Я заплатила за стоянку космолета на год вперед, а на прощание кинула служаке полненький тусу в подарок, как посоветовал Олеко. Служащий парковки счастливо поблагодарил с глуповато-удивленным выражением на физиономии. В тот раз я была маленькой со в роскошном хитиле, едва набравшей ки для оплаты стоянки, а сейчас грязная ободранная девчонка подает благодарность целым тусу. Я надеялась, что кланы развеют его сомнения.



Чаще вечерами мы с ребятами продолжали встречаться у Олеко в его удивительном доме на дереве у древней часовни. Арнык принимался рассказывать смешные истории, а Стор все подсмеивался над ним и отпускал шуточки, на что Арнык, захлебываясь, возмущенно отвечал: "Это я вру?! Я вру?! Дак это ж чистая правда!" И все ухохатывались, потому что Арнык по недомыслию фразы горячо подтверждал, что он врун.

В отличие от весельчака Арныка Лихок баловал нас страшными историями. Несмотря что у него было несерьезное лицо с широким вздернутым носом, "страшилки" воспринимались как надо. Невысокий салатоволосый мальчик Жора с круглыми печальными глазами очень чувствительно переживал ужасы героев – он всегда всех жалел и за всех переживал, – что давало повод для безобидных подколок Стора.

Стор вообще любил подсмеиваться и подшучивать над всеми, исключая меня, Лемона и Олеко. Лемон игнорировал подколки Стора, не делал вид, что обижается, не смеялся вместе со всеми, а просто оставался безучастным. К тому же он был молчалив, и Стору редко удавалось найти у него повод для шутки.

А со мной вот какая приключилась история. Это произошло в один из первых моих вечеров. Принимая меня полноправным членом команды, Стор отпустил в мою сторону реплику: "А Рэкса у нас такая же непокладистая, как ее волосы", на что я мгновенно ответила: "Зато у тебя язык гладко болтает, как твои волосы". Мои слова можно было принять как шутливое парирование, но я произнесла их с такой жестокой агрессивной интонацией, что шуткой здесь не пахло. Я успела привыкнуть, что клички – это необязательно унизительные прозвища, но не успела свыкнуться, что бывают дружеские подковырки. И когда я это поняла, было уже поздно. Все посмотрели на меня, даже Олеко, немного смущенный, потом сделали вид, что ничего не произошло. Позже я невольно подслушала, как Олеко говорил Стору: "Извини ее, Стор. Мне следовало догадаться. Это у нее такая защитная реакция". Стор, казалось, понял, не обиделся, и все забыли, но он никогда больше надо мной не подшучивал.

Почему Стор не подкалывал над Олеко, я не знаю. Не думаю, что Олеко обиделся, как я, или игнорировал, как Лемон. Наверно, для Стора Олеко был неприкасаемым авторитетом.

Почему-то для меня Лихок и Стор казались похожими. Когда они находились вместе, было видно и понятно, что они абсолютно разные: Лихок с сиреневыми густыми волосами, большими темно-фиолетовыми глазами с веселой искринкой, широкими бровями и вздернутым толстеньким носом; черты лица Стора были более тонкими, изящными, небольшие проницательные светло-сиреневые глаза, а волосы у него были гладкие фиолетового цвета. Но по отдельности я их не то чтобы путала, но мне требовалось некоторое время, чтобы понять кто из них кто.

Была еще одна парочка действительно очень похожая друг на друга – Рубаха и Зус. Оба со светло-желтоватыми волосами, ровными золотисто-желтыми бровями и золотыми стрелками ресниц, большими круглыми светлыми глазами, широким носом и большим веселым ртом. Я даже как-то спросила, они не брат и сестра, на что Зус замахала руками: "Что ты! Вот ни на чуточки!" Свои прямые волосы по плеч Зус тщательно расчесывала на прямой пробор и скрепляла на кончиках тесемками, зато у Рубахи творился на голове классический беспорядок. Насколько они были похожи внешне, настолько внутренне – разны, и идеально подходили друг к другу: Зус могла без умолку тараторить глупости и вертеться беспрестанно, а Рубаха мог спокойно находиться рядом с ней и слушать ее.

Был в нашей команде и курносоносый интеллигент Джат. Не то чтобы он был самый умный среди нас, просто он умел высказать свою реплику с таким серьезным и умным видом и так нравоучительно, что любая ахинея сошла бы за ученую аксиому. Но вообще-то, если человек старается выглядеть умным, это еще не значит, что он глуп. Чего не скажешь о немыслимо лохматом пеговолосом рыжеглазом Лехе с забавными круглыми зелеными бровями и носом-пипочкой. Нет, он не глупец, просто он никогда не думал прежде, чем что-нибудь сказать. Все к этому привыкли, только Джат иногда возмущался, придираясь.

Самым младшим у нас был Риз – маленький щуплый юркий и востроносый – и он безумно обожал Олеко.

Была в нашей команде еще одна девчонка – оранжевоглазая Тинка с сине-зеленым хвостом волос. Несмотря на то, что рассказано о ней мало, она не была тихоней и во всех проделках принимала активное участие. Просто она стремилась быть рядом с нашей лучистой Тарой и в результате чего невольно оставалась в ее тени.



Весна Нурити не задерживается надолго, пролетела мгновенно.[32] Как и говорил Олеко, в это время стали активно пользоваться услугами чистильщиков поясов. Сначала робко, потом смелее и смелее включилась я в работу. Робость не в моем характере, так что скоро я вконец освоилась и стала достаточно зарабатывать. Труднее обстояло дело с конкурентами, а их было ох, как много. Дело доходило до яростных споров, порой даже до драки, если ребята были не из нашей команды.

Мои резкость и веселость помогли мне, Олеко научил за словом за пояс не лезть, Тара – шутить, а моя некрасивая, но яркая внешность привлекала внимание.

Наша семья, однако, продолжала питаться скромно – что и говорить, не так уж много я и зарабатывала, хорошо, что мама стала больше получать. Но все-таки немного удавалось откладывать ки на зиму.

Когда мне надоедало стоять в ожидании клиента, я собирала принадлежности для чистки поясов (свои – я их купила, а инструменты Олеко вернула обратно ему) и отправлялась бродить по городу. Многих своих приятелей я встречала на базаре – огромном шумном месте – кто чем занимался и зарабатывал. Видела Олеко и Лемона, они таскали мешки; кряхтя забрасывали по одному на спину и, мелко-мелко перебирая ногами, бежали к месту назначения, огибая снующих по своим делам людей. Когда остался последний мешок и мальчишки не знали чей он, они принялись отнимать его друг от друга, пока не шлепнулись вместе с мешком; рассмеялись и, взявшись за углы мешка, потащили его вдвоем. Видела неугомонного Арныка, он то продавал пряники, то чистил пояса, то протирал корпуса лакси, пока их владельцы ходили за покупками.

Иногда, встречая Олеко одного или он меня, мы ходили по базару – просто так: он – впереди, я – следом. Он кричал мне: "Отстаешь", я согласно кивала, хотя вовсе не отставала. Вместе с ним столько увидишь, столько новых людей и различных переделок: кто-то недовесил, перевесил, недоплатил, переплатил или совсем не заплатил, кто-то вообще не то взвесил и вообще не собирался взвешивать – шум, гам. А вдруг фрукты – пом, пом, пом – подскакивая, разлетались по земле. Это мы с Олеко перевернули прилавок у злого жадного торговца, который постоянно обвешивал и обсчитывал, на прилавке держал для вида хорошие, а продавая, подкладывал порченые овощи, швырял в нищих и просящих ки гнилыми фруктами.

Люди разных полов и возрастов окликали Олеко, желая ему радостного, счастливого, удачливого и так далее дня. Он отвечал им, не жалея шуток и улыбки. Я заметила, как бы Олеко не было трудно, как бы не было тяжело, его лицо и весело задранный нос всегда говорили: "У меня все в порядке. У меня все хорошо".

Меня теперь многие знали и было много друзей.

– О, привет, Тигриный Глаз, побольше поясов тебе!

– Спасибо. Тебе тоже удачи!

Многих я не знала, а может, просто не узнавала (мне бы память Олеко!), но они меня знали. Особенно после одного случая.

Я стояла на площади Лючии и Санока, но работала в стороне, подальше, чтобы не мешать, от того места, где расположились старик с внучкой. Они отдыхали, а я зазывала клиентов стишком Тары:

Подходите, подходите!

Начищаем пояса.

"Блеск и прелесть" – наш девиз.

Кто не верит – проверяйте,

Беспоясочный – катись!

– Ой, Рэкса! – неожиданно за спиной услышала я притворно удивленный голосок Катруни. – У меня нет слов!

– Мне было очень полезно это услышать, – незамедлительно отреагировала я.

– Значит ты "начищаешь пояса"?

– Могу начистить кое-что другое, – огрызнулась я в ответ.

– Ой-ой! Ну что ж, почисть мне пояс.

– Что же ты? – нетерпеливо молвила Катруня своим тоненьким голосочком. – За работу и... – она многообещающе покачала увесистым мешочком. Чтобы заработать столько, мне пришлось бы вкалывать неделю или две. – За один раз – тусу.

– Спрячь свои ки, Катруня, я не буду чистить тебе пояс.

– Как не будешь? – растерялась Катруня. – Ты должна...

– Я тебе ничего не должна, – резко оборвала ее. – Знаешь, Катруня, закон не дает привилегий бедным, поэтому деньги сами по себе – большая привилегия. Почему бы нам, бедным, не устроить собственные привилегии?

– Года не прошло, как обнищала, а уже – "мы, бедные", "мы – народ". Темень!

– Тебе не понять, Катруня. Ты не приняла так бедняка Симута, как приняли нищие меня – бывшую богачку. Самая последняя нищенка в тысячу раз благороднее тебя и тебе подобных. А кем бы я ни была, я по крайней мере честно гляжу в глаза, – при этих словах Симут отвернул голову.

– А в чем же заключаются твои привилегии? – иронично полюбопытствовала Катруня.

– А в том, что я кого хочу, того и обслуживаю. И что главное, тут тебе ни закон, ни кланы не помогут!

– Ты – мерзкая нищенка! – разозлилась она.

– Очень интересно, – я со скукой почесала в ухе.

– Уродка! – Я никогда не видела Катруню такой взбеленившийся, она прямо-таки визжала. – Я тебя всегда ненавидела.

– А я пылала к тебе любовью. – Я зевнула. – Замолчи, а?

– Нет. Я счастлива, что твой отец сдох, а ты и твои мерзкие сестры живете в помоях. Там и место для выродков.

Моя рука звучно двинула Катруне по щеке, затем, не успев она опомниться, другая ладонь запечаталась на второй щеке – для симметрии. Ее модная шляпка эффектно слетела в грязь.

Катруня заорала:

– Стража! Стража!

Поодаль праздно стоявшие и лениво отгонявшие цум солдаты, привлеченные воплями богачки, оживились и резво ринулись на зов. Мне пришлось дать деру. Я промчалась мимо Лючии, она все слышала – у нее очень тонкий слух – и звонко крикнула мне вдогонку:

– Молодец, Рэкса!

Я бежала изо всех сил, стараясь оторваться от преследователей, но стража попалась быстрая и упорная и не отставала. "Кажется, я влипла", – подумала я, слегка паникуя.

Я свернула за угол и на миг скрылась с глаз солдат. Тут чья-то рука схватила меня за локоть и втянула в темный подъезд, насколько я успела рассмотреть. Я даже вскрикнуть не успела: теперь, пожалуй, мне самой требуется стража.

– Тихо, иди за мной, – услышала я голос Олеко.

Мы куда-то поднялись, прошли, немного спустились, заворачивали, перелезали какие-то перегородки – в темноте я совершенно не представляла, где и куда мы идем, Олеко буквально вел меня за руку. Через некоторое время он приостановился, отодвинул сбоку доски, протиснулся в отверстие, я – следом.

Наконец я увидела свет, мы выбрались наружу. К нам подбежал откуда ни возьмись появившийся Арнык.

– Они бегут по другой улице. Лемон следит за ними. – Арнык разгоряченно поправил свою знаменитую косынку.

Я развернулась и пошла.

– Эй, куда ты? – крикнул Олеко.

Я обернулась.

– Катруня оскорбила меня.

Олеко ничего не сказал – за это время он узнал мой характер. Мальчишка сдернул косынку с арныкиной шеи, повязал свою голову.

– Может, издалека пойдет за волосы.

– Не получится, они что, дураки. К тому же ты выше меня.

– Не думаю, что они будут приглядываться и обращать внимание на мелочи. Я не буду сильно высовываться, а они очень разъярены. Сработает. Молчи, – остановил он мои попытки протестовать. – Солдаты скоро поймут, если уже не поняли, что бегут впустую, вернутся... И как ты будешь отплачивать сыс?

– Проводи ее по другой улице, – обратился он к Арныку. – Я побежал.

Как только Арнык вывел меня через закоулки к площади, я отправила его обратно к Олеко.

Катруня в мое отсутствие занялась Лючией. Если честно признаться, я не ожидала такого от Катруни, утонченной, изнеженной девочки: она трясла Лючию, толкала, оскорбляла. Слепая девочка сжималась в комок, беспомощно прикрываясь руками, но Катруня поднимала ее, схватив за волосы и била по щекам. Что на нее нашло – она действительно была разъярена. Немощный старик лежал на земле, очевидно, Катруня толкнула его, когда он пытался защитить внучку. Санок протягивал руку, то умоляя богачку не трогать Лючию, то упрекая, стыдя, взывая к ее совести, то проклиная ее.

Словно дикий шухр налетела я на Катруню, оторвала ее от Лючии и повалила на землю. Ярость бушевала во мне. Как посмела Катруня избивать слабую невинную девочку, слепую и беззащитную, единственной виной которой было то, что она поддержала меня.

Я славно оттузила Катруню. Она заревела, прося пощады.

– А как Лючия умоляла тебя? – гневно воскликнула я.

Но бить поверженного врага не в моих правилах. Я поднялась и сверху посмотрела на валяющуюся Катруню. Где ее былая надменность!

Затем я с презрением посмотрела на Симута, он все время стоял в стороне.

Симут покраснел.

Тут мы увидели бежавших к нам Лемона и Арныка. Симут шагнул ко мне.

– Не рассказывай, пожалуйста, Лемону.

– Мы с тобой квиты, Симут, – усмехнулась я. Если к тому же учесть, что ты тогда обманул брата, строя из себя героя, – добавила я уже себе. Не будь я у тебя в долгу, Симут, вряд ли я стала оказывать тебе такую услугу.

– Уходим, – произнес подбежавший Лемон. – Стража возвращается. Привет, Симут.

Лемон не обратил ни малейшего внимания на все еще сидевшую на земле Катруню, а она смотрела во все глаза: Лемон очень красив. Зато Арнык всплеснул руками:

– Ой, что за чучело!

Я подошла к Саноку и Лючии.

– Вам тоже нельзя оставаться.

Из незрячих глаз девочки текли слезы.

– Спасибо, Рэкса, – она обняла меня.

Арнык и Лемон с двух сторон подхватили старика, поспешили увести, Лючия держалась за меня.

– Только вякни страже, куда мы ушли! – предупредила я Катруню. – И перестань глазеть на Лемона, это становится неприлично.

Слух о том, как Тигриный Глаз поставила на место вонючую сыс, распространился со скоростью Арныка.
________________________________
[32] Год Нурити состоит из 8 месяцев: два месяца – осень, полтора месяца – зима, полмесяца – весна и четыре месяца – лето.