[320x240]В кинематографическом коридоре кривых зеркал и экранов, с которых на него смотрела Карина, Годар потерялся, заблудился, устал и повернул назад. Эта усталость в попытках «сфотографировать ее в реальность» сквозит почти в каждой сцене. Годару не легко давалось кино. Но зато ему безусловно даровано было стерильно чистое кинематографическое зрение. И маниакальная одержимость в стремлении поделиться своим видением с остальными. «Чуваки, вот что и как я вижу. Смотрите, ракурс, длинные планы, я не о кино, чуваки, я о парижских бульварах, о кафе, проститутках, музыкальных автоматах, продавщицах, кинотеатрах, женщинах в кино, которые смотрят кино о смерти, и о смерти женщин в кино, которое не кончится никогда»….Его камеру лихорадит. Его взгляд – это взгляд больного человека. Графоманией. Недержание речи – «окрошка слов», признак какой-то там шизофрении. Годар – человек, который стоит у барной стойки, курит одну сигарету за другой, ищет в каком-то безумном лихорадочном забытье пепельницу, стреляя глазами по входящим и выходящим из кафе….Его сознание сейчас, его воображение, память и восприятие – своеобразное первоначальное кино. Девственное. Поток… поток беспорядочных шизофренических образов, стреляющий в зрителя с экрана, лавина их.

[320x240]Кафе, столики, сигареты, шлюхи, ночи, дни, танцы, песни, Карина, Карина, Карина, Карина пишет письмо, Карина измеряет свой рост ладонями, Карина танцует в бильярдной… Знаете, такой дурацкий полубредовый трип. Он лихорадочно что-то пытается вспомнить, забыть, куда-то посмотреть. Выйти подышать свежим воздухом? Почему нет? Толкотня кадров в какой-то момент становится нестерпимой. Со стороны человек выглядит вполне нормальным. Но где-то в глубине его «я» начался необратимый процесс выстраивания этого лихорадочного потока образов в систему. Иначе говоря: придумывания кино. Вот все эти странные образы, виньетки, карикатуры, клипы… Закуривает. Шаркает ножкой. Смотрит в тебя, с глазу на глаз. У нее глубокие, очень глубокие глаза. Возможно, черные. Она идет по бульвару. Улица, машины. Камера пятится назад. Карина наступает на экран, вваливаясь в него. Не говоря уже о поворотах головы. Карина его муза. И он имеет полное право изучить свою музу вдоль и поперек. Вдоль бульваров? Распятой под мужчинами? Сожженной на костре? Годар, дрожащими пальцами вырезав Карину из реальности и превратив ее в образ, тасует кинокарточки жены в поисках того самого ускользающего, что есть жизнь.

[320x240]Он наблюдает за ней, расположив сотни камер по периметру. Смотрит внимательно тысячью объективов, которые равнодушно и холодно ощупывают каждый миллиметр ее тела, каждый шаг, мысль, слово. Этот фильм – пленение любимой женщины. Исследование ее, превратившееся в вуайеризм. Годар – вуайерист, и он разве что не раздевает свою музу догола. Да и то потому только, что кинематографически жизнь Карины, как и ее личность, все равно, так или иначе, до неприличия обнажены. Раздевая свою жену кадр за кадром, он изучает психометрические ее характеристики, биологические, духовные. Он следит за тем, как и когда она улыбается. В одной из сцен, когда Карина беседует с сутенером, и тот просит ее улыбнуться, она отрицательно качает головой и молчит, чуть ли не плача. Минута – она улыбается – и камера, до сих пор казавшаяся такой равнодушной – качается маятником в ее сторону. Даже не качается, а бросается. Псом, разъяренным и голодным до чужих улыбок. И вот она снова погружается в печальное молчание. Еще одна деталь в копилку Годара. Кусочек его жены. Как глаза, направленные в камеру, прокуренный голос, смех или ее движения в танце. Эпизод, где она смотрит немое кино про смерть Жанны Д’Арк (если вы хотите узнать человека в одну секунду, проследите за его мимикой в кинотеатре; лицо, такое беззащитное, чистое и детское – ваше, вы украли его). Сцена, где она морщится от поцелуев нелюбимого человека. Кадры, где она философствует о любви.

[320x240]Любой фильм – своеобразный бордель, для которого нанимают проституток порой только высшего класса – мужчин и женщин. Только если настоящие проститутки продают свое тело, актеры продают – нет, не душу – свои образы. Мне кажется, это в определенном смысле страшнее, и уж точно вульгарнее. У живых людей отнимают их образы, делая с ними все, что хотят. Режиссеры – сутенеры. Мамочки. По своему усмотрению распоряжающиеся картинками актрис. Зрители – послушные клиенты проституток. И они рано или поздно подсаживаются на такое удовольствие. Потому что кинопроститутки дарят им ни с чем не сравнимый перфоманс: кайф от фликера, ощущение, что он/она принадлежат тебе, что они отдаются тебе. Кайф от кино сродни наркомании или нифмомании. Последнее даже ближе. Киноман – тот же извращенец, что героинщики или девочки, мотыльками перелетающие от мужчины к мужчине в свободном полете. Свободный полет камеры режиссера – перо, которым он упорядочивает свои образы перед самой тошнотой на киноэкраны – заставляет проституток отдаваться клиентам – потоком собственных фотокарточек. И мы поглощаем их [имеем? насилуем? надругаемся?] покадрово. Наслаждаясь самим процессом. Игнорируя его подоплеку. Наплевав на подтекст.

[320x240]Для любого режиссера, я уверен, вся жизнь такое Большое Кино, которое он, ничтожество, пытается переснять, сделать абрис (как у Борхеса в миниатюре), антенной приняв кучу образов, расставив в правильном порядке, съев кусочек за кусочком реальность, дабы потом, когда принятое срезонирует с чем-то личным, вытошнить реальность в миниатюрах сцен – выблевав цепочку кинообразов на экраны. Тошнота образами – это и есть кино. Но режиссеры разные, и у кого-то эта тошнота становится архитектурно-четкой и геометрически-выверенной, как у Антониони или Хичкока. А у кого-то «словесной окрошкой», как у Годара. Беспорядчная масса. Pulp Сinema Fiction. Мягкая бесформенная кинематографическая масса. Годар считал, видимо, что в попытках ухватить реальность за хвост, укусить их, смерть и жизнь, за задницу – можно и нужно фотографировать окружающее в разных ракурсах, из-под стола, по диагонали, наездами… На секунду остановившись, как в полузабытье, и вглядеться в лицо красивой женщины, внимательно изучив ее глаза… И снова в киношную пляску. Кинематографическая лихорадка. Когда у тебя жар, феи показывают тебе на потолке разнообразные фильмы (только из их хранилища, специально для тебя, их подкидыша). Прав был Годар или нет, не знаю. Но пока еще никто из знакомых мне режиссеров не смог впихнуть всю реальность в кинокадры, в четко выстроенный их поток, чтобы с экрана на тебя глянула какая-нибудь Карина, и ты бы обмер от ужаса – как в «Овальном портрете» Эдгара По – она же живая! И Годар тоже не смог.