Я собиралась натягивать плащ, когда в дверь постучали. Я открыла, и в комнату влетел Олеко.

– Привет. Я как раз собираюсь.

– Нет, Тигриный Глаз, сегодня на улицу не высовывайся и сестер не пускай, по городу ездят ловцы на заработки. Я заскочил, чтобы предупредить тебя, – Олеко говорил быстрым озабоченным голосом.

– А ты куда? – Он передал мне тревогу.

– Надо предупредить Лючию и Санока.

– Я с тобой! – всполошилась я.

– Нет, Тигриный Глаз, – твердо сказал Олеко, – это очень опасно – тебя могут поймать.

Он меня не угомонил.

– Слушай, Рэкса, – четко проговорил Олеко, и лицо его посуровело, – я говорю тебе серьезно. Если ты попадешься, никто не сможет тебе помочь, как в прошлый раз Офелии. Это все гораздо серьезнее и гораздо страшнее, а того, кто решится помочь убегавшему, ждет беспощадная участь, а может, еще что ужаснее, я не знаю, но зато знаю, что еще никто не рисковал узнать. А те, кто рисковал, нам уже не смогут рассказать. И если ты думаешь, что я тебя пугаю, то ты ошибаешься. Я убежден, что именно так все и есть. Помни историю Слезки, – с последними словами Олеко опрометью бросился из комнаты.

Я надела плащ и подвязалась веревкой. Нуритянки никогда не подпоясывали плащи, это не принято, но мне так было теплее, и я игнорировала обычай. Я закрыла дверь и кинулась по направлению к свалке. Конечно, слова Олеко не пролетели для меня бесследно, но я должна была предупредить Слезку.

Мое геройство было излишним: свалка оказалась пустой, исчезли все нищие, живущие здесь. Они скрылись от ловцов или их уже схватили. Я постучала по пустой бочке и на всякий случай покричала, проходя через свалку:

– Слезка! Слезка!

Хорошо, если они успели убежать. Может, Олеко предупредил, успокоила я себя, направив ступни к дому, и потеряла бдительность. Я подняла глаза и замерла. Меня окружило в шагах пяти-шести несколько человек. Как им не холодно, – первое, что пришло мне в голову: нуритяне были без плащей в одних хитилах. Приглядевшись, я увидела, что под хитилами надеты узкие, плотно обтягивающие телесного цвета лекки[27]. Взрослые нуритяне редко носят лекки, а детям до двадцати пяти ралнот[28] вообще запрещено их надевать.

Они двигались мягко и почти бесшумно, в руках держали энергетические хлысты. И тут я поняла кто они. Это были ловцы.

– Эй, вы ошибаетесь, – медленно проговорила я, стараясь унять зарождающуюся во мне панику, – у меня есть дом. Если не верите, я могу отвести показать. Тут совсем близко.

Они никак не прореагировали на мои слова, продолжая смыкаться.

Когда ловцы окружили меня, приблизившись почти вплотную, один из них стегнул меня энергохлыстом, пронзив тело болью, заломил руки за спину и, приподняв над землей, непринужденно понес к огромной машине. Я, превозмогая боль, попыталась отбиваться, вырваться, но хватка ловца была железной.

На меня накатила волна ужаса. Все повторялось, но сейчас оказалось куда кошмарней: на этот раз жертвой была я. Как я теперь понимала Офелию! И забыв о том, что помощи ждать не откуда, что, призывая, толкаю друга в лапы ловцов, я изогнулась и вскинула голову, и страх исторг изнутри меня вопль:

– Помоги! Олеко! Олеко!

Меня швырнули в темноту, где копошились человеческие тела и тянулись руки. Я ударилась обо что-то и потеряла сознание.

Место, в котором я очнулась, лежа на земле, представляло собой большой площади территорию, окруженное светло-серым гладким и высоким забором. Я села и огляделась: вокруг на всем пространстве кое-как расположились – кто лег, кто сел – около ста нищих всевозможных мастей: и типичных голодранцев, попрошаек, бедняков и просто нищих вроде меня. Одни из них кричали, рыдая, но мало кто кидался на стену, бесполезно пытаясь взобраться на нее. Другие болтали, ссорились, дрались, резались в игры. Дети, визжа, бегали друг за другом. Женщины бранились на них. Да, большинство продолжало жизнь, как ни в чем не бывало.

Посередине огороженной территории стояло небольшое приземистое темно-серое здание без окон, да и дверей я не заметила. От него веяло жутью, но нищие жались ближе к нему. Так что я и старик, который привел меня в чувство, очутились с краю. Старик, укутанный в теплое одеяло, сидел на земле рядом со мной, облокотившись о камень.

– Вот нуритянская чума! – в сердцах выругалась я, вспомнив, как сюда попала.

– Не стоит ругаться, дитя мое, – мягко упрекнул теплый голос.

Я посмотрела на говорившего. Мужчина, оказывается, и не старый совсем, несмотря на седые локоны.

– Ну конечно! – пробормотала я удрученно. – Вот влипла... Как теперь отсюда выбраться?

Я встала, намереваясь попытаться отыскать выход.

– Не спеши, – сказал мужчина, – отсюда не выберешься. Даже если ты умудришься вскарабкаться на стену, в чем я сильно сомневаюсь, с другой стороны тебя поджидают злые шухры.

Убежденная словами со, я опустилась на землю, проигнорировав одеяло, разостланное для меня, и пощупала свой затылок:

– С-с-с, во шишка! – поморщилась я. – Вас тоже сегодня словили?

– Нет, здесь я довольно давно. Я немощный, – словно просил у меня или у кого-то прощение, виновато улыбнулся он, – поэтому меня не спешат реализовать в первую очередь.

– А я так по-глупому... – Как мне хотелось повернуть все вспять, прислушаться к словам друга и остаться дома. О Нурити, неужели это происходит со мной, неужели я больше не увижу ни прелестную Офелию, родную Снежану, моего бескорыстного Олеко, ни родных, не друзей… – Почему они схватили меня, не поверили, что у меня есть дом?

– Не следует огорчаться, они дадут тебе лучшую жизнь, чем теперь, ты заслужил ее, ты уже достаточно настрадался. Ловцы спасают людей от голода и смерти. Кстати, это тебе ужин. – Собеседник подал мне добрый ломоть душистой лепешки и бутыль брынзойы. – Позже выдадут теплую одежду.

– Мне ничего не нужно от них, – отказалась я и хотела швырнуть лепешку, но мужчина мягко остановил мою руку и взял ломоть.

– Не стоит столь горячиться. Ты очень агрессивен. Как зовут тебя?

– Рэкса.

– А я Отец Сергий.

– Интересное имя – Отец Сергий. Как Вы здесь оказались?

– На все воля божия.

Я выразила любопытство:

– Кто такой Божия?

– Бог – отец наш и помощник, спаситель и наставник праведного пути. Он – наш создатель и всей твари живущей, всех этих бесконечных звезд.

– Да?! – недоверчиво протянула я, но он словно не услышал.

– Я пустился с Земли на другие планеты, чтобы помочь людям открыть в своем сердце дух божий. Но, вероятно, одного желания мало: я оказался неважным проповедником. Я побывал на двух планетах, и нигде я не мог наставить на путь истинный. Ничто не всколыхнулось в ваших душах. Лэриане преклоняются природе, нуритяне – своей планете. Но так неправильно. В древности на Земле было такое – поклонялись стихиям природы, Солнцу, но язычники одушевляли предмет поклонения, делая его человекоподобными, и наделяли человеческими качествами. А вы – нет. Зачем поклоняться планете, если можно молиться богу... – он не спрашивал меня, а размышлял вслух. Землянину нужно было выговориться, и я сама дала ему эту возможность. – И лэряне неверующие, даже те, кто прибыл с Земли, представляешь, они сами отказались от своей веры. Хотя и на Земле совсем мало осталось верующих, одни безбожники! Встретил я как-то лэрианина, довольно молодого. Как раз после проповеди он ко мне подошел. "Вселенную создал Бог?" – так он начал разговор, и я ответил утвердительно: "Бог – создатель всего вокруг", – воодушевленный хоть одним, как мне казалось, вставшим на путь истинный, и хотел было продолжить. "Да? – усомнился мой собеседник, словно и не слышал, что я говорил на проповеди. – Но создатель всего вокруг, включая и разумных существ, – Природа". "Вы заблуждаетесь. Бог создал человека", – пояснил я. Лэрианин в недоумении помолчал. С присущим лэрианам тактом он предположил: "Возможно, Природа создала Бога, а он создал людей?" Я чуть не разозлился, что несвойственно священнику, и терпеливо пояснил: "Вы неправы. Природа не могла создать Бога, потому что Бог – создал природу". "А кто же создал Бога?" – поинтересовался лэрианин. "Никто. Он был всегда". "Вы уверены?" – уточнил мой собеседник. "Абсолютно", – твердо произнес я и с надеждой посмотрел на него. Неожиданно лэрианин весело рассмеялся, словно все понял, и сказал мне: "Зря мы спорим, друг мой. Мы говорим об одном и том же, используя просто разные названия". Он покинул меня. Он подумал, что Природа и Бог – одно и то же. Я бы согласился с ним, если бы не чувствовал, что мы не поняли друг друга, так как у них другое представление и отношение к Природе, чем у нас, у меня к Богу. Природа у лэрян – это все живое и неживое, включая законы физики и эволюции, вся взаимосвязь их, как единого целого. Человек для лэрян – не венец творения божьего, а как один из биологических видов, ничем не лучше другого животного... Нет, у лэрян это не вера, нет... – покачал головой Отец Сергий. – Но Лэри-4 – самая зеленая планета из всех планет высоких цивилизаций.

Мне стало скучно слушать о лэрянах. Я тоскливо огляделась. Небо постепенно темнело, многие устраивались ко сну, а большинство уже спало, уютно примостившись на теплых одеялах, выданных ловцами. Отдельные нуритяне разыскивали разбежавшихся ребятишек. По мере того, как закат угасал, утихал шум лагеря.

Я потуже затянула веревку на поясе, накинула капюшон на голову, поудобней устроилась, поджав под себя ноги.

– Ты почему не ложишься? – спросил Отец Сергий, кивнув на предназначенное мне одеяло. – Возьми одеяло.

– Не хочется.

Мне было грустно и удивительно спокойно. Я думала, что буду метаться, разыскивая выход, страдать, кричать... Я знала, отчетливо понимала, что никто не придет и не сможет прийти ко мне на помощь и я останусь здесь, на что бы я не смела надеяться, и осознание этого сковывало меня и мой разум – во мне жили спокойствие и безразличие.

– Мне тоже не спится, – сказал Отец Сергий и вздохнул. – Иисус призывал нас к смирению. Моя вера поможет тебе унять душевную боль, ты смиришься и поймешь…

Я помотала головой:

– Я не смирилась, просто... я понимаю, что все бесполезно, – голос мой сорвался, а глаза предательски наполнились слезами, и я не верила себе, когда произнесла хриплым шепотом: – Но я отсюда выберусь.

– Зачем? Бог послал тебе дар, и ты должна с благодарностью его принять. Если ты не спишь, давай, я тебе лучше расскажу о чуде-человеке.

И он поведал мне истории о человеке, который ходил по миру и учил людей жить правильно, что можно делать, а что нельзя. Некоторые причти, как называл их Отец Сергий, показались мне мудрыми. Вот, например. Хозяин нанял работников утром за одну клану, других – в полдень за ту же цену, и третью группу – вечером. Когда пришло время расплачиваться, рабочие, нанятые утром и днем, возмутились, почему им заплатили так же, как и вечерним, которые работали меньше всего. Но хозяин ответил, почему вы требуете большего, раз заранее согласились на клану. Здорово он их! Да, некоторые притчи мне понравились, но в основном они казались мне слащавыми и пресными, потому что были нереальными.

Когда Отец Сергий смолк, я сказала:

– Это невозможно, – и покачала головой.

– Почему?

– Потому что человеку советуется идти против своей натуры. Если он сукопа, он ею и останется, даже помолившись.

– Рэкса, уверовавший человек исправляется.

– Ага, перед страхом божьего наказания. Праведным и смиренным – рай, грешникам – ад...

– Конечно.

– Ага, – хитро прищурилась я, – а Иисус сказал, что вера не в том, чтобы верить в награду.

Священник, или кем он ни был, растерялся. Он, землянин, очевидно, не привык к нуритянским детям.

– А хорошему человеку бог не нужен, чтобы быть хорошим.

– Для этого и нужны мои притчи, вера делает человека лучше.

– У меня есть друг, – улыбнулась я, вспомнив о нем, – он ворует, он может выругаться и, я знаю, он никогда не молился и ни в кого не верит. Но, тем не менее, он – самый лучший человек и таких как он во Вселенной вряд ли найдешь. К тому же он – настоящий...

– Моя вера помогает жить и надеяться.

– Ваша вера милосердна, – прошептала я, – она как спасение от жизни. Не знаю, почему она не прижилась среди бедняков. Она могла бы стать утешением для нищих и смыслом их жизни. Я уважаю, но извините, Отец Сергий, это не для меня. Выходит, за зло надо платить добром?

– Да, дитя мое!

– А чем же тогда за добро платить? – удивилась я. – За добро надо платить добром, а за зло – по справедливости! Ударившему подставить другую щеку... Не потому ли мир так жесток, что зло в нем так долго не получало сдачу?

– Наказывать может только Бог, а мы – прощать.

– Раз так, то Бог ваш – садист, – разозлилась я, – раз позволяет страдать невиновным людям.

– На то воля божья!

– Вот я и говорю – садист, – хмыкнула я.

– Это богохульство! – возмутился Отец Сергий. – Ты попал сюда по божьей милости, спасшей тебя от нищеты, и ты должен возблагодарить его. Почему бедные так боятся ловцов? Нужно лишь смирение...

– Я прощаю Вам, Отец Сергий, Ваше смирение, так как жизнь все же прекрасней, чем молитвы и покаяния и подсчет своих грехов. Для меня свобода дороже утешительного смирения. Я выберусь отсюда, пусть даже мне посулят золотой рай.

Стояла ночь. Из-за туч изредка выглядывал Рэндо, разбрасывая пятна яркого света.

Отец Сергий вздохнул и покачал головой.

– Ты еще молод, а потому горячий парень.

– Я – она, – поправила я.

– Ты девочка? Я думал, что уже немного разбираюсь в традициях Нурити, – он кивнул на перевязанный в талии плащ.

– Мне так теплее.

– Тебе не повезло. Пока ты лежала без сознания, всех девочек забрали. Теперь они далеко и уже имеют кровать, пищу и тепло.

– Вы что, не понимаете? – вскипела я. – Мне ничего этого не нужно. Я хочу сбежать.

– К чему? К холоду, страху, голоду? Зачем обременять других своим жалким существованием, если тебе предлагают иное? Оставайся со мной. Бог милостив. Ты не потеряна для него, я спасу тебя.

И в это время раздался крик:

– Рэкса!

Я вздрогнула и повернулась на зов.

– Господи Иисусе, его же поймают, он совсем на виду, – воскликнул Отец Сергий прерывающимся голосом. – Что с ним сделают!! Я знаю, я видел...

На высокой стене стоял во весь рост темный силуэт, освещенный Рэндо.

– Вот мой бог, – усмехнулась я Отцу Сергию, – потому что это голос Свободы.

– Олеко, я здесь! – крикнула я и бросилась к стене.

– Стой, тебя поймают, – тихо вскричал Отец Сергий. – Вернись.

Я повернулась к нему и покачала головой. Я верила в Олеко, и лишь надеялась, что Отец Сергий будет милостив ко мне и не позовет ловцов.

У стены меня ждала веревка. Я вцепилась и начала карабкаться – безуспешно: стена была абсолютно гладкой и ноги, которыми я пыталась отталкиваться, бесполезно скользили по ней.

– Олеко, ничего не выйдет. Уходи, спасайся, – в отчаянии выдавила я.

– Не глупи, – сердито ответил мальчик и скользнул по стене рукой, словно примериваясь спрыгнуть.

– Ботинки сними, – прошептал он, тревожно оглядываясь.

Я скинула туфли, сунула их под плащ и вновь вцепилась в веревку, уперев босые ступни в холодную стену. "Я вылезу! Сдохну, но вылезу!", – сердито и упрямо подумала я, когда почувствовала, что вот-вот сорвусь, и боль от сдираемых в кровь ладоней. Олеко изо всех сил вытягивал меня на веревке.

– Осторожно, здесь стекла, – предупредил он, когда схватил меня за руки, помогая взобраться наверх, – наверняка ядовитые.

Некоторое время мы лежали навзничь на олековом плаще, наше прерывистое дыхание мешало прислушиваться к шорохам.

Внизу слышалась грызня.

– Что это? – испуганным шепотом спросила я.

– Шухры грызутся, – спокойно ответил Олеко.

Загремели шаги. Мне казалось, что у моих глаз заплясал луч фонаря. Мне мучительно хотелось вжаться в стену, слиться с ней, спрятать лицо, но боялась пошевелиться: мне казалось, что даже движение ресниц, когда я зажмурилась, можно заметить.

– Что там? – услышала я. – Неужели беглец?

О Нурити, Природа Лэри или Боже Отца Сергия, или все вместе взятые, если суждено быть пойманной, пусть Олеко убережется, я согласна. Я готова была спрыгнуть, чтобы сразу отвлечь внимание от моего друга, как услышала голос другого стражника:

– А-а, шухры грызутся. Может разогнать?

– Не надо, пускай. Злобнее будут.

Ловцы ушли, а мы еще долго не могли прийти в себя, ожидая, что они вот-вот вернутся. Наконец Олеко приподнялся, огляделся.

– Все в порядке, – сказал он приглушенным осипшим голосом.

– А как же шухры? – спросила я, и сердце вновь сжалось.

– Не беспокойся.

Потом он мне рассказал: Риз (я его не знаю) поймал для него несколько шухров и связал им пасти. Олеко приволок их сюда и развязал морды. В общем, натравливать их на сторожевых было и необязательно – дикие шухры и одомашненные люто ненавидели друг друга. Пока шла разборка между врагами, Олеко взобрался на стену. Как найти меня среди других он не знал, спуститься внутрь он не мог – иначе обратно выбраться бы мы смогли. Тогда он просто встал и крикнул мое имя.

– Давай, Тигриный Глаз, пока они еще грызутся, – крикнул мне снизу спустившийся Олеко. – Сак меня охраняет.

Я посмотрела на свои ободранные ладони и счастливо улыбнулась.

Только дома я смогла рассмотреть на запястьях, там, где схватил, вытаскивая меня из всех своих мальчишеских сил, Олеко, мазки крови от разодранных рук моего друга.

А сейчас я улыбнулась, встала во весь рост и взмахнула рукой.

– Прощайте, Отец Сергий, и спасибо, – крикнула я, не боясь. – Рай – для спасенных, а вольному – воля!
_____________________________
[27] лекки – облегающий комбинезон, надеваемый под хитил

[28] – четырнадцать земных лет