Есть такая хорошая народная песня, хорошая и правдивая… «Ох, пьяна я, пьяна, не дойду до дому…» так это про меня сейчас, и я должна идти домой с гитарою в руках, ощущая легкое качание асфальта, и глядя на мир через крепкий хмель, но до дома я дойду, должна дойти, потому что некому вести меня за руку и поддержать тоже некому. Оттого и хмель, оттого и тянет то в плач, то в смех – а то отчего же? Я должна идти одна в этот осенний, нет зимний вечер по скользкой дороге, но такой красивый, такой свежий вечер, и справа и слева от меня будут стоять, как на параде, опавшие от листьев деревья и ветер будет сдувать на меня выпавший снег. Благословенный прощальный октябрьский день! Как хочется любить, как хочется быть любимой, как хочется, чтобы обнимали сильно-сильно, как хочется, чтобы перехватывало дыхание от поцелуев; и все парочки целуются, навстречу парни с девчонками идут в обнимку, идут, держась за руки, словно боясь внезапной разлуки – и они правы, разлуки всегда внезапны, а одиночество и боль идут за нами по пятам. Я никогда не была ханжой, всегда улыбалась по-доброму чужой любви – но сегодня нет, не могу. Потому что я иду одна, одна, одна…
Что с того, что смотрят на меня мужики, оценивают глазами ноги, грудь, развевающиеся на ветру волосы до плеч? Но пройдут годы и настанет великая тишина поздней осени: хочешь, вяжи носки, хочешь, бегай по утрам, хочешь, занимайся йогой – масса занятий, потому что масса свободного времени у тех, кто одинок и никому не нужен. Кончено, финита ля комедиа. Что не сбылось, не сбудется никогда. И что с того, что я помню все мечты юности, все полускрываемые от себя самой запретные полудетские желания, что с того, что та часть души, которая отвечает за личное, интимное, сокровенное, так и не сумела огрубеть, не покрылась толстой ороговевшей кожей? Я по-прежнему остро ощущаю и боль, и наслаждение, и красоту.
Только не надо меня воспитывать, я знаю, что пьянство не красит девушку. Пить нехорошо, особенно нам. Крепко поддала баба, правда? И самое смешное, что я не пью, практически совсем не пью. Но бывают случаи, когда трезвость невыносима, как слишком яркий свет для больных глаз. И покажите-ка мне тех, кто никогда не пил с горя, от отчаянья, кто никогда не гасил душевную боль крепким напитком, покажите мне этих, со стерильно-чистыми личиками и стеклянными пустыми глазками, я посмеюсь над ними, потому что они не люди – куклы. Хотя нет, не посмеюсь, потому что нет таких людей на свете. Невозможно прожить жизнь и не напиться, как невозможно пройти путь и не оступиться. И я иду, шатаясь, по бесконечной аллее, и ветер кружит вокруг меня белый благоуханный поток нежнейших снежинок. Ах, какое хорошее русское слово: кручина, тоска-печаль! Не резиновые безликие «проблемы», от которых пьют лишь слабаки и юнцы; не черное, пахнущее сырой землей горе; не рвущая воздух колокольным звоном большая беда – кручина. Поселилась внутри, как отрава, и не дает вздохнуть, не дает отдаться бездумной легкости опьянения.