За окнами уже прорисовывался город, в холодном морозном воздухе ютились серые многоэтажки, корявые стволы черных замерзших деревьев, серые ленты автодорог, белые заледенелые тротуары, цветная реклама, маленькие люди. Небо становилось нежно-розовым, бледно-желтым сквозь утренний морозный туман слепило белое размытое пятно холодного солнца. Кое-где легкими мазками прорисовывались прозрачные облака. Марина стояла перед окном, разглядывая улицу, пуская серый дым в стекло. Стараясь не слушать разговоры коллег, дрожала от холодного воздуха вентиляции, она пыталась растянуть время сигаретой. Марина вздрогнула от завебриравшего телефона в руке, повернув ладонь к лицу, Марина мысленно прочла синие бегущие буквы на экранчике «Иванова».
-- Алло. – с задором проговорила Марина.
-- Мариш ты где? – торопливо проговорил в трубке голос Наташи Ивановой.
-- В курилке. – ответила Марина, поднося сигарету ко рту.
-- Просто время уже начала десятого, а тебя нет на месте. Обычно раньше меня приходишь.
-- Сегодня я как-то задержалась с утра, само собой, получается, - неторопливо ответила Марина, разглядывая грязно-желтую точку на размякшем фильтре. – Что за дрянь я тяну в рот – пронеслось в голове у нее.
-- Хватит тянуть эту дрянь, пошли работать. Я жду!- весело прошелестел голосок Наташи.
-- Прям-таки работать? – усмехнулась Марина.
-- Конечно. Ну давай, Мариш, приходи.
Трубка щелкнула возле уха, на экране высветилось «00:25», - Двадцать пять секунд бессмыслицы, - подумала Марина, комкая о край урны бычок. Пальцы пахли горечью, но она все равно их украдкой поцеловала. Марина медленно шла по коридору, пытаясь абстрагироваться от приевшихся безвкусных фотографий. Она прикрыла глаза и ощутила как теребят мочки ее ушей покачивающие от ходьбы серьги. Казалось, время остановилось, пространство вокруг перестало быть ощутимым. Но чьи-то глухие голоса заставили Марину открыть глаза и ускорить шаг. Синева офисного коридора словно полоснула по ее коже шершавостью стен. Приступ тошноты подкатил горлу.
В офисе было тепло. Пахло горячими листами и свежей краской из принтера, букетом женских духов. Шуршало радио на подоконнике и уже притершиеся знакомы лица одарили Марину улыбками из различных оттенков помад. Каждая из них ненавидела свою работу, временами лишь оправдывая хорошим коллективом, удобным месторасположение, комфортными условиями свое времяпросиживание. Наташа рылась в своей сумочке в поисках очередной конфетки. Их она могла есть бесконечно. И бесконечно подкармливать ими Марину. Эта кудрявая девушка была единственным человеком в офисе, к кому Марина испытывала теплоту, да, и, пожалуй, единственным во всей ее жизни. Теплоту, за которую ничего не хочешь брать взамен. Теплоту, от которой не холодно в ответ, от которой сам себя не душишь, которая не убивает. Марина не раз тонула в ее зеленых глазах. Она словно проваливалась в свежую, дышащую влагой листву, словно вырывалась на свободу, в ее глазах она могла летать. Они были такими же живыми и загадочными как звенящие на ветру медно-зеленые листья. Иногда Наташа брала Марину за руку, когда переводила через дорогу и ощущая теплоту и нежность ее тела и она была благодарна за эти кратковременные прикосновения. Но рука Наташи так же незаметно растворялась, как и появлялась, и Марина начинала ощущать болезненную дрожь и опустошающую тяжесть в желудке.
Марина опустилась в черное широкое кресло, вжавшись всей силой руками в полукруглые подлокотники. На глаза давила усталость, до боли и слез в глазных яблоках. Марине казалось, что она проваливается в черную пустоту своего офисного места. Все окружающие звуки и запахи смешивались для нее в однообразную кашу, воздух становился густым и липким, как кисель и она медленно увязала в этой зыбкой массе. Становилось душно и тело покрывалось мелкой дрожью и холодным потом. Ей безумно хотелось лечь на стол, обхватив голову руками. Закрыть глаза.
Тихо зажужжал компьютер под столом, офисное здание стало напоминать Марине пчелиный жужжащий улей с сотнями маленьких пчелок. Только разница в том, что они трудились не добывая мед, а ради того на что этот мед можно было добыть. И порой этот труд был далеко не сладко-медовым. Зарябило в глазах от количества папочек, файлов и резкого голубого цвета рабочего стола – корпоративный цвет – тяжело вздохнула Марина. Бесконечное множество цифр, букв, звонков, интернета, людей – и все это должно было уместиться в восемь рабочих часов, в несколько сигарет, чашек чая. Фальшивых улыбок, отработанных слов и движений. Напротив Марины стоял стол, за ним сидела Ира. Эталон корпоративности. Казалось, что карандаши в стаканчике у нее стоят по корпоративному уставу. Марина понимала, что люди делают почти все для картинки. Только одни делают это для себя, другие – как Ира – для других. Ее воспитывала только мама. Для себя родила, для себя и воспитывала. Ира с детства была кукольной, в бантиках и кружевных колготочках. Ира всегда хорошо выглядела, у нее был на это талант. Марина даже завидовала иногда ей. Стильная прическа, женственность, смугло-солярийная золотистая кожа, длинные нарисованные ноготки. На этом таланты заканчивались. Ира курила тонкие сигареты, грациозно держа их в тонких пальчиках, в сумочке болтался тонкий розовый телефон и тонкая полоска ее алых губ всегда была сложена в улыбку. Она пользовалась духами, так часто и помногу, что, похоже, во всех парфюмерных магазинах ее знали в лицо. Уж если кто-то и не заметит как она вошла, то точно обратит на нее внимание учуяв ее приторный запах. Что происходило в душе Ирины, под ее стильными брендовыми кофточками, никто никогда не знал. У нее всегда горели глаза. На вопрос как дела, она всегда улыбалась и отвечала – отлично - переписка с ней всегда отличалась огромным наличием смайликов, улыбочек и восклицательных знаков. Но наверняка ночами, с длинных ресниц Ирины падали крупные слезы, тушь размазывалась по щекам тонкими струйками и она пила шампанское в наполненной свечами комнате. Ира пила исключительно шампанское. Марина часто разглядывала ее, пытаясь понять принцип счастья ее белокурой головки. Но принцип счастья никак не поддавался и оставался загадкой. Для счастья людям не хватает того, чего у них нет. Наверное, у Иры не было ума. Мозг был, а ума нет. Поэтому Ира и была счастливой. «Чем меньше извилин у человека в голове, тем сильней извилина-улыбка у него на голове», - иногда думала Марина. Либо Ире чертовски в жизни везло за прошлую несчастную жизнь, либо Марине иногда не чем было заняться на работе. Ира лишь смущенно вопрошала – Ну, что, Мариш? Что так смотришь? – и мило улыбалась, обнажая жемчуг своих белых зубов. И прячась за монитор, начинала нервно стучать ноготками по клавиатуре. Марина улыбалась этому смущению. Ей нравилось подобное смущенное состояние людей. Она все пыталась представить ее рано утром. Лица бывают разными по чертам, но по сущности они все одинаковые. Косметика сделала женские лица однотипными и мало какие из них привлекают, мало какие остаются естественными. О красоте лица можно впечатляться, как оно выглядит, когда человек просыпается. Бывают неприятные лица, искореженные сном, с растрепанными волосами обезображенные сонными морщинами и слипшимися глазами. Бывают нежные лица. С еле заметной улыбкой, с прозрачной сладкой кожей. Лицо, которое так и хочется целовать. Однажды Марина проснулась рядом с Наташей. Она навсегда запомнила непослушные прядки отросшей челки, скрывающие Наташино милое сонное лицо. Она долго не вылезала из-под теплого одеяла и наблюдала, как Наташа искала в шкафу теплые шерстяные носки. И это теплое зимнее воспоминание унесло Марину куда-то очень далеко, окутало, словно потянуло ее в шерстяном облаке над морозным городом. Под ней плыли дома, дороги, парки, не подвижным оставалась только время. Стрелки на часах будто склеенные клеем. Мысленно она прокляла это черный циферблат с его черными острыми стрелами и нервно дергающейся секундной стрелкой. За день на эти часы обрушивалось до сотни проклятий. Марина откинулась в кресле, прислонив тяжелую голову к спинке, его покрытие показалось ей удивительно мягким и теплым. Сон плавно начинал растекаться по телу дрожью горячих волн. Марина смотрела в окно. В бежевое зимнее небо.