В общем, меня с недосыпу торкнуло на ангст.

Зорин сидела в своей комнате и мрачно листала тоненькую книжицу о вреде курения, заботливо подсунутую Рип. В зубах фройляйн Блиц была зажата дымящаяся сигарета. По комнате бегала ван Винкль и нервно кудахтала что-то о вечном беспорядке в сих апартаментах. На владелицу оных она не обращала ни малейшего внимания. Вдруг Волшебный струлок споткнулась о некий предмет, валяющийся на полу. Предмет оказался фотоальбомом. Быстро перелистав его, Рип швырнула альбом законной владелице. Та поймала его и стряхнула пепел с сигареты на пол.
- Зорин, как так можно? Ты куришь, как паровоз, пьешь, как сапожник, еще и ругаешься… - укориз-ненно протянула ван Винкль, мысленно готовясь получить по фэйсу. – Ты же губишь себя, и меня заодно!
Зорин молчала. Почему-то ее проперло на воспоминания. Как она была молодой (хотя в это уже слабо верится) и красивой (а это уже из области фантастики). Как жила себе спокойно в родном городе, пока ее не отправили в один из «лагерей смерти» на бумажную работу. Пока…

«..Ты знаешь, Волшебный стрелок, что такое ужас? Это засыпать под расстрел, просыпаться под вопли людей в газовых камерах. Это не знать, что будет дальше. Понимать, что все равно попадешь на «операцию». После нее никто не возвращался на прежние места. За исключением нескольких – шкодливый подросток с черными кошачьими ушами, шустрый и словно бы умудряющийся быть сразу везде, суровый мужчина, от которого никто не слышал ни единого слова, его слишком говорливый начальник… Впрочем, насчет Макса Монтаны ходили разные слухи. И что он тоже - нечеловек, и что он – просто возжелавший власти выскочка, и даже – что он родственник самого фюрера. Ну не о нем сейчас речь.
Я тоже не избежала общей участи. Сначала – в первые полгода – все было спокойно. Насколько это возможно было в то время. Уж не знаю почему, но меня решили поселить с Капитаном. Правда, «соседство» было чисто формальным. Я часто засыпала прямо за столом, за которым работала, он же вечно сопровождал герра Монтану и почти не бывал в нашем маленьком аду. Я писала письма на фронт своему школьному другу, разбирала документы…
А потом мне пришла справка о смерти Курта. Родителей у него не было, старший брат погиб незадолго до того, под Сталинградом. Я очень хорошо помню свое состояние. Полный ступор, жизнь «на автомате».
Тогда мне предложили принять участие в «проекте». У Дока была обширная картотека – возможные варианты превращения. Была там папочка «Зорин Блиц», была и папочка «Рип ван Винкль». Мне было абсолютно все равно, что выбирать. Тыкнула пальцем в первое, что попалось на глаза.
Док пообещал, что все пройдет гладко. Я даже не замечу превращения. Просто стану сильнее, быстрее… Лучше.
Следующие три дня я не помню совсем. Все это время я была в операционной. Единственный образ – как я сижу на полу, смотрю на свою руку и не могу понять, что случилось. Четкая мысль – надо найти зеркало… Но все зеркала убрали. Я пыталась высмотреть свое отражение в оконных стеклах, в очках Дока.
Потом меня отпустили в «мир» - выдали новую форму и посоветовали сидеть в своей комнате. Меня поразило, как смотрел на мое лицо Монтана. Со смесью ужаса и восхищения. С ним вернулся и Капитан.
Во второй день после возвращения я уловила свое отражение. Смутное, зыбкое. Я испугалась и хотела закричать, но поняла, что это не призрак за окном, а я. Затем была истерика. На мне не остается шрамов – иначе все руки были бы в следах от лезвия.
Ты знаешь, Рип, Капитан умеет говорить. Пусть немного и по существу. Он здорово помог мне привыкнуть к своей новой внешности. Тогда Ганс был единственным, кто не пугался моего лица – Шредингер уехал в Берлин, а Док все же побаивался смотреть на созданное им.
Потом я начала потихоньку вылезать из своего «кокона». И даже получала удовольствие, наблюдая, как от меня шарахаются окружающие. Через месяц мне принесли косу и велели учиться. Затем рассказали о моих способностях. Я начала тренироваться на арестантах.
И окончательно превратилась в Зорин Блиц. Милая девочка, сидевшая допоздна над отчетами, умерла. Моя семья получила извещение о смерти любимой дочери. В моем родном городе, на старом кладбище, есть моя могила. Я иногда бываю там. Там похоронен и Курт, и мои родители. И младший брат – он сражался за Берлин вместе с Гитлерюгенд. Что смешно, сражался рядом с Шредингером…

Все это я могла бы рассказать тебе, Рип ван Винкль. Но… ты не знаешь, что такое ужас. Лучше тебе и не знать…»