— Если будет говорить правду и не упорствовать в признании, возможно, обойдемся и без пыток… — пообещал маленький монах.

… Без пыток? Он сказал: «Без пыток»?! а если я буду упорствовать… Ноги мои стали ватными.

— Когда меня ввели в комнату для допросов, мои худшие опасения не оправдались. В том смысле, что положение оказалось еще хуже… Я надеялся, что меня начнут хотя бы расспрашивать, пригласят свидетелей, адвоката, судей. Как же! Вы хоть представляете себе, что такое средневековая юриспруденция? Трое здоровенных палачей скрутили меня прежде, чем я успел чирикнуть что-то там о правах человека, юристах и адвокатах. Мои руки засунули в зажим, и «следствие» началось. Выглядело все это очень просто. Двое монахов поочередно подбрасывали мне провокационные вопросики, а типы в красных колпаках с прорезями для глаз небрежно поигрывали клещами и пилами. От плотоядных взглядов этих парней меня мутило. Даже сейчас передергивает, как вспомню…

— Ваше вероисповедание?

— Православный.

— Уточните.

— Верую в Господа нашего Иисуса Христа, принявшего смерть на кресте во искупление грехов наших. (Когда надо, любую цитату вставить могу, в меру, во вкусом…) — Можете поклясться на Библии?

— Клянусь говорить правду, только правду, и ничего, кроме правды!

— Почему вы оскорбили кардинала Калла?

— Я его не оскорблял!

— Оскорбляли!

— А вот и нет!

— А вот и да!!

— А вот и нет!!!

— Он упорствует, — переглянулись монахи, и раскаленные щипцы потянулись к моему уху.

— Стоп! Не надо! Я признаюсь в содеянном. Что было, что было. Да, оскорблял прилюдно. Самым возмутительным образом — обзывая Красной Шапочкой! Это такой каламбурчик! Но теперь раскаиваюсь в этом… (В тот момент я был готов наговорить на себя что угодно. Почему? Ну не переношу я прикосновений раскаленного металла…) — Запишите: признался и кается. Вы женаты?

— Да.

— Где зарегистрирован брак?

— В загсе Кировского района.

— Странное название для церкви… Кто вас венчал?

— Не помню ее имени, какая-то полная женщина с красной лентой через плечо…

— Он вновь богохульствует! Женщина не может венчать в церкви. Его брак зарегистрирован черной дьяволицей в храме с бесовским именем! Отметьте это. Зачем вы надсмеялись над принцессой Лионой?

— Я не… (Щипцы вновь вылезли из огня). Да! Да, я все скажу. Я хохотал над ней весь вечер по причине беспробудного пьянства! Я строил рожи, как клоун на манеже, чем привлекал нездоровое внимание к ее высочеству. Вино губит все лучшее в человеке! Я был пьян. Простите, господа…

— Он не упорствует, — удовлетворенно отметили монахи. — А не замышлял ли господин ландграф заговора против короля Плимутрока? Не пытался ли навести на него порчу? Не возмущал ли народ, подбивая у явному бунту? Не обольщал ли врагов церкви с целью ее сатанинской реформации? Не пытался ли захватить трон и вместо законной власти от Бога установить незаконную от дьявола?

— В общем, не буду утомлять подробностями. В конце получасового допроса у них на руках были такие показания! Будь судьей я, то приговорил бы себя к десяти годам беспрерывного расстрела в колонии строгого режима… Здесь было все: колдовство, злодейство, ночные грабежи, растление малолетних, содержание притонов, организация заговоров, покушений и террористических актов, подделка денег, заказные убийства, подкуп должностных лиц, разрушение истинной веры, крапленые карты, незаконный ввоз наркотиков, спекуляция, промышленный шпионаж, игра в наперстки, пособничество темным силам и даже мелкие карманные кражи у детей-сирот дошкольного возраста! Главное, под всем этим бредом стояла моя собственноручная подпись, данная совершенно добровольно. Если, конечно, можно считать добровольной подпись человека под напором таких неопровержимых аргументов, как палач, раскаленные щипцы, тиски, пилы, цепи и прочие прелести…

— Я утешал себя лишь тем, что до меня такого количества преступлений никто не совершал и за всю жизнь, не то что за месяц. Такого беспросветного уголовника человечество еще не знало. Даже хваленной «Коза ностре» не переплюнуть многогранного лорда Скиминока.

— Меня с почетом отконвоировали в подземелье и приковали длинной цепью к стене. Монахи объявили, что им необходимо посовещаться и решить, как со мной быть, — случай редкий. Признаваясь во всех грехах, я не забывал методично и пунктуально каяться. Это давало надежду. Ни Лию, ни Бульдозера, ни маркиза ко мне не допускали. Через пару часов в сопровождении стражи пришел маленький монах и бодренько заявил:

— Принимая во внимание тяжесть злодеяний, совершенных вами против всего христианского мира, вы подлежите казни через сожжение. Однако, учитывая ваше содействие суду, а также искреннее раскаяние и надеясь на исправление в будущем, мы сочли возможным заменить костер на веревку. Вас всего лишь повесят, милорд…