Я как будто и сейчас стою посредине вокзала, где десяток-другой разномастных людей носится с тяжеленными сумками по перрону. Куда спешите, до отправления еще 15 минут? – хочу крикнуть им я, но сам вспоминаю о своем давнем друге – страхе перед размеренными и точными расписаниями. Кажется, что опоздание – это худшее, что может случиться, причем, не просто опоздание, а такое специальное «вокзальное» опоздание, где уже через секунду после назначенного срока тебе уже не попасть на свой поезд, не уехать прочь отсюда, где бы ты ни был. И хорошо, если ты остался на станции отправления, но вдруг ты просто вышел на перрон покурить или купить булочку с кунжутом, банку теплого пива и стеклянный фужер в подарок жене, и все – поезд ушел. Никогда эта фраза не звучала для меня так буквально.

Надо признаться, что я не очень-то люблю поезда. Судите сами, хотя, думаю, и без того ясно любому, кто путешествовал этим видом транспорта в этой стране, вы непременно сталкиваетесь с жарой или холодом (в любом случае, температура будет неподходящей), ужасной антисанитарией и дурной компанией из маленьких шумных детей, дембелей и приставучих бабок.

Впрочем, один раз, когда я возвращался из Петербурга, мне попалась удивительно приятная компания: одного соседа тотально не было в «купе» плацкарта, другой постоянно спал, и лишь изредка поднимал свое грузное тело, чтобы присосаться к пивной соске. Третьим был священник. Самый натуральный, в рясе, с бородой. При том, что то было весьма жаркое лето, мне было несколько жаль его. Жалость сочеталась с интересом к причудливому собеседнику, у которого даже ремни и ботинки покрывал плотный слой богословского орнамента из Писания. Такая униформа придавала служителю культа ареол некого специального работника, бойца невидимого фронта. Вдобавок, он был толст и говорил низким покатым голосом, который, очевидно, у данной профессии тренируется в ходе жизни.

Сам я к тому времени пребывал в состоянии, сходном с ныняшним – то есть в состоянии духовного поиска. (А был это, кстати, период прекращения отношений с поездами и людьми, и конец некого переходного периода во мне самом, который можно было бы назвать взрослением, но я тогда предпочитал именовать это становлением) И само присутствие священника, его тяжелая аура и даже то, как он ел свой доширак, покрошив в него саляни и три столовых ложки майонеза – все это навевало на меня некую угрозу присутствия, будто бы одним взглядом этот чернорясый товарищ заглянет в пустоту внутри меня, прожжет её фальшивую пленку, и скажет: «А ты почему в Господа нашего Иисуса Христа не веруешь?» И погрозит назидательно пальчиком. Хотя, можно и без этого, главное, чтобы тон был подобающим.

Весь первый день этот попутчик провел молча. Но зато во второй, когда лежать окончательно надоело, а пейзаж за окном окончательно наскучил, он принялся заниматься самым подобающим в его ситуации делом. Он осмотрел «купе» плацкарта недобрым взглядом, оценил обстановку, и достал из своего походного (и, кстати, маркированного богословскими орнаментами) рюкзака газету и начал её читать. Точнее, разгадывать кроссворды в ней. Периодически он бубнил себе под нос вопросы, осматривался в надежде услышать ответ (что странно, думал я, при его-то прямой связью со Всевышним), а потом снова утыкался взглядом в газетенку.

Я чувствовал, что это шанс начать важный для меня разговор под видом интереса к его нелегкому делу – разгадыванию тайн мироздания и людской природы. Под людьми я, конечно, имею в виду авторов кроссворда. Но что-то мешало мне, какая-то неодолимая стена из смеси вежливости, нерешительности и абсурдности встала между мной, 16 летним пареньком в поисках опоры, и её, этой опоры, оплотом на земле, воплощенном в одном со мной месте и прикованном ко мне на целые сутки. Мои душевные метания напоминали нерешительность школьника, забывшего куртку или перчатки в классе, где уже начался урок другого незнакомого учителя. Уйти без куртки невозможно – но заглянуть в класс и попросить взять свое имущество очень неловко.

Не зная, что делать, я прибег к старому проверенному способу – разложившись на второй полке напротив священника, я закрыл глаза, и стал думать. Думать о том, что я мог бы у него спросить (и в самом деле, что?), и что он мог бы мне на это ответить. Так, коротая время, я получил существенные ответы на вопросы о смысле жизни вообще и моей в частности, о необходимости зла в этом мире, об испытаниях, которые судьба в лице И.Х. посылает нам и прочий набор глупостей, который не был мне уже особо-то и нужен, но занимал время, а значит, приносил пользу в затянувшейся поездке. Думы эти, безобидные по своей сути, успокоили мой социально-атрофированный в то время механизм общения.

И вот сейчас, раз за разом прибегая к этой старой истине – что ответы на все вопросы находятся внутри нас – я смотрю на суетящихся вокруг людей, их возню с мнимыми или временными проблемами. Я уже не кричу им, что до поезда еще 15 минут, все равно они не услышат. Скорее я присутствую в их поле, а они, глядя на мою нескладную фигуру, разгадывающую их природу, может быть, в глубине своей опасаются, что я прожгу фольгу их видимой пустоты и звучным басом спрошу: «А вы почему в Господа нашего Иисуса Христа не веруете?». Ну, или что-нибудь такое, за что им будет стыдно. И я-то уж точно не забуду погрозить пальчиком или громко рассмеяться.