беду. Потом открыла их, вздохнула и продолжала рассказ:
- Дом у нас был большой, паковали все очень долго, а я ходила, нюхала, терлась об вещи, чтобы получше по-нять, что к чему. Сам знаешь, как много нам скажут усики (Питер этого не знал, но не возразил ей). Но я ничего не поняла, и особенно меня сбило с толку то, что хозяйка моя уходила с Бетси на ночь. Каждый ве-чер мою корзину переносили наверх, в мансарду, и ставили мне блюдечко молока. Аоднажды утром никто не пришел. И вообще никто больше не пришел, ни хозяйка, ни Бетси!.. Они меня бросили.
- Бедная ты, бедная! - воскликнул Питер и тут же прибавил: - Нет, не может быть. С ними что-нибудь случилось.
- Побудешь кошкой с мое, - сказала Дженни, - поймешь, что такое люди. Они нас держат, пока им удобно, а когда мы без всякой вины помешаем им, бросают, и живи, как хочешь, то есть помирай...
- Дженни! - снова закричал Питер. - Я никогда тебя не брошу...
- Может, ты и не бросишь, - сказа-ла Дженни, - а вот люди бросили. Я тоже сперва не верила, слушала, смотрела в окно. Потом стала мяу-кать все громче и громче, но никто меня не услышал и никто не пришел.
- Ты, наверное, страшно хотела есть? - спросил Питер.
- Не в том дело, - ответила Джен-ни, - с душой у меня стало худо. Сперва я тосковала по Бетси, потом почувствовала, что я ее ненавижу. Да, Питер, я научилась ненависти, а это хуже и голода и боли. С тех пор я не верю ни единому человеку.
Потом пришли какие-то женщи-ны, наверное, новые хозяйки. Одна из них хотела меня погладить, но я так озверела, что укусила ее. Она меня выпустила, и я юркнула в незапер-тую дверь. Так все и началось...
- Что именно? - не понял Питер.
- Независимость от людей, - пояс-нила Дженни. - Мне ничего от них не надо, я ни о чем их не прошу и нико-гда не пойду к ним.
Не зная, чем ее утешить, Питер подошел к ней и лизнул ее в щеку. Она улыбнулась ему и замурлыкала. И тут раздались шаги.
- Мебель перевозят! - сразу догада-лась Дженни. - Ах ты, жаль! Какой хороший был дом... Бежим, а то сей-час начнут орать.
Питер послушно побежал за ней, и вдруг ему немыслимо захотелось пить - все же котом он еще не пил ничего, хотя столько бегал, говорил и дышал пылью.