1.
Ну что ж такого? Люди и огни,
над головой раскрытые зонтами…
И вымершие солнечные дни,
Усыпанные чахлыми цветами.
И в комнатах пылится пустота,
и все давно уехали на дачу,
и сохнет в холодильнике еда,
оставленная к пустоте в придачу.
А воздух вечерами так горяч,
что кажется береза кипарисом,
и хочется до ужаса – хоть плачь –
устроиться в провинции актрисой,
чтоб закрутить трагический роман
с каким-нибудь мошенником и вором,
чтоб этот обольстительный обман
дал пищу интересным разговорам.
Чтоб слухи распускали про меня
прыщавые уездные весталки,
чтоб говорили: "как она страшна",
и чтобы было им меня не жалко…
И чтобы тот, который соблазнил,
ограбил, бросил и забыл навеки,
сначала показался очень мил,
но оказался пошлым человеком.
Чтоб о любви без умолку трещал
и страстно обещал на мне жениться,
и повезти на воды обещал
в Швейцарию, Венецию и Ниццу… –
пообещал все это и сбежал,
в рулетку просадив свое именье,
а может – потому что уважал
уездное общественное мненье…
Но для чего ж такого подлеца
в своих мечтах я вдруг нарисовала?
А просто в жизни этого лица
все было б ясно с самого начала:
я знала бы его коварный план –
наврать, сбежать, исчезнуть, испариться,
но был бы обольстительный обман:
Швейцария, Венеция и Ницца…
2.
А я была уборщицей тогда.
И, копошась в последствиях ремонта,
сама себе шептала иногда
навязчивые строчки из Бальмонта,
которые учебник выдавал
за идеал ритмического строя,
чтоб ученик, как выкройку снимал
приемы поэтического кроя…
И мир был так удушлив и горяч
и скроен по метрическим законам,
что даже самый радостный рифмач
терялся в нем, как плачущий ребенок.
Все выводы за доводами шли,
стояли перед следствием причины,
и люди, в основном, себя вели,
как женщины должны и как мужчины…
Я знала, что Россию не люблю,
(Любить себя - что может быть глупее?) --
поскольку объяснить, за что люблю
еще труднее и еще страшнее.
Я знала, что куда ни кинь глаза,
везде застыла ясность ледяная,
и ничего благословить нельзя,
одновременно с тем не проклиная…
3.
И шли слова – попарно и поврозь,
По одному и длинные цитаты.
Они ползли через меня насквозь,
а может быть – шагали, как солдаты.
От звона их болела голова,
и без того тяжелая от пыли,
но я зато была во всем права,
поскольку мир не для меня кроили…
И лишь хотелось, чтобы все пришли
и поглядели, как в словах витая,
я пол мету, и волосы в пыли
так выглядят, как будто я седая;
как я плюю на эти небеса,
смеюсь в ответ на вечные вопросы,
сама себе пуская пыль в глаза,
чтобы из них не выкатились слезы…
4.
Я невпопад. Я – не в свои века.
Мне одиноко, холодно и сыро.
Я – как животным пятая нога,
а человеку -- дырочка от сыра.
Я вечно не о том и не про то,
моя душа поделена, как Польша.
Я раньше лет на двести или сто,
и позже лет на двести или больше…
Тут ясно все. Тут плачут и поют,
тут лирику гражданскую рождают.
За что им часто деньги выдают,
а некоторых даже награждают.
Тут скучно – ни вперед и ни назад.
Тут песни про нейтронную угрозу.
Тут, словно заключенные, стоят
рядами черно-белые березы…
...А ТАМ – ловить в приемнике "Маяк"
за то, что он враждебен Вашингтону,
и прицепить к балкону красный флаг,
и презирать британскую корону.
Цитировать из Маркса все подряд,
людей пугая тенью коммунизма,
и не стесняться, если уличат,
что дорога мне красная отчизна.
В стране, где можно рукопись продать,
Да и себя - в придачу к вдохновенью -
не стыдно даже Ленина читать ! -
и помнить наизусть определенья…
5.
И пепел мой развеют над Москвой.
А чтобы не возникли осложненья,
я выторгую, будучи живой,
посмертное свое освобожденье.
Я, может быть, юристам дам на чай –
дам тысяч пять, пусть радуются, черти,
но чтоб потом пропало невзначай
у них мое свидетельство о смерти.
Потом я загляну в больничный морг,
и, расплатившись звонкою монетой,
скажу, чтоб не вскрывали череп мой,
чтоб, вынув мозг, набить в него газету...
А вас я попрошу стихи мои,
которые лежат в "архивах личных",
не размножать на ксероксах в НИИ
и не сжигать на площади публично:
иначе кто-то сможет подсмотреть,
что вся их поэтическая сила
не в том, чтобы кого-нибудь согреть,
а чтобы кровь от ужаса застыла….
1984