Это цитата сообщения AmYulija555 Оригинальное сообщение

ПСИХОЛОГИЯ: ТОНКАЯ СЕМЕРКА - РАЗВИТИЕ - ПРЕПЯТСТВИЯ для ОБУЧЕНИЯ



Предыдущие посты по материалам Авессалома Подводного:

http://www.liveinternet.ru/search/?q=%C0%E2%E5%F1%...1=&m1=&y1=&d2=&m2=&y2=&p=1&m=1
*****************************
[500x337]

Теперь мы переходим к характерным препятствиям обучения, вызываемым тонкой семеркой.

Читатель, конечно, понимает, что описания, данные ниже, неполны, а главное, не учитывают многочисленных личных отношений и излюбленных сюжетов любой конкретной тонкой семерки - в них следует разобраться в каждом конкретном случае особо, и в этом (в частности), состоит задача учителя по отношению к конкретному ученику. Данный же текст, представляет собой, в лучшем случае, методическое пособие.

Дракон.

Как и остальные члены тонкой семерки, дракон ведет себя по-разному в зависимости от плотности потока обучения: слабый поток он чаще всего пытается оборвать, сильный - переключить на себя. В первом случае речи дракона могут быть, например, таковы: "Да я и так отлично все знаю; ученого учить - только портить", вот еще - "заниматься всякими глупостями - неужто есть на свете кто-то ученей меня?" Сильного дракона часто выращивает, как защитную меру, комплекс неполноценности человека, и тогда обучение воспринимается человеком как унижение, т.е. поставить себя в позицию обучаемого значит признать другого (учителя) выше себя. Более того, дракон воспринимает как вызов своему достоинству любые положения точки сборки, соответствующие восприятию мира, идущему помимо него (отрицает любое восприятие, отличное от восхищения и похвал). Если поток обучения все же включается, дракон будет стараться переключить его на себя (попросту говоря, норовит его съесть), смещая точку сборки в позицию снисходительного внимания, которое заведомо предполагает, что ничего принципиально нового и содержательного обучающий эгрегор (а тем более учитель) сказать не может - может быть, так, развлечет немного.

Вообще дракон - один из самых опасных врагов обучения, поскольку любое его вмешательство исключает правильное положение точки сборки; и чем выше уровень служения и, соответственно, обучения, тем более опасным врагом его он становится. Это связано с тем, что при слабой энергетике и низком служении человека обучение для него - естественное и адекватно социально обставляемое занятие, с четким иерархическим распределением ролей - маленький и слабый, подчиняясь, учится у большого и сильного; при этом предмет обучения достаточно ясен: конкретные знания и навыки. Однако чем выше уровень служения и обучения, тем менее акцентированными и более двусмысленными становятся ситуации обучения; вообще, может ли сильный учиться у слабого (спрашивает дракон)?

На высоком уровне человек учится совершенно добровольно, с большим трудом отыскивая учебные для себя моменты, в которых обучение идет чисто символически, крайне ненавязчиво и непрямолинейно; высокий обучающий эгрегор изредка расставляет свои знаки, как бы приглашая человека смотреть на них и, разгадывая их значение, учиться - а невнимательный и ленивый ученик, привыкший к палке и недвусмысленным указаниям, а при случае и легким зуботычинам, пройдет мимо этих знаков, громко стеная: "О, как мне нужен учитель! Где мне найти учителя!"

И, конечно, при встрече такого ученика с потенциальным учителем первым вперед выходит дракон ученика и критически осматривает дракона учителя: достаточно ли последний велик и красив, чтобы ему подчиниться и за это получить инвольтацию, а потом и самому вырасти еще больше и краше?.. Что же, бывают и такие, тоже достаточно распространенные отношения при учебе, но здесь ведущая инвольтация обучения принадлежит Гистургу.

Однако, оставляя такие повороты темы, как гордость выученным куском материала, читателю, автор плавно переходит к следующей тонкой фигуре и ее роли в процессе обучения.

Свинья.

Проницательно чувствуя, что человеку предстоит неприятное напряжение сил, свинья акцентирует в нем лень и пассивность, переводя точку сборки в особое состояние, блокирующее как внешнее восприятие, так и трансляцию энергии вовне, а также внутреннюю жизнь человека. Особенно влиятельна свинья как защитная фигура при сильных перегрузках: каждый человек, который учился в состоянии переутомления, знает, что в этой ситуации противопоставить ей что-либо практически невозможно; обычно с такой целью употребляется черный, который наносит свинье страшные удары, но она, вся в ссадинах и кровоподтеках, все равно упорствует и учиться как следует не дает.

Она мешает человеку установить правильное положение точки сборки, поскольку это трудно (нужен высокий уровень концентрации внимания на учебном материале). Иногда обучающий эгрегор (вариант слишком заботливого учителя) сам берет на себя функцию точной фиксации точки сборки ученика - тогда свинья сразу умолкает, и обучение короткое время идет по-видимому эффективно, но на самом деле является иллюзорным: соответствующие знаки на карте области положений точки сборки оказываются мертвыми, т.е. не открывают человеку канал в эгрегор, поскольку сам он не в состоянии удержать необходимый уровень концентрации внимания, чтобы точка сборки оказалась в соответствующем мертвому знаку положении - в данном случае мешает свинья, которую человек сам не в силах отогнать.

В принципе, обучающий эгрегор включает свой поток, переводящий точку сборки ученика в некоторую широкую область (обучения), после чего ученик дополнительно сам настраивается на обучение, включая собственную энергетику (личную и ведущего эгрегора) и существенно уточняя конкретное положение точки сборки - так достигается согласование интересов и этики ведущего и обучающего эгрегоров, а у ученика на карте области появляется, в скрещении сильных энергетических потоков ведущего и обучающего эгрегоров, живой знак-символ, способный впоследствии открыть соответствующий канал.

Когда поток обучения становится плотным и устойчивым, и по-видимому не требует от человека особых усилий, свинья совершенно перестраивается и пытается замкнуть его на себя; возникает ситуация профанированного обучения, хорошо известная всем духовным учителям. Здесь сложность заключается в том, что по разным причинам поток обучения неоднороден (в нем есть более и менее высокие энергии) и ученик, не будучи в силах воспринять его весь, настраивает свое восприятие (т.е. фиксирует точку сборки) на определенные частоты; понятно, что свинья принимает заинтересованное участие в процессе выбора, ориентируясь на наиболее легко перевариваемые и доступные низшие вибрации, игнорируя остальные легким недовольным бурчанием: "Ну, это уж пусть большие люди об этом думают, ученые да философы всякие, а нам копать ни к чему...
как-нибудь и так проживем, попросту, как деды наши жили".

На высоком уровне обучение становится для человека жизненно необходимым, и здесь не столько поведение свиньи становится тоньше - этого как раз не происходит - сколько она превращается в тонкого ценителя и гурмана, для которого съедобно и аппетитно то, что для более низкоразвитого человека представляет труднейший предмет изучения. Так специалист-философ читает журнал "Вопросы философии".

Торопыжка.

Эта фигура чрезвычайно заинтересована в процессе обучения, поскольку сверхзадача торопыжки - постоянное изменение точки сборки человека, и потому освоение новой области ее возможных положений моментально привлекает его прыгающее внимание. "Ура, учимся! - кричит он, радостно врываясь в учебный кабинет. - Ребята, чего я знаю!" - далее следует серия анекдотов на политико-сексуальные темы, которые с интересом слушают все обучающиеся вместе с преподавателем. ("Вы тут сидите и ничего не знаете! - радостно объявляет своим родителям первоклассник, возвратившись из школы 1 сентября, - вы думаете, это называется пиписька, а на самом деле это...").

Идеал торопыжки - побывать везде, но нигде не задержаться больше, чем на одну минуту, отведать все медитации, но не углубиться ни в одну. При попытке человека сосредоточиться им внезапно овладевает особая острая активная скука, некоторый зуд, который буквально требует переключения внимания, как будто кто-то говорит: "Ну, поучились и хватит, теперь пора сменить занятие, поучить что-нибудь еще, или проверить свои знания на опыте или на других". И человек начинает с жаром обучать других тому, что сам еще очень плохо себе представляет и чем вовсе не владеет. У торопыжки есть на эту тему теоретическое положение, согласно которому понять что-либо можно лишь объяснив это другим, понимающим его еще хуже.

Идеал торопыжки - причастность ко всему, но не включенность ни во что; если его не контролировать, в результате обучения у человека оказывается мертвая (иногда довольно подробная) карта области со множеством значков, которые не являются ключами к каналам в обучающий эгрегор; другими словами, человек много знает о данном предмете, но совершенно им не владеет.

Торопыжка не дает человеку погрузиться в обучение, и не только потому, что постоянно сбивает ему положение точки сборки. Важнейшим условием обучения является восприятие этики обучающего эгрегора и служение ему в той мере, в которой он этого от человека требует, причем то и другое для человека ново, плохо понятно и требует большой концентрации и устойчивости положения точки сборки в непривычном положении, что трудно и само по себе, а тем более при вмешательстве торопыжки. В то же время искреннее и адекватное (т.е.

соответствующее его воле) служение обучающему эгрегору - основное условие успеха обучения: в этот монастырь со своим уставом не войдешь, просто пролетишь мимо. Этим обучение в эгрегоре отличается от работы в нем уже обученного человека: во втором случае точка сборки человека стоит совершенно в другом месте, и этика эгрегора для него уже не столь обязательна (см. гл.6).

Чем выше уровень обучения, тем скромнее должен быть торопыжка, поскольку, соответственно, повышаются требования к внутреннему спокойствию человека. Быстрый внутренний ритм закрывает видение ведущего высокого эгрегора, и он прекращает свою инвольтацию на обучение - человеку делается скучно, и он часто плохо понимает, почему, наивно полагая, что дело во внешних обстоятельствах. С другой стороны, при внутреннем низком ритме и высоком уровне обучения скучает торопыжка, и человеку может порой показаться, что вообще ничего не происходит - и с социальной точки зрения зачастую так и есть.

Желтый.

Его действия многообразны, но главная цель все та же - не дать человеку установить точку сборки в нужном месте и обозначить это положение адекватным знаком.

Распространеннейший прием желтого - спекуляция на расхождении языков ведущего и обучающего эгрегоров и злоупотребление многозначностью символов.

Желтый смещает точку сборки совсем немного, и человеку кажется, что он вроде бы все понимает... и лишь постепенно выясняется, что понял он не совсем так, а вернее, совсем не так, а уж если говорить честно, то совсем ничего не понял. Желтый часто выступает в защитной роли: встать на другую точку зрения, да еще плохо понятную (т.е. сместить точку сборки в неисследованную область) трудно и рискованно, лучше уж оставаться на своих позициях и воспринимать происходящее с них, адаптируя поступающую энергию и информацию, насколько это возможно, и игнорируя трещины и рассогласования там, где они возникают.

В результате этого подхода получается такой результат обучения, что преподавателю иногда хочется сказать ученику: "И лучше бы ты совсем не учился". Сильный желтый дает человеку возможность учиться, оставаясь полностью на своих исходных позициях, т.е. вовсе не сдвигая точку сборки.

Результат в таких случаях бывает чудовищным с любой точки зрения, но в эпохи царствования Желтого Короля именно такие ученики выбиваются в первые.

Желтый может сильно исказить обучающий поток и фигуру учителя, которого человек станет подозревать в обмане с различными целями, аналогично тому как сильный дракон часто создает у человека впечатление, что учитель самоутверждается за его счет - а в выраженных случаях действительно посылает такого учителя. В свою очередь, в глазах учителя ученик с сильным желтым - потенциальный обманщик, от которого можно ожидать любой лжи и которому нужно по десять раз все втолковывать, но все равно он поймет все совершенно превратно.

Есть у желтого и теоретическое обоснование. "Всякое понимание есть непонимание", - сказал известный филолог Вильгельм фон Гумбольдт. "Другого разве ты поймешь - мысль изречения есть ложь", - утверждал не менее известный поэт XIX века Федор Тютчев. Однако то, что извинительно в устах поэта, не подобает ученому, тем более материалистической эпохи. Любое несоответствие положений точек сборки ведет к некоторому взаимонепониманию людей, но это иногда вовсе не мешает идущему через них контакту эгрегоров, качество которого и является критерием правильности человеческого взаимопонимания.

На высоком уровне обучения точку сборки нужно фиксировать с высокой точностью, и здесь наводки желтого должны быть минимальными. Если он все же незаметно обманывает человека, возможно возникновение карты с фальшивыми знаками: человек думает, что они открывают каналы в один эгрегор, а реально он оказывается совсем другим. Вообще честность в обучении - палка о двух концах, и трудности здесь принципиальные - высокие материи нельзя объяснить человеку, пока он сущностно не переменится так, что будет способен их воспринять, а до того у него может быть о них лишь общее, и, конечно, неадекватное представление на уровне более или менее подходящих сравнений и метафор. Тем не менее, обучение не может идти строго последовательно, человек нуждается в заглядывании далеко вперед, и тогда может быть относительно честным, а может заниматься различными спекуляциями, инвольтируя желтого - своего и ученика.

Черный.

С точки зрения черного, знание подобно сардинке в консервной банке - банку следует вскрыть, а рыбку съесть; основным инструментом обучения, таким образом, выступает консервный нож. Отношение черного к естественному ходу процесса обучения, когда человек раскрывается навстречу учителю и обучающему эгрегору, обычно резко отрицательное, т.к. он воспринимает его как угрозу и насилие. "Мало ли чему тебя там научат, - хмуро говорит он хозяину, - да и пнуть при случае запросто могут - ведь ты фактически беззащитен". Здесь черный, безусловно, прав: настоящее обучение всегда таит в себе потенциальную опасность, и внутренняя перестройка, ему сопутствующая, может оказаться очень болезненной, но, тем не менее, необходимой.

Но, конечно, черный не мыслит в терминах необходимости, а тем более, высшей, и потому вполне может броситься на обидчика (учителя) с кулаками. Это вполне распространенное, скорее даже типичное его поведение в период его обучения. Поэтому типичной, можно сказать, освященной веками фигурой для учителя является огромный черный, способный справиться со всеми черными учеников одновременно. Например, в цивилизованной Англии, этой цитадели и оплоте мировой культуры, до сих пор, по сведениям автора, не отменены телесные наказания школьников.

Тем не менее, попытки силой загнать точку сборки ученика в необходимое положение обречены на провал: здесь требуется добровольное сотрудничество, т.е. человек должен сам уговорить своего черного отойти в сторону и не мешать (и уж точно не помогать): обучение - это, если можно так выразиться, женское, а не мужское занятие, где нужно настраиваться и воспринимать, а не настраивать и управлять. Если черный учитель много сильнее черного ученика, то ученик, безусловно, учится, но совсем не официально обозначенному предмету, а искусству обороны в условиях превосходящего противника; обычно в помощь не справляющемуся черному отправляются желтый и змей, и начинается окопная война, то, что М.Горький назвал "Мои университеты", познание жизни низших слоев тонкого мира и их разнообразных материализаций (читатель может, с большой пользой для себя, почитать в высшей степени экзистенциальное произведение пролетарского писателя "На дне" и проследить игру тонких семерок действующих лиц).

Чем выше уровень обучения, тем менее допустимо вмешательство черного и вообще низшей энергии любого рода, направленной от человека в обучающий эгрегор: высокий эгрегор учит тогда, тому и так, как считает необходимым, и единственное, что в этой ситуации требуется от человека, это внимание и низкий внутренний ритм: любые сильные эмоции и энергичные мыслительные процессы являются здесь отчетливыми препятствиями - человек должен научиться переживать и думать до или после сеанса высокого обучения, но не во время этого сеанса. Поэтому чем выше энергетика человека, тем сильнее его черный по сравнению с черными окружающих, тем труднее ему получать действенные уроки.

С другой стороны, чем выше уровень человека, тем чаще в его жизни возникают высокие учебные ситуации, тем они для него существеннее - и тоньше; внутренний голос связи с высшим кармическим эгрегором звучит почти постоянно, во внешнем мире то и дело встречаются звучащие символы, мир кажется единым и связанным в такой степени, что трудно вздохнуть так, чтобы не потревожить на яйцах антарктического пингвина - и тем не менее индивидуальная драхма (локальная этика) такова, что сидеть на месте нельзя, нужно держать равновесие, стоя на спине скакуна, несущегося по горным тропам.

Змей.

Змей всегда чрезвычайно интересуется процессом обучения. Можно смело утверждать, что он считает его своей епархией, а себя - отцом игуменом.

Первый прием, который змей совершенно обожает, это самовыражение на энергии обучающего потока; при этом точка сборки сдвигается так, что от поступающей информации берется лишь ее развлекательная часть (остальное игнорируется), после чего разыгрывается этюд "я (т.е. змей) в обучении", наподобие классической темы мемуаров стареющих любимцев публики: "Моя жизнь в искусстве". Позицию змея в таком случае можно описать примерно так: "Чего учиться, и так все ясно; а лучше попробую-ка я изобразить то, о чем так занудно талдычит этот пустой мешок, в лицах!" И змей тут же изображает: дерюжный мешок с рукавами - учителя истории, затем Александра Македонского, его коня Буцефала (женского полу), любимую гетеру Таис... словом, ничего не останется без внимания, а в конце возникнет некоторое недоумение по поводу самого предмета изучения: зачем, собственно говоря, нужен?

Вообще идея самовыражения человека, особенно художника, на постороннем материале (историческом или другом), безусловно, принадлежит змею, но человечество к этой сатанинской идее относится более чем терпимо, хотя напрасно: искажение любой реальности путем наложения на нее своего низшего "я" всегда омрачает тонкий мир, особенно будучи растиражированно во многих экземплярах. Исторические, как и производственные, а также "этнографические" романы (из жизни заключенных) ставят, и очень остро, перед писателем следующую дилемму: или подключаться к соответствующему эгрегору, тщательно его изучать и становиться проводником его воли, или, наоборот, тщательно от него заблокироваться и искусственно создать свой фальшивый двойник этого эгрегора, наполнив его своими фантазиями об истинном или "должном" положении вещей; понятно, кто является главным исполнителем при выборе автором второго пути, и чей хвост неожиданно, но явственно проступает в самых патетических местах произведения.

Другой любимый прием змея при обучении это передергивание, намеренное изменение акцентов так, что смысл потока обучения полностью искажается; при этом точка сборки смещается вроде бы не сильно, но вполне достаточно для того, чтобы прервать связь с обучающим эгрегором (он заменяется совсем другим, из ведомства Урпарпа). Здесь распространено (в зависимости от характера учебного материала) как ментальное, так и эмоциональное передергивание: человек еще плохо ощущает материал, и демагогия часто достигает цели. Например, ставятся под сомнение или представляются полной нелепостью очевидные вещи; но при этом змей никогда не договаривает до конца, вплотную подводя человека ко вполне определенным выводам, но предоставляя последний шаг ему самому.

При обучении высшим материям змей часто принимает саркастическое выражение морды и тела, говоря что-нибудь в таком роде: "Все эти хохмы уже давно и хорошо известны, а впрочем, попробуем, может быть, это и есть та самая высокая духовность, которой удастся меня пронять, и я, пристыженный и уничтоженный, испущу последний шип и издохну в страшных мучениях", после чего все это изображается в натуре. С другой стороны, обучение у высокого эгрегора требует от человека сдвига точки сборки в области возвышенного восприятия мира, когда все знаки, в том числе и обыденно-сниженные (например, перемещение таракана по кухне) воспринимаются как кармические или духовные указания, причем интерпретация знака может быть очень далека от его прямого смысла, и змей, сколько у него достанет сил, постарается продемонстрировать человеку всю нелепость подобного толкования, как в принципе, так и в данном случае; и здесь привычка самозащитной самопрофанации, характерная для многих людей, может оказаться серьезным тормозом высокого обучения, фактически непреодолимым для него препятствием.

Серый.

С точки зрения серого, нет занятия более унылого, тягостного и в принципе безнадежного, нежели любое обучение. Во-первых, все и так давно и хорошо известно (позиция "сколько ни думай, лучше хлеба не выдумаешь"), а во-вторых, безнадежен в смысле любого обучения и сам человек: туп, уныл, бездарен и, очевидно, никогда не научится ничему, кроме того, что и так умеет, в частности, ничему хорошему.

Сверхзадача серого - подключиться к обучающему потоку и поглотить его целиком, и, окружив человека плотными серыми клубами, объявить в заключение: "Ну вот, я же говорил, какая скука это обучение и как ты к нему не способен".

(В последней фразе звучит еле уловимое торжество - серый-таки хорошо поужинал обучающим потоком и заметно увеличился в размерах). Если человек делает очевидные успехи в обучении, серый ему обязательно скажет: "Ну и что? Эти случайные квазиуспехи, во-первых, иллюзорны, а во-вторых, больше у тебя уже точно ничего не получится".

Особенно активным бывает серый в начале процесса обучения, а энергетическая связь с обучающим эгрегором слаба. Тогда серый в изобилии сеет сомнения: "А своим ли делом ты занимаешься? А кто сказал, что тебе нужно именно это? А уверен ли ты, что искомое тобой знание вообще существует...?" Здесь нужно ясно различать два вида сомнений: сомнения человека знающего, т.е. подключенного к эгрегору и в пределах своей компетенции, и сомнения человека невежественного. Первый имеет право на сомнения: они наделены вполне определенным смыслом и основаны на хорошем знакомстве с предметом; критерием может служить способность человека в случае необходимости за короткое время разрешить свои сомнения и высказать конкретное мнение. Совсем другой смысл имеют сомнения человека невежественного, т.е. не подключенного к эгрегору, когда первый высказывается о делах или обстоятельствах последнего, не имея к ним никакого отношения. Прежде всего, по законам тонкого мира это неэтично, т.к. является прямым несанкционированным вмешательством во внутренние дела эгрегора; именно, человек подключается как вампир к одному из его энергетических каналов и пытается, кроме того, поставить на нем заглушку, в результате чего в эгрегоре вокруг этого места начинает идти серый дым.

Аналогичное положение имеется и во внутреннем мире человека: как правило, интенсивное сомнение в себе и своих возможностях неэтично и вызывает сильное отравление в подсознании - недаром говорят о яде сомнения. Наиболее последовательная точка зрения заключается в том, что Бог создал человека таким, каким он является миру и себе и поставил в те условия (внешние и внутренние), в которых человек находится, а потому и сил, и способностей, и талантов, в том числе к самому трудному занятию - обучению, у него достаточно для того, чтобы выполнить задачи, поставленные перед ним Богом - на "троечку", т.е. удовлетворительно с Божественной точки зрения, ну, а если хочется получить более высокую отметку, нужно немножко постараться. Всякий другой взгляд (в том числе и позиция серого, который считает, что и человек и мир никуда не годятся) отдает атеизмом или прямым богоборчеством, и нужно отдавать себе в этом отчет (кстати говоря, библейский эпизод богоборчества Иакова наводит на мысль о сильной инвольтации его серого Серый Королем, из единоборства с которым праотец вышел победителем).

При обучении у высокого эгрегора серый склонен разрывать планы, т.е. утверждать независимость высших и низших миров, а отсюда делать вывод о несущественности или фактическом не существовании высших. "И пусть даже там, наверху, ангелы так и порхают на своих крылышках - нам-то с тобой что до этого? И стоит ли сейчас заботиться о загробной жизни, которой, может, и вовсе нет?"

Вообще надо сказать, что Серый Король очень удачно приспособил к своим нуждам как христианскую концепцию загробной жизни, так и индуистское представление о переселении душ. "А куда торопиться, успеется и в следующем воплощении", - противопоставить что-либо такому тезису Серого Короля, оставаясь на уровне обыденного сознания, очень трудно.