Любое путешествие начинается с дороги, а заканчивается самим собой.
Рано или поздно наступает такой момент, когда твоя дорога вдруг резко обрывается, скрывается за твоей спиной и ее не видно впереди, и, казалось бы, ты безнадежно заплутал, сбился с маршрута и врут все карты... Отчаяние и страх подкатывают к горлу, и если первое чувству держит камнем на месте, то второе рвется изнутри и подначивает сорваться с места и броситься в бегство куда глаза глядят.... Но вдруг ты чувствуешь твердь под ногами, будто кольцами дыма тебя обволакивает спокойствие - так ты обрел целостность и самозавершенность, ты пришел сам к себе...
В детстве я часто ездила поездами, так часто, что с их пересчета можно сбиться уже когда мне было всего лет пять. Я любила поезда и любила дорогу. Я люблю дорогу.
Днями я смотрела в окно, слушала голоса, сравнивала их со знакомыми звуками. Вот, например, женщина говорит, как вода льется из крана и бьет струей о жестяную раковину, а вот, как скрипучая калитка, у кого-то голос мягкий и теплый, как пуховая шаль, у кого-то густой и тягучий, как водка из холодильника. Я коллекционировала услышанные фразы или истории, попутчики в поездах - совершенно другой рассказ.
Ночами я наблюдала как желтоватый-бледный свет из тамбура путается в торчащих волосинках шерстяных одеял, и беспомощно тает где-то в районе третьего купе. Иногда открывалась дверь в тамбур и в спящий вагон будто врывался клацающий пастью зверь, он выражал свое недовольство и нехотя уходил назад. Ему было там одиноко. Я слушала стук колес, словно когтистых лап, когда огромный зеленый Фалькор нес меня в ночи сквозь бесчисленные города и поселки. Вдруг он замедлял ход, за окном все чаще начинали мелькать огни, слышался металлический голос из рупора, свисток; поезд вздрагивал как промерзший пес и замирал. Конечно же, самый яркий фонарь на всю платформу стоял напротив! Он бодро меня встречал слепяще-белоснежной улыбкой, расплываясь ею во все окно. Нарастал хруст снега из-под ног суетливых пассажиров. Со скрипом открывалась дверь вагона и с тяжелым вздохом вываливалась лестница, словно из раскрытой пасти тяжелый влажный язык. Топот вливался в железное чрево, неся попутно свежий морозный воздух с горькой примесью запаха креозота, разогретых (не в первый раз) пирожков, запах меха шуб и дубленой кожи. Новые пассажиры шелестели сумками, гремели полками, шушукались, прицыкивали друг на друга. Но как только поезд тяжело вздыхал и толчком срывался с места, все вокруг обволакивала густая тишина. В перестуке колес таяли голоса и звуки исчезающего города. Поезд снова врывался в ночь, в холодный черный лес.
И скажите мне: разве тогда, лежа под колючим одеялом, на простыне, отвратительно пахнущей кипяченым бельем, разве тогда вы не были близки к себе как никогда ранее?