Солнце палило нещадно. Небо из-за него приобрело какой-то белесо-зеленоватый оттенок и давило сверху, как будто обозлившись за что-то на едва дышащую землю, иссушенную до трещин.
Ничто не шевелилось, не выдавало жизни, которая, быть может, еще существовала здесь. Только черные тени монотонно двигались по кругу над степью, ничуть не нарушая зловещего спокойствия застоявшегося воздуха.
Теней становилось больше, круг расширялся, медленно опускаясь вниз, к земле - но только ли к ней?
Раскинувшись среди колючего бурьяна, будто бы отдыхая от тягот жизни, лежал человек. Или то, что раньше им было, потому что на первый, второй и даже третий взгляд казалось, что это лишь только пустая использованная оболочка, которую дух покинул, когда она стала непригодной для житья. Но, несмотря на обрамлявшую голову рифленым ободком кровь и разорванную на животе ткань, окрашенную красным, внимательный глаз различал слабое подрагивание сомкнутых век и прерывистое движение груди лежащего, что говорило о еще цепляющейся за это тело душе.
А рядом с телом стоял конь. Стоял настолько неподвижно, что, не будь абсурдной мысль о том, что он умер стоя, можно было бы предположить, что его лошадиная душа уже ждет в каком-то неведомом мире хозяйскую. Тут конь поднял голову и тряхнул ею, будто бы пытаясь избавиться от лишних неприятных мыслей. Видно было, что он стоит так уже давно: на его теле выступила испарина, да и все движения были вялыми и, казалось, почти причиняли ему боль.
Расслабив взмокшую гнедую шею, он опустил голову вниз и коснулся щеки лежащего, сперва мягко, а потом чуть толкая. С губ того, кто был его хозяином, сорвался тихий, различимый, пожалуй, только для чутких ушей коня, стон, лицо человека повернулось в другую сторону, и теперь был ясно виден окровавленный висок. Жеребец испуганно фыркнул, поднял голову и начал нетерпеливо и нервозно перебирать ногами. Потом тихонько заржал, словно прося лежащего подняться, смахнуть с себя эту страшно пахнущую алую вещь и сесть на него, чтобы уехать из этого места, где ему, коню, впервые пришлось услышать страшный грохот выстрелов и красные глаза таких же, как и он, лошадей, на которых сидели странные люди, почему-то злобно кричавшие на его хозяина и пытавшиеся попасть в него огнем. И они попали, и теперь его хозяин лежал на земле, и от него пахло смертью.
Он несколько раз отходил в сторону, смотря туда, откуда они с хозяином приехали: там его ждет прохладное стойло, еда и питье. Но всякий раз он возвращался назад, потому что один уйти не мог. Не мог и не хотел.
Тем временем над ними продолжали кружиться тени. С блестящими черными крыльями, со стальными клювами, изогнутыми подобно когтям на их скрюченных в полете лапах, они опускались все ниже и ниже, жадно вдыхая аромат погибели, ужасавший коня и манивший их. Земля под ними давно не пила воды, и теперь, приняв за нее кровь, судорожно глотала ее и с каждым мгновением оставляла им все меньше и меньше.
Как раз поэтому, когда живое существо, которое тени не интересовало, отошло от притягивавшего их тела, одна из них скользнула вниз и впилась клювом в мягкую, такую уязвимую кожу. Несмотря на беспамятство, человек был еще жив, и он застонал от резкой боли. Из ранки засочилась свежая кровь, и теперь уже несколько теней опустились, чтобы насытиться. Человек закричал, но, несмотря на агонию, которую он испытывал, негромко, потому что сил в нем и так было мало, а с каждой красной каплей их становилось еще меньше.
Но конь, почти задумчиво смотревший вдаль, его услышал. Услышал и, настороженно подняв уши, посмотрел на своего хозяина. Он не сразу понял, что за черные силуэты появились у тела, но, услышав еще один вскрик, обеспокоенно заржал и подбежал к нему, после чего ударил копытом о землю. Тени не обратили на него внимания, пытаясь продраться сквозь одежду человека, чтобы достигнуть плоти.
Жеребец недоуменно посмотрел на них: ведь обычно птицы срывались с места, стоило ему подойти, а этим, похоже, было все равно. И что они делают с его хозяином? Может, ему станет лучше? Но тут с губ обреченного сорвался еще один хрип, и смертью запахло сильнее. Прижав к голове тонкие уши, конь поднялся на дыбы и сшиб одну из теней ногой. Тень упала, издав протяжный каркающий вопль, и затихла неподалеку. Другие же нехотя оторвались от своего кровавого занятия, чтобы посмотреть, что случилось с их собратом, но ту же вернулись к прерванной трапезе. Тогда конь зло заржал и сильными ударами стал отгонять силуэты от своего хозяина. Некоторые из них не успевали взлететь и падали, испуская страшные крики, другие же, более проворные, поднимались в воздух, оглашая округу возгласами удивления и раздражения.
Несколько десятков минут конь, гулко дыша, стоял у тела хозяина, то и дело поднимая голову вверх, надеясь, что странные твари теперь улетят. Но они продолжали кружиться над молча стонущей землей, кидая вниз алые взгляды. Но спускаться они не пытались, поэтому, немного успокоившись, жеребец отошел недалеко от тела, чтобы найти для себя травы среди колючего для его нежных губ бурьяна. Теперь смотря только вниз, он не заметил, что черного цвета над ним стало больше. И не сразу опять различил в тяжелой тишине очередной стон хозяина. Не издав ни звука, дюжина теней опять спустилась к телу и впилась в него клювами. Издав пронзительное ржание, конь кинулся к ним, но на этот раз тени обратили против него свои острые когти, и, когда он разогнал их, его гнедые ноги стали рубиново-красными, а плечо - таким же черным, как и его враги.
Еще десятки раз ему пришлось драться за своего хозяина. И когда тот уже был мертв, и драться было не за что, он, не зная этого, продолжал отгонять от его тела тени. Он лишился глаз, но лошади и так всегда лучше слышат, чем видят, и теперь слух направлял его в битве; он терял кровь вместе с силами, но находил их еще больше в своей отчаянной любви к тому, кого защищал; он охрип от ржания и сражался в тишине, нарушаемой теперь только топотом его копыт, карканьем и тяжелыми взмахами крыльев; он падал, что никакие силы на земле не смогли бы заставить его остаться на земле и сдаться.
И он бил, и вставал на дыбы, брыкался и кусал, и снова бил, и снова вставал на дыбы, и снова брыкался, и снова кусал, и снова, и снова, и снова...

***

Шел дождь. Его было видно только в момент полета, когда он свободно падал вниз с радостно-хмурых туч, потому что, оказавшись на земле, он мгновенно исчезал в ее недрах. Земля была ненасытна, она пила и пила, и все никак не могла напиться. Дождь убирал ее, смахивал с прекрасного, до сих пор испещренного морщинами лица сухой бурьян, дарил ей новую жизнь и надежду на то, что ей будет лучше, что не придется больше так страдать, как за несколько часов до того, как безжалостное степное солнце над ней сковали цепи облаков. Дождь омывал ее...но не только ее.
На матери-земле лежали ее дети. Теперь с них ушло все лишнее, и осталась только белая сердцевина. По ней, почему-то кажущейся людям страшной, а на самом деле всего лишь знаменующей собой конец жизни души в этом мире и возвращение ее в мир, откуда она пришла, алмазинками скатывались капли, делая ее еще ослепительнее.
И тому, кто мог бы увидеть - сейчас или позже - эти скелеты, скорее всего было бы невдомек, что случилось здесь всего несколько часов назад. Он бы просто решил, что это всего лишь конь и его...хозяин?
[700x653]