Жизнь безоблачно чудесна и прекрасна и кажется тебе такой незыблемой, и вдруг все исчезает единым крахом и так скоротечно, что ты не сразу осознаешь действительность происходящего. И ты вдруг понимаешь так невероятно ясно – как незначительны были те мелкие неприятности, отравлявшие твою жизнь и казавшиеся такими значительными, порой убийственно важными; ты понимаешь, что они вовсе не стоили твоего пристального внимания и душевного смятения. И этот чудовищный контраст между прошлым и ужасным безвыходным настоящим способен свести с ума. Но возможности организма удивительны. Я сама не знаю, как я выжила…



1. Нуритянская семья


Я стояла перед зеркалом в комнате, расположенной на втором этаже нашего небольшого двухэтажного дома – мы были довольно состоятельной семьей. Лестница делила первый этаж на гостиную и столовую с кухней и поднималась на второй к кабинету, спальне родителей и детской комнате с тремя маленькими спальнями. В детской размещались длинный письменный стол у широкого окна, в которое заглядывало светило Нурити и откуда доносился шелест листьев с деревьев из нашего сада, полки с игрушками, видеоавтокнигами, АУдисками и кассетами и новинка времени - компьютер. Рядом у стола висело большое во весь рост зеркало. В который раз, оставаясь одна, я угрюмо смотрелась в него. И в который раз оно показывало мне ничего утешительного. Я была некрасивой, и что всякий раз тянуло меня к зеркалу – болезненный интерес или надежда на то, что вдруг увижу нечто более привлекательное? Я любила рассматривать лица – и красивые и не очень, но на черты первых гораздо приятнее смотреть. Если планета не дала мне красоту, то слава Нурити, что хоть обделила этакой слащавой мордашкой.

Я подмигнула своему отражению. На меня смотрела рослая крепкая девчонка с резкими и грубыми чертами широкоскулого лица. Нос – узкий, нервный, некрасивой формы, губы жесткие (но не тонкие) и подбородок слишком твердый. Единственным моим достоинством были глаза под бровями вразлет. Порой они мне нравились, довольно большие раскосые глаза из-под голубых стрелок ресниц сверкали сочным янтарным цветом. Мне они достались от матери, как, впрочем, и Лирке.

Моя младшая сестра, как и я, была дурнушкой. Широкий, низкий лоб, некрасивый длинный нос не плавно переходил ото лба, а ломался, образуя четко обозначенный угол на переносице. Портрет ее круглого отъевшегося лица завершали маленький узкий подбородок и большой тонкогубый рот. Лирка была маленькой и толстой, с жидкими прямыми гладкими голубого цвета волосами чуть ниже плеч, она мечтала отрастить их до задницы.

Но Офелия, средняя сестра, в отличие от нас представляла собой очаровательнейшее существо: миловидное лицо с большими темными каре-синими, как у отца, глазами в черно-синих пушистых ресницах, аккуратным носиком, пухлыми щечками и губками. Кроме того, Офелия обладала роскошными густыми послушными темными волосами кораллового цвета. О таких волосах мечтала любая нуритянка. Сестра была полненькой; мы все трое – не худышки, но меня почти спасал рост, а в отличие от Лирки полнота Офелии даже шла.

Офелию, мягкую и покладистую, любили все, а Лире покровительствовала мать. Я ходила в любимчиках отца, но это не мешало ему меня неадекватно крепко ругать, а Лирку защищать. Но, несмотря на несправедливость, это не мешало мне его любить.

Мой отец был добрым и мягким, хотя под кротостью, когда, казалось, из него можно было веревки вить, неожиданно проявлялись твердость и настойчивость, почти упрямство. Мать имела более строгий характер и упорно прививала своим детям манеры благовоспитанной семьи. Отца и Офелию я обожала, маму, конечно, я тоже любила, но с ней я не смела шутить и вести себя вольно, как с отцом. Не то, чтобы я боялась ее, нет, она никогда на меня не кричала и не била, но перед ней мне хотелось быть послушной девочкой, коей я в действительности не являлась, и это, естественно, вызывало у меня неудобство.

Что касается моей младшей сестры, к ней я испытывала двойственное чувство. Конечно, Лира приходилась моей сестрой, но то обстоятельство, что в свои десять и девять ралнот[1] она была отвратительной по характеру, ядовитой и противной (особенно по отношению ко мне), не усиливало моих нежных привязанностей к ней. Мать и отец всячески лелеяли (особенно старалась мама) и защищали ее (от меня), что в комплексе позволяло оставлять безнаказанными все ее проказы и "невинные" шалости.

Между мной и Лирой шла настоящая война, против меня моя сестра не использовала, наверное, только атомную боеголовку и то лишь потому, что у нее попросту ее не было. Экая досада. Я, конечно, старалась быть к ней терпимее – мне внушали: "ты ведь старшая сестра", – но порой мне приходила мысль о том, что не плохо бы спустить ей на голову атомную бомбочку. К сожалению, у меня ее тоже нет под рукой. Мы заключали негласное перемирие лишь на время, в течение которого мы, три сестры, на протяжении уж нескольких месяцев вели вечную игру с каждый раз меняющимися действиями. А сюжет был прост. Офелия перевоплощалась в прекрасную принцессу, которую похищал чудовище-Лирка, и доблестный рыцарь (я) отправлялся навстречу опасностям во имя спасения дивной дамы. Мне спокойнее было бы играть без Лиры, но мои друзья Гоша и Глоша не могли часто приходить к нам, им приходилось много помогать родителям, так как были бедны. Да и что отрицать, лучше Лирки никто не мог играть роль чудища.

Я вздохнула, без результата расчесала свои короткие прямые темно-розового цвета волосы. Они были недостаточно густыми, чтобы их отращивать, да к тому же жесткими как проволока, и теперь торчали во все стороны.

Я усмехнулась, подмигнула своему отражению и задорно вскинула голову. Я, впрочем, довольна собой такой, какой есть. Я отложила щетку для волос в сторону и со скукой посмотрела в окно. Сияло голубоватое светило Нурити и припекало совсем не по-весеннему, но на улицу меня совсем не тянуло, хотя дома заняться особо было нечем, вернее, совсем не хотелось ничем заниматься. Я совсем позабыла, что отец давно ждет меня в гараже – подошло время для наших занятий.

Я помчалась вниз, не глядя себе под ноги, споткнулась о протянутую веревку, грохнулась и больно ударилась локтем о ступеньку. Вот чума! И как я не подумала о Лире и ее пакостях.

Я подбежала к входной двери, дернула ее на себя. Холодный дождь окатил меня по пояс, из-за перил показалось ухмыляющееся ехидное лицо Лирки, поливавшей домашние кусты у лестницы, но меня ждал отец, и я удовольствовалась тем, что показала сестре кулак и пообещала ничего хорошего, и прямиком направилась к гаражу, который располагался сбоку нашего дома, укрытый деревцами нашего садика. Там стояли небольшой личный космолет и лакси[2]. Миниатюрный осмический "катер" – с крупную грузовую машину с кузовом - достался отцу от своего отца, который прилетел на нем с Земли. Дед, наверно, был героем или сумасшедшим, я, во всяком случае, ни за что бы не села на эту крохотульку, чтобы пересечь черный космос. Я поежилась и не очень весело рассмеялась, вспоминая, как отец учил меня водить "катер" и я в кресле пилота, натянутая, с застывшими мышцами и как меня охватывал панический страх, когда мы взлетали в ночное небо. Не помогало даже присутствие отца. Я лишь могла надеяться, что он не заметил моего состояния.

Я не знаю, почему темнота внушает мне такой страх. Маленькой я боялась входить в темную комнату. Но меня страшили не созданные детской фантазией ужасные чудовища или реальные злодеи, скрывающиеся под покровом мрака, не то, что за ней прячется, а сама темнота, как факт. Это было нечто другое, чем обычная боязнь любого ребенка перед тьмой. О Нурити, я даже не знаю, что меня пугало. И космос был для меня лишь огромной пустотой тьмы.

Поэтому я была даже рада, что частным нуритянским кораблям было запрещено выходить в открытый космос, иначе мой страх открылся бы. И что самое обидное, я никогда раньше не считала себя трусливой. Да нет, чума Нурити, я и сейчас не считала себя такой! В моем страхе было нечто ненормальное. Я боялась ничего! Это все равно, что бояться фотоизображения мертвого врага. Но мне-то не помогали мои доводы.

Слава Нурити, уроки по полету закончились. Я не понимала, зачем отец учил водить меня и сестер, ведь он прекрасно понимал, что нам не придется воспользоваться этим умением.

Нурити была закрытой планетой. И если деду стукнуло в голову приземлиться на ней, то это было в те стародавние времена, когда посадки еще разрешались. Теперь на Нурити за космокораблями жесткий контроль, хотя нашей семье не досаждали – кораблик деда был таким допотопным, что нуритянские власти были убеждены, что во второй раз на этом летающем гробу в открытый космос уже никто не отважится выйти. Впрочем, частные "катера", космолодки, космолеты на Нурити встречались, но не много. Ими в большинстве случаев обладали лишь очень богатые нуритяне. Другие же, получившие космические корабли по случайности, как мой дед или отец, давно продали, потому что не было никакого смысла их держать. Все машины, имевшие хоть малейшую способность к полету в космосе, помечались. Без разрешения повелителя Нурити Хадашаха никто не мог не то чтобы покинуть планету, но даже полетать вокруг нее. Но я пока что не слышала о таком разрешении. Нет, почти... Слышала. От Катрýни. Хадашах давал разрешение своим близким друзьям или близким друзьям близких друзей. Мы не относились ни к тем, ни к другим. Во-первых (и самое главное), мы не были так уж богаты, чтобы быть знакомы Великому Повелителю, а во – вторых... с чего бы нам к ним относиться.

Мне больше по душе наш милый старина лакси. Лакси – это машина на воздушной подушке. Один раз отец дал мне одной покататься. Вот это была гонка!!

Больше отец мне кататься не давал.
_________________________________
[1] шесть земных лет

[2] лакси – террааэромобиль на воздушной подушке, движущийся в полуметре от поверхности