Стоит ли упрекать тогдашнюю культуру в выхолощенности и рафинированности чувств, как это делают сейчас многие со страниц журналов и экранов телевизоров, но знаменитая фраза «искусство должно принадлежать народу» попыталась воплотиться тогда в одной отдельно взятой стране. Насколько это удалось – не знаю, не мне, тогдашней, шестилетней судить об этом. Одно я знаю точно, если бы не весь этот пласт культуры, в котором мне посчастливилось родиться и вырасти, я вряд ли стала бы тем, кем являюсь сейчас. И если мне возразят, что у народа не было свободы выбора, что слушать, читать и даже говорить, то думаю, я отвечу им, что свобода сказать дурное слово и сделать дурной поступок при отсутствии внутренней культуры ( а увы, большинство людей пока не могут похвастаться наличием таковой) не была бы наиболее нравственным выбором. Кто-то может и не согласиться с этим. Но пока – это моё глубокое убеждение.
Итак, в нас воспитывали «правильные» чувства. Так с усмешкой говорят представители нашего поколения…наверное – каждому своё…я же вынесла из того периода жизни очень многое…


Ты…теперь я знаю, ты на свете есть…и всё чего хочу я…
Тенью от тебя пройти позволь, и запомнить голос твой…


Я слушала. Слушала трепетно, затаив дыхание. Я пыталась связать себя с героиней песни, с образом, который едва ощутимо могла уловить. Казалось, я бесконечно задавала себе один и тот же вопрос: потом, когда я стану взрослой, смогу ли я так…
По вечерам я часто засыпала с этими мыслями. Я всё представляла себя идущей по дороге, за кем-то, кого я не видела, идущей будто бы по лучу золотистого рассветного солнца, пробивающегося сквозь перламутровый утренний туман.

Или –

Стань моей Вселенною, смолкнувшие звуки оживи
Песней вдохновенною верни мелодию любви…

Я представляла себе небо, звёзды. Будто бы та, о ком он пел, была всем этим небом со звёздами…Я пронесу это через годы. Потом меня будут убеждать, что любовь – это что-то совсем другое. Никак с небом и звёздами не связанное. Я буду лишь улыбаться в ответ… Мне будет казаться – я всегда знала эту истину. Но не особенно спешила делиться ею с кем бы то ни было.

Помню песню «Дорога без конца». Тогда шёл фильм «Никола Паганини». И всякий раз в конце звучала эта песня. Как-то раз взрослые куда-то спешили после фильма, и мама, протянув руку к выключателю, чуть было не оборвала певца на полуслове, как я, неожиданно для себя самой внезапно схватила её за руку:
-Не выключай!
-Но почему?
-Песня…не выключай…
-Ты её уже столько раз слышала.
-Ну и что…это песня…про меня…

Помню, как я смутилась тогда. Казалось, передо мной стоял выбор, спрятать ли свои чувства от всех, не обнаружить себя, позволить, чтобы вот так кто-то взял и оборвал часть твоей души, даже не зная, что она – твоя часть, или…? Потому что та песня, поющаяся где-то далеко, в отдалённом пространстве и времени, тоже была мной, как и моё маленькое тельце, что сейчас, поджав ножки, сидело на диване. И я знала, что то, что я так чувствую всё это, что вот это так дано было не всем, и поэтому я не могу, просто не имею права позволить другим обнаружить это. Но и позволить кому-либо ударить ту часть моей души я тоже не имела права.
Это был, возможно, наиболее яркий момент, который я запомнила в тот период. Полагаю, подобных моментов было много.