Мальчик… Мальчик или уже не мальчик? Как правильно называть человека, когда ему 18 лет? Я бы, пожалуй, назвала его мужчиной, но что-то мешает, ой как мешает. Неужели эти его нежные щечки? Или неуклюжие, несуразные движения? Вот он сидит на стуле и не знает, куда деть руки – то ерзает ладонями в карманах, то поправляет прическу, то заламывает пальцы… Мальчик. Мой мальчик.
Ему восемнадцать, мне тридцать восемь. Я ему не мать – вовсе нет! Я ему - любимая.
- Любимая моя, любимая, любимая… - так он шептал накануне, говорил мне прямо в ухо, горячо, непрерывно, на одном дыхании: любимая, любимая, любимая… Мы прятались от дождя, залихватского летнего ливня, прятались под крышей автобусной остановки, далеко-далеко от цивилизации, между лесом и полем и еще одним лесом.
- Мальчик мой, хороший мой, миленький, не надо, прошу тебя, не надо! Я ведь старая, я ведь теперь даже в сестры не гожусь – только в матери, - сопротивлялась я. Зачем? Ведь я знала, что надо, ведь я знала, что не старая, что гожусь не только в матери… А он целовал мои слипшиеся, мокрые волосы и еще сильнее прижимал к себе. Любимая…
Этот мальчик, этот восемнадцатилетний мужчина, вошел в мою жизнь вместе с первым урожаем клубники. Я сидела на корточках, руки в ягодах, ноги босые, а спина – голая, когда услышала голос:
- Эй, хозяюшка! Помощь не нужна?
Из-за деревянных зубьев забора на меня смотрела то ли мужская, то ли мальчишечья голова. Темные волосы, смешная прическа-ежик, футболка с разорванным воротом… «Хулиган какой-то! Или вор. Или еще того хуже – насильник», - что еще думаешь в такой ситуации?
Оказалось – студент. Внук недавно почившей бабы Ираиды, жившей на краю деревни. Приехал отдохнуть, но не тут-то было: родители денег не дают, надо зарабатывать самому. Большой уже – восемнадцать лет.
- Кирилл, - представилась темная голова. – Если вам чем помочь нужно – вы меня позовите. Я не задорого сделаю. А то что же вы тут совсем одна… - и голова укоризненно закачалась из стороны в сторону.
Кирилл… Вот забавно: а я как раз думала над тем, что я не справляюсь, что устала, что опостылели мне эти грядки, эта рыхлая земля и этот скрипучий деревянный дом, где по ночам я верю в привидения. Злая на мужа, злая на дочку за то, что бросили меня в этой глуши одну, я пришла к Кириллу на следующий день.
- Здравствуйте, вы ко мне? – обрадовался он, нелепо, по-мальчишечьи, по-деревенски.
Я помешала ему – он рубил дрова, одним махом расчленяя упругие деревянные телеса.
В одних штанах, без верха, блестя мускулистым торсом, сжимая в руке топор, он подошел ко мне. «Ничего себе мальчик!», - подумала я. «Богатырь, настоящий богатырь! И красивый…» Сегодня он был совсем не похож на хулигана, на оборванца или бездельника. Сегодня он был…
- Надежда Николаевна, а почему вы живете здесь одна? Где ваша семья? – спросил он, взмахивая топором уже за моим забором.
- Дочка учится, работает… Муж просто работает… А мне вот пока нельзя. У меня мигрени очень сильные, летом в городе находиться не могу – от духоты все время в обморок падаю.
- Так вот вы какая нежная барышня, Надежда Николаевна! – засмеялся Кирилл.
- А ты почему здесь один? Друзей бы пригласил, что ли, или девушку…
- Нет у меня девушки, - и он ударил по полену настолько сильно, настолько сгоряча, что оно взорвалось, рассыпалось на мелкие сухие деревяшки.
- Ай, ай, ай! Как больно! – закричала я. Прямо из моего плеча, как копье, торчал толстенный деревянный обрубок.
- Надежда Николаевна, простите, простите меня пожалуйста! Я щас, минутку! – и он кинулся ко мне.
Я ойкала от боли, а он в несколько этапов вытащил эту большую занозу.
- Ну вот, кровь идет. Надо продезинфицировать, чтобы заражения не было, - прокомментировала я свое ранение.
- Позвольте мне, - и тут произошло неожиданное, непредвиденное, непредсказуемое. Кирилл взял ранку в свои губы и, медленно водя язычком, начал слизывать кровь.
- Эй, прекрати, что ты делаешь!
- Ха, испугались? Думали, что я вампир? – Кирилл хитро смотрел на мое опешившее лицо.
- Да успокойтесь вы, Надежда Николаевна! Клин клином выбивают, шок – лучшее лекарство от боли. Рассмешить вас хотел!
Полоумный? Клоун? Извращенец?
Нет, сегодня Кирилл не был похож на оборванца или насильника. И даже на обычного восемнадцатилетнего мальчика не был похож. Сегодня он был моим другом.
А на следующий день… А на следующий день мы подружились еще сильнее. Я даже не знаю, как так случилось, что я выложила перед этим мальчишкой всю свою жизнь. Я говорила, говорила, говорила… И про свою первую любовь, и про работу, и про дочку, и про вероятные измены мужа… А он кивал и рубил дрова, кивал и пропалывал грядки, кивал и таскал воду из колодца…
За обедом, на десерт, я поставила на стол тарелку, полную клубники. Мы сидели, глотали одну за другой душистые ягоды, кидали зеленую, несъедобную часть, прямо на стол и молчали. Каждый думал о своем… Я – о том, как все это странно: я чувствую себя легко и естественно с неуклюжим пацаненком, едва вылупившимся из родительского дома студентиком. О том, что не хочется, чтобы он уходил, что хорошо, что у него здесь нет ни друзей, ни девушки… Неужели все дело в том, что я всегда хотела сына? И что сейчас, глядя на Кирилла, я вижу своего возможного, повзрослевшего ребенка, с которым мне не хочется расставаться?
Мой ребенок? Нежные щечки, несуразные движения, сильное, мускулистое тело – он был таким трогательным, таким молодым и при этом таким мужественным. Глаза озорные, карие, губы горячие, спелые, голос с баском, еще не мужской, но уже не юношеский – Кирилл! Этот мальчик, этот мужчина, этот человек - нравился мне, дурманил меня, лишал всякого смысла мое одиночество. Я…
- Надежда Николаевна, вы очень красивая женщина. Ваш муж дурак, что оставил вас здесь одну, – сказал мне Кирилл как-то вечером.
Воздух пах ночными фиалками, кострами, квакал лягушками, заливался соловьем. Мы были одни, на крыльце моего дома, наблюдая, как на небе робко, неуверенно проклевываются первые звезды… И тут – такое!
Я красивая женщина? Да, да, безусловно, красивая. Но не думала, что это еще замечают мужчины. Да что там: я сама с тех пор, как вышла замуж, перестала замечать мужчин… Но Кирилл… Разве он мужчина? Он же еще мальчик! Или..?
Мальчик… Я не знаю, как это случилось. Я не знаю почему. Я не знаю, как так произошло, что клубничные грядки, рыхлая земля стали мне такими родными, такими моими, а по ночам деревянный дом наскрипывал мне удивительные, волшебные сны… Я не знаю, не знаю, не знаю… Просто однажды утром мне невероятно захотелось жить! Дышать, летать… Я пришла к Кириллу сама, не дождавшись, пришла в ситцевом платье на голое тело, в удобных кожаных босоножках. Пришла и за руку вытащила его на улицу, в поля, к речке, в заповедные места, куда я раньше ходила только с мужем…
Все произошло, когда грянул гром. Незнамо откуда, из почти голубого неба, посыпался проливной, залихватский летний дождь.
- Кирилл, бежим! Мы промокнем!!
Мы прятались от дождя под крышей автобусной остановки, далеко-далеко от цивилизации, между лесом и полем и еще одним лесом. Гром сотрясал землю, я вздрагивала от каждого удара, а Кирилл прижимал меня к себе, целовал в мокрые, слипшиеся от дождя волосы и шептал: «Любимая, любимая моя»…
Мальчик… Мой милый мальчик. Ты сидишь передо мной на стуле и не знаешь, куда деть руки – то ерзаешь ладонями в карманах, то поправляешь прическу, то заламываешь пальцы… Мальчик, завтра приезжает мой муж, моя дочка… Мальчик, ты должен уйти, прошу тебя, уходи… Я виновата, я знаю. Прости. А сейчас уходи, прошу тебя, уходи…