Утром в нашем доме царила обычная суматоха. За завтраком я и Офелия съели по две душистых маленьких лепешке с обрухом и выпили по стакану солвича, пока мама помогала переодеться облившей себя Лире. Мне нравилось следить за точными движениями ладной и крепкой фигуры матери. Мама была очень высокой, даже чуть выше отца. У нее было не очень красивое лицо, но живое и выразительное. От нее мне передались широкие скулы, тонкий с бульбочкой на конце нос с нервными ноздрями, раскосые желтые глаза в голубых ресницах. Только губы ее были мягкими, женственными. Верхняя губа была короткой, обнажая блеск зубов, казалось, что мама постоянно смеется, что было неверным – моя мама не так уж часто улыбалась. Волосы ее были короткие, тоненькие-тоненькие, легкие, как длинный мех, разлетались и никогда не лежали на месте, ослепительного белого цвета.

Каждый день отец отвозил нас на лакси к Дому Знаний, а затем отправлялся на работу. Он работал в научном учреждении, был специалистом по компьютерной технике и подобным штукам, потому мы жили безбедно и каждый месяц устраивали благотворительный обед нищим.

Я и Офелия отвели Лиру в младший отдел 1 Дома Знаний, так как она имела удивительное свойство оказываться не в тех местах, каких надо. Учебный день Лиры заканчивался раньше нашего с Офелией, и отец успевал в обед за ней заехать. Нам же приходилось шлепать домой пешком.

С Офелией я рассталась на втором этаже, где она направилась в средний отдел 1, а я в средний отдел 2. Мне оставалось учиться два учебных года – старшие отделы 1 и 2.

Я сидела за одной партой с Глошей Рощиной – моей единственной подругой, если не считать Офелию. Глоша была нуритянкой не чистых кровей: ее отец землянин, родившийся на Нурити, а мать – нуритянка, но полукровка. Глошин брат Гоша учился с нами, хотя был старше. Он на год позже пошел в Дом Знаний, родители сначала не могли оплатить обучение. Семья Глоши была бедна, но им все же удалось собрать кланы[6] на учебу Глоши и Гоши.

Глоша встретила меня с деланной равнодушной миной, но едва я села, как она ткнула меня острым концом самописа в бок чуть выше пояса. Вместо того, чтобы взвизгнуть, как она того ожидала, я развернулась и шутливо, но основательно треснула ее тетрадью по голове.

– Нуритяне, – надорванным голосом вскричала Глоша, – нуритяне, убивают средь бела дня. Спасите от кровожадной тигрицы. Только осторожно, она вооружена тетрадью и очень опасна.

Катруня – жеманная девочка, сидящая против меня через проход, сморщила коротенький носик и презрительно произнесла, отворачиваясь от нас:

– Дети.

Ну как же, она уже взрослая, ведь ей папа лакси подарил! Я с глуховатым видом повернулась к Глоше:

– Ты не слышала, что сказала наша старушка?

– Эта беззубая старая карга?

Я с возмущением принялась тузить Глошу:

– Как ты смеешь оскорблять бабушку?

– Прошу прощения, прошу прощения, бабушка Катруня.

Мы прекратили свою возню, и я принялась собирать разбросанные после нее тетради и самописы.

– Может, Сырой Нос простудился и не придет? – с надеждой спросила Глоша.

– Ты же знаешь, ему простуда не грозит, он нуритянин. Слушай, Глоша, перестань. Что-то ты сегодня разбушевалась, до добра это не доведет, – назидательно сказала я, заметив вновь вспыхнувшие огоньки в рыжих глазах подруги.

– Ой-ой-ой, – только и сказала Глоша, щипнув меня за руку. Я треснула ей по плечу на этот раз ее же тетрадью. Ответить Глоша не успела – вошел учитель. Вернее мы его не увидели, а услышали благодаря его удивительному носу. Звук вбираемого в себя воздуха через словно набитый нос подействовал на гудевший, занятый своими делами класс отрезвляюще. При этом звуке все вскочили и вытянулись по струнке.

Сырой вошел. Мы его так прозвали за его вечно шмыгавший нос. Если и есть такая сопляная железа, то у него она работает с завидным постоянством наравне с сердцем. Мы Сырого не любили, он к нам также не питал нежных чувств. Конечно, трудно любить тех, кто тебя ненавидит, но мне кажется, не в этом суть. Он вообще никого не любил.

Учитель, не здороваясь, сразу приступил к делу, дав всем задание. Он никогда не здоровался, никого не хвалил, не прощался, но лично меня это ничуть не угнетало. Я стала быстро выполнять поручение на учебном миникомпьютере-"миником". Сырой заставил нас просклонять в трехзначном варианте какое-либо имя собственное и составить предложение на древнем совершенно никому не нужном нуритянском языке северного ответвления.

На экране "миникома" подруги засияли слова, связанные с именем собственным Сырым. Я тихонечко фыркнула себе в кулачок – Глоша сегодня разыгралась. Дождавшись, когда учитель отвернулся, она моментально схватила тетрадь (лучше было бы компьютером) и двинула мне по голове.

Зря она выбрала урок Сырого для своего мщения. Учитель, вероятно, что-то почуял и развернулся. Он достал свой огромный клетчатый платок и со смаком и наслаждением высморкался, снял очки и протер им толстые стекла. Затем противным голосом спросил:

– Так, так, Глоша Рощина, Вы все сделали?

Он подошел к ней и нагнулся, читая написанное.

– Интересно, что это за имя собственное – Сырой?

Он спохватился, но было поздно. Класс засмеялся.

– Я не знаю таких имен, – тонким голосом произнес учитель, суетливо протирая очки, и прошел к своему столу.

Глоше он поставил жирный нуль. Глоша растерянно посмотрела на меня оранжевыми глазами в сиреневых ресницах. Она не рассчитывала, что так получиться. Сырой не любил Глошу больше всех, потому что ее отец был землянином; к тому же она была бедна, и все это в совокупности грозило ей вылетом из Дома Знаний. Я хотела ее приободрить и дружески положила руку на плечо. Учитель заметил мой жест и вызвал к доске составлять предложение, хотя можно было бы работать с места. Глазки его за толстыми стеклами очков хитро поблескивали – он явно собирался на мне отыграться, тем более что в классе меня не особо любили.

Я шла, как на смертную казнь – это я так прикидывалась. Класс замер, кто и в предвкушении зрелища. Но никто из нас не любил Сырого.

Я робко остановилась рядом с клавиатурой и стала набирать на кнопках пульта буквы. На большой доске-экране появилось предложение: "Абориген Сырой Нос бежал по синему, окутанному утренним туманом лесу к грозному вождю Толстый Бом с донесением на распоясавшихся туземцев Тонкий Стебель и Тигриные Глаза, громко шмыгая носом".

Класс грохнул, смеялись даже те, кто с трудом понимал давний язык северного нуритянского диалекта. Я не смеялась вместе со всеми, стоя у доски, сохраняя невозмутимую серьезность. Зря меня Сырой тронул, я нынче всю неделю очень злая. Оранжеволосая Глошка от смеха согнулась пополам, словно ей и не грозило исключение. На задней парте улюлюкал Гошка – точная копия Глоши.

Напротив моей фамилии также появился нуль и выговор за срыв урока. Но докладывать директору на Глошу и меня Сырой не стал, иначе вышло бы как в моем предложении. Ведь директора ученики называли Толстым Бомом[7]; Тонкий Стебель был, всем понятно, худенькая Глошка, а Тигриные Глаза – конечно, я – Рэкса Крайт.

Небольшое пояснение. На Нурити водились, пока их почти совсем не истребили, шонтры – крупные хищные звери с ярко-желтой шкурой в черно-коричневых полосках, со жгуче-янтарным цветом глаз. Переселенцы с Земли прозвали их тиграми. Кличка за шонтрами почему-то закрепилась, и теперь почти забыли, что тигры на самом деле были когда-то шонтрами.

На обеденной перемене ко мне подошла Катруня, поблескивая бледными голубыми глазами, сказала, снисходительно улыбаясь:

– Ловко ты с ним управилась.

Подумав, что соизволила сказать больше, чем мне достаточно для счастья, она пошла, подняв свою светлую голову. За ней потянулся шлейф ее друзей.

– Че это она? – нарочно грубо спросила я.

Глоша охотно пояснила:

– Наша "повелительница Нурити" удостоила тебя своим вниманием.

Я презрительно фыркнула.

Катруня была единственной дочкой богача, в результате чего возомнившей себя центром вселенной. Ко всему прочему она считала себя самой-самой и в отношении внешности. Она не была красивой настолько, чтобы считать себя таковой. Но, если быть честной, была недурна. У Катруни были удивленные тонкие брови, курносый, слегка широкий нос с чуть большим, чем обычно, расстоянием до капризных губок. Наряды Катруни, каждый день новые, роскошные и кокетливо-красивые, делали ее довольно хорошенькой. На светлых лимонно-желтого оттенка тщательно завитых волосах сидела эффектная шляпка, а модный хитил[8] богат и вызывающе ярок. Нуритяне носили сероватые или белые хитилы, в крайнем случае с легким оттенком другого цвета, хитилы с яркими красками одевали в праздники.

За Катруней словно тень ходил Симýт – ее телохранитель и слуга, хотя никто и никогда ему в глаза подобного не говорил. В отличие от своей госпожи он был очень непривлекательной отталкивающей внешности. На его фоне Катруня выглядела просто прелестной. На смуглом лице Симута неясно вырисовывались очень короткий курносый нос с широкими ноздрями, небольшие глазки неопределенного сероватого цвета, большой рот. Вдобавок к этому – короткие коричнево-рыжие растрепанные грязные волосы. Отец Симута был нищим, я его раньше видела просящим подачки. Платили за обучение Симута родители Катруни.

Кажется, Симут очень стыдился, что он нищий или, вернее, был им. Великодушие катруниных родителей позволило ему отречься от прошлого. Гоша рассказывал мне, что однажды мальчишки спросили Симута об отце, так он страшно сконфузился, а когда поинтересовались, есть ли у него сестры или братья, он разозлился и закричал, что это не их дело и вообще у него никого никогда не было.

Вернувшись в класс, когда я и Глоша находились уже за партой, Катруня, прежде чем сесть на свое место, повернулась ко мне. Вокруг нас толпились ребята, многие были поклонниками Катруни, другие – просто из любопытства. Катруня ласково склонила голову, так что ее желтые кудряшки мило прикрыли розовую щеку.

– Рэкса, я хочу, чтобы мы стали друзьями.

Она окинула взором присутствующих, дабы удостовериться, все ли слышали слова, осчастливившие Рэксу.

– И в знак нашей дружбы сделай что-нибудь подобное, как с Сырым, с нашей неврастеничкой, – она нежно улыбнулась, и не успела я очнуться, села и завела разговор со своей подругой Симонóй.

Глоша мне сказала:

– У тебя отличный шанс подружиться с великой Катруней, тем более что Лошмания привыкла к нашим издевательствам.

Ответить я не успела – вошла учительница, ее-то и звали Лошмания. Она была доброй и нервной, чем часто пользовались мы – бессердечные и жестокие, как и все дети.

– Здравствуйте, – сказала она, начиная урок.

Лошмания несколько удивленно посмотрела на класс, не дождавшись обычных наших выходок, порой доводивших ее до слез. Класс притих, ожидая совсем другое.

На мою парту упала записочка. "Не тяни, давай проделай-ка с Лошей, как с Сырым. Катрина", – прочла я. Лоша – так мы звали Лошманию, Катрина объяснялась тем, что Катруня именовала себя так, как маленькую дочку нашего правителя Нурити.

Глоша прочла записку и с любопытством посмотрела на меня. Я перечла записку. Весь класс во главе с принцессой ждали моего выступления, и я стала бы национальным героем, заласканным ее благосклонностью.

Больше всего я не любила, когда мне приказывали. У нашей Катруни ба-альшое самомнение. Я невольно фыркнула. Вышло это непроизвольно, и фырк громко прозвучал в тишине.

– Что с Вами, Рэкса? – вздрогнув, спросила Лоша. Я заметила, как Катруня в ожидании замерла и легкая улыбка скользнула по ее лицу.

– О, нет, ничего, со[9]. Я нечаянно.

После уроков Катруня подошла и произнесла недовольным голосом:

– Что же ты?

Я пожала плечами:

– Я и не собиралась. Тебе надо, ты и кривляйся.

Катруня с ленцой прошлась вдоль окруживших нас одноклассников, остановилась передо мной и насмешливо произнесла:

– Гордая Рэкса? Неужели ты пресмыкаешься перед Лошей?

Я в тон ей ответила:

– Гордая Катруня? Неужели ты пресмыкаешься перед Рэксой?

Некоторые ребята, недолюбливающие надменную богачку, несмело рассмеялись. Катруня дернула плечиком и побежала прочь. Симут посмотрел на меня так, что взгляд его не обещал ничего хорошего; затем пошел за своей хозяйкой.

____________________________________
[6] кланы – крупные нуритянские деньги

[7] Бом – дуралей (нурит.)

[8] хитил – свободное одеяние жителей Нурити с множеством складок, скрепленное пряжками на плечах и поясом, представляющее собой комбинезон из рубахи и пышных коротких шорт. (Для землян он напоминал древнегреческую одежду).

[9] со – почтительное обращение

[10] – спасибо (англ.)