О Творце мира, о благости Его и о сотворенном.

Если обратиться к нашему существованию, то кажется, будто при всем нашем соучастии в мире и мировом процессе, мы есть одновременно и нечто отличное от него, своим сознанием и мыслью устремляемые не только в его сущность, но и за его пределы, к самим началам, вечным или несуществующим – все едино. Видимо, мы уже ответили, что же в нас такого иного: не тело, которое и дышит, и питается за счет мира, и не психика, произрастающая из нашей телесности и окружающего социума, но душа, или дух, глубинное существо наше, производящее саму осмысленность и образы фантазии. Предположим, что мир этот был сотворен (что в какой-то степени оправдывает употребимое нами чуть ранее слово «начала»), предположим также, с милости читателя, для определенной краткости и легкости изложения, что Творец мира этого этим миром не ограничивается. Что же в таком случае может означать наша инаковость духа? Либо он в следствии нее ближе к Творцу, либо же наоборот становится гораздо далее от Него. В первом случае мы видим, что мир несовершеннее духа и, если принять во внимание благость Творца, можно задать вопрос: как мог Он сотворить нечто более несовершенное чем Он, когда мог и уже сотворил менее несовершенное. Иными словами, если даже в Его природе и было желание творения, то почему Он не остановился на одном человеке, точнее духе его, но продолжил только еще более углублять несовершенство творимого, производя еще более страдания уже сотворенному? Ведь несовершенство при повсеместном стремлении к совершенству есть страдание и ничто иное. Хотел ли Творец страдания творения своего, или же, может быть, Он настолько слаб, что разделен в Себе благостью своей и желанием излиться своим, разделен настолько, что не в силах противиться последнему? В обоих вариантах можем ли мы говорить уже о несоизмеримой благости Его? Хотя до сих пор мы можем еще сказать, что материальный мир сотворен отнюдь не Им, но какой-то иной сущностью, противостоящей Ему, которая может быть наречена Дьяволом, или же что он появился вследствие отпадения от Творца, грехопадения самого человека, либо как неизбежное следствие этого грехопадения, либо как осознанное завершение его, создание себе места, как можно более дальнего от Божественной сущности. Но вернемся ко второму случаю, гораздо более редкому в нашей мысли, но от этого не менее интересному: что дух наш в инаковости своей не только отстает от материального мира, но и еще более отстает от Творца его. Рискуя несколько отстраниться от рассмотрения главного вопроса, но только лишь на минуту, мы не можем не заметить, что понимание свободы человеческой оказывается гораздо более логичным, чем в первом случае, ибо на дух наш, возможно (тем не менее именно возможно, но не необходимо), Творец в таком варианте имел видов менее, чем на материальный мир, или же, даже если эти виды и были, Он продлевает на нас влияние меньшее, чем в первом случае; дух наш оказывается изобличен той разрушительной и бессмысленной свободой одиночества, каковая столь возбуждает воображение современного молодого поколения. Однако, возвращаясь от этого незначительного замечания, мы хотели бы всмотреться в душу человеческую и заметить в ней и восхвалить все те благородные качества, что ей свойственны: то есть и любовь, и милосердие, и верность, и множество еще столь же замечательных слов. Если говорить о ее отрицательных сторонах, то они, как нам считается, во многом преувеличены и их столь колоссальное количество, встречающееся в жизни, есть следствие привязанности к материальной стороне человеческого существования, но никак не сущностью ее. Да простят нам этот несколько психологический аргумент, но обращаясь к нему мы хотели бы сказать, что же такое Творец, если такие качества оказываются столь отдалены от Него? Что-то злое или же, если все-таки принять отрицательные качества как составляющих сущность души нашей, как и положительные, нечто поистине равнодушное, машина, вознесшаяся за грань небосвода - никак эту машину мы не можем назвать благой и заботящейся о человеке.