Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.

У меня хватило ума глупо прожить жизнь.

Если женщина идет с опущенной головой - у нее есть любовник! Если женщина идет с гордо поднятой головой - у нее есть любовник! Если женщина держит голову прямо - у нее есть любовник! И вообще - если у женщины есть голова, то у нее есть любовник

Бог создал женщин красивыми, чтобы их могли любить мужчины, и - глупыми, чтобы они могли любить мужчин

На вопрос: "Вы заболели, Фаина Георгиевна?" - она привычно отвечала: "Нет, я просто так выгляжу".

"Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй"

Я себя чувствую, но плохо.

Семья заменяет все. Поэтому, прежде чем ее завести, стомит подумать, что тебе важнее: все или семья.

Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда.

Мне всегда было непонятно - люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства.

Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи.

"Душа - не жопа, высраться не может"

Я знаю самое главное,  я  знаю, что  надо  отдавать, а не  хватать.

Если  бы я,  уступая просьбам, стала  писать о  себе,  это  была  бы жалобная книга -- "Судьба -- шлюха".

Страшно грустна моя жизнь. А  вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.

 Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом.

По барышне говядина, по дерьму черепок...

-- Фаина Георгиевна, как ваши дела?

-- Вы  знаете,  милочка, что  такое говно? Так оно  по сравнению с моей жизнью -- повидло.

-- Как жизнь, Фаина Георгиевна?

 --  Я вам  еще в прошлом году  говорила,  что говно.  Но тогда  это был марципанчик.

Жизнь -- это затяжной прыжок из п...зды в могилу.

Когда я умру, похороните  меня и на  памятнике напишите: "Умерла  от отвращения".

Одиночество как состояние не поддается лечению.

Они  удивляются,  зачем  я  каждый  раз  играю по-новому.

Раневская о проходящей даме: "Такая задница называется "жопа-игрунья".

Деляги, авантюристы и всякие мелкие жулики пера! Торгуют  душой, как пуговицами.

Весной  у  меня обычно  болит жопа,  ой, простите, я  хотела сказать спинной  хрэбэт, но теперь я чувствую себя как институтка после экзамена...


Я не капризничаю, девочка, я боюсь.  Это не  от гордыни.  Не  провала, не неуспеха я  боюсь, а -- к вам объяснить?  -- это ведь моя жизнь,  и как страшно  неправильно распорядиться ею.

Однажды, посмотрев на Галину Сергееву, исполнительницу  роли "Пышки", и оценив  ее  глубокое  декольте, Раневская  своим  дивным  басом  сказала,  к восторгу Михаила Ромма,  режиссера  фильма: "Эх, не имей сто рублей, а  имей двух грудей".

Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное скорбление! В театр вхожу как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, Подлость, алчные старухи!

Раневская  постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров о том, чтобы, если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать. Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:
     -- Здравствуйте!
     Все молчат.
     -- Здравствуйте!
     Никто не обращает внимания. Она в третий раз:
     -- Здравствуйте!
     Опять та же реакция.
     -- Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу.

     -- Ох, вы знаете, у Завадского такое горе!
     -- Какое горе?
     -- Он умер.

Раневская  забыла фамилию  актрисы, с которой  должна  была  играть  на сцене:
     -- Ну эта, как ее... Такая плечистая в заду...

Во  время  репетиции  Завадский  за  что-то  обиделся  на  актеров,  не сдержался, накричал  и выбежал из  репетиционного зала,  хлопнув  дверью,  с криком: "Пойду повешусь!"  Все были  подавлены.  В тишине раздался спокойный голос Раневской: "Юрий Александрович сейчас вернется. В это время он ходит в туалет".

Творческие  поиски  Завадского аттестовались  Раневской  не  иначе  как "капризы беременной кенгуру".  Делая скорбную мину, Раневская замечала:
     -- В семье не без режиссера.

Однажды Раневская сказала, разбирая  ворох писем от поклонников: "Разве они любят меня?" Зрители,  аплодировавшие великой артистке, кричали "Браво!" высокой тетке с зычным голосом. Конечно, Фаина Георгиевна и  не рассчитывала всерьез на любовь к себе. Но любовь тысяч и тысяч незнакомых, далеких, чужих -- последняя соломинка одинокого человека.


Никто, кроме мертвых  вождей,  не хочет терпеть  праздноболтающихся моих грудей, -- жаловалась Раневская.

 Раневская бывала порой замкнутой, порой -- шумно-веселой, порой -- благостно-добродушной. И всегда -- непредсказуемой. Если она хотела кому-то что-то сказать, то не отказывала себе в этом.


В доме отдыха на прогулке приятельница проникновенно заявляет:
     -- Я обожаю природу.
Раневская останавливается, внимательно осматривает ее и говорит:
     -- И это после того, что она с тобой сделала?


Хозяйка дома показывает Раневской свою фотографию детских лет. На ней снята маленькая девочка на коленях пожилой женщины.
     -- Вот такой я была тридцать лет назад.
     -- А кто  эта маленькая девочка? -- с невинным  видом  спрашивает Фаина Георгиевна.

     -- Вы слышали, как не повезло писателю N.? -- спросили у Раневской.
     -- Нет, а что с ним случилось?
     -- Он упал и сломал правую ногу.
     --  Действительно, не  повезло.  Чем  же  он  теперь  будет  писать? -- посочувствовала Фаина Георгиевна.

     -- Моя дочка обожает Барби. Я хотел бы купить ей какой-нибудь набор...
     -- У нас широчайший выбор, -- говорит продавщица, -- "Барби в деревне",
"Барби на Гавайях", "Барби на горных лыжах", "Барби разведенная"...
     -- А какие цены?
     -- Все по 100 долларов, только "Барби разведенная" -- двести.
     -- Почему так?
     -- Ну как же, -- вмешивается Раневская. -- У нее ко всему еще дом Кена, машина Кена, бассейн Кена...

Раневскую о чем-то попросили и добавили:
     -- Вы ведь добрый человек, вы не откажете.
     --  Во  мне  два человека, -- ответила  Фаина Георгиевна. --  Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.

В  переполненном  автобусе,  развозившем  артистов   после   спектакля, раздался  неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала:
     -- Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!



Раневская с подругой оказались в деревне.
     -- Смотри, какая красивая лошадь!
     -- Это не лошадь, а свинья!
     -- Да? А почему у нее рога?

Раневская стояла в своей грим-уборной совершенно голая. И курила. Вдруг к ней без стука вошел директор-распорядитель театра имени Моссовета Валентин Школьников. И ошарашенно замер. Фаина Георгиевна спокойно спросила:
     -- Вас не шокирует, что я курю?