Кровь стынет в венах, превращаясь в малиновое желе, которое ты так любишь. Обещаю, я научусь его готовить. Я обещаю научить тебя любить ещё и клубничный джем. Я слеплю тебя из своих любимых вещей, запахов, мыслей, чувств и ощущений, оставив на твою прихоть лишь малую часть тебя.

 

Когда-нибудь рано-рано утром, я открою глаза и не услышу знакомого сонного сопения у себя под боком, ты встанешь чуть раньше меня и смешно пошлепаешь босиком на кухню. Я пойду по твоим следам, словно высококлассная ищейка, хотя особого ума выследить тебя не нужно. Из чайника идёт пар – недавно вскипел, на столе небрежно разбросанные гранулы твоего любимого кофе, дверь на балкон – настежь открыта. Я быстро вернусь в спальню и натяну на себя одну из твоих маек, и, копируя тебя, тихо, на цыпочках босиком проследую на балкон. Ты будешь стоять, облокотившись на перила, свисая вниз, рассматривая бесконечный поток машин, людей, улавливая сотни запахов и звуков, в левой руке будет недавно зажженная сигарета, а в правой – твоя красная чашка с кофе. Я проскользну на балкон, также обопрусь на перила, но буду смотреть не вниз, а наверх, потом немного на тебя, сигарету, которая именно сегодня (а, может, показалось) тлела быстрее, и снова взгляд наверх. Я не обниму тебя, как обычно делала каждое утро, просыпаясь рядом с тобой. Да и ты изменил своим привычкам. Вместо утренних поцелуев, побег на балкон, серьёзный взгляд и нервно стряхивающие пепел с сигареты движения. Мне будет щекотать ноздри воздух, в котором в это солнечное утро будет ощущаться явственное напряжение. Я буду молчать, пока ты не докуришь свою утреннюю сигарету и не повернешься ко мне лицом.

- Нет, - мой голос не будет дрожать, хотя внутри тысячи маленьких иголочек впились куда-то в левую сторону грудной клетки. Мне больно. Я всё знаю наперёд.

- Что случилось, крошка? – ты будешь говорить всё это так, как будто репетировал все эти все 5-10-15 (а прочем неважно) минут, пока мы стояли вдвоём на этом самом балконе в усталой тишине. Крошка – я ненавидела это прозвище… Но ты день за днём повторял мне, что оно должно мне нравится. Я верила тебе, ты создавал меня по крупинкам, из всего, что любил ты.

- Я это и хотела узнать, - я знала, что это будет последнее наше совместное утро, да… будут после беспорядочные ночи, ночи холодной страсти, полусна до рассвета, а потом –кто-то из нас уходил, лениво натягивая вещи, стараясь не разбудить того, кому ещё посчастливилось поспать в утренний час. Уходили по очереди. В тот четверг уходила я, ну а в тот вторник ты. А, впрочем, такое было потом каждый день. Мы уходили к тем, к кому совсем не хотелось идти, уходили от тех, у кого были бы не прочь остаться… на то время, пока тот ещё спит. Чтобы насладиться тишиной и предаться воспоминаниям о былом счастье, которое тлело и тлело в наших с тобой руках, которое беспощадно уносило в забытьё все светлые моменты двух жизней, оставляя лишь углы от когда-то пылавшего ярким пламенем костра.

- Всё в порядке, - эти 2-3 слова (неважно, неважно… всё уже неважно.. 2 или 3…), они дались тебе нелегко, в какой-то момент я даже придумала себе историю о том, что слышала заикание в твоём, всегда твердом голосе. Нет… это была сказка, твой голос как всегда спокоен, непоколебим и чертовски басист. Хотя, эти слова действительно дались тебе трудно, но внутри, внешне это никак не показалось. Ты, а, может, уже и я, устали оттого, что один творил, другой дорисовывал, верил в сотворение. Ты создавал меня, а я верила тебе, старалась быть такой, какой хотел видеть меня ты. Я никогда ранее не могла похвастаться тем, что привязалась к чужому человеку, как к родному. Я так хотела сделать тебя счастливым, что не продумала всех мелочей, я решила быть такой, какой тебе надо было для счастья, и я… перестаралась. Я стала слишком идеальной для тебя, я тебе вследствие этого наскучила. И здесь нет полностью моей вины, ровно также как и твоей. Просто так сложилось. Может, и мне стало в тягость каждый день играть роль, которая была по душе только тебе…

- Нагло врешь, - слова звонким эхом откликались ушах, бросались в рассыпную и снова собирались у меня в мыслях. Я, наверно, просто любила. И ты, наверно, тоже любил. Раз сразу сказал мне о том, что где-то что-то разбилось, и это без этого что-то наше дальнейшее общение никому к черту не нужно.

- Вру… - ты разжал пальцы правой руки, и кружка медленно, словно в замедленной съёмке, упала на белоснежный кафель. Остатки твоего утреннего кофе забрызгали нам босые ноги, а осколки глупо рассыпались по всему полу. Где-то громко залаяла собака. Наверно, соседская. С верхнего этажа.

- Заткнись! – я не понимала, кому я это кричу, то ли собаке, которая необдуманно влезла в нашу историю, то ли тебе, пытаясь заглушить ту резкую правду, которая резала меня без анестезии.

Дальше не было слов. Слова итак заставили нас запутаться ещё больше. Затем были действия. Ты выбросил уже окурок своей сигареты с балкона. Он почему-то летел с 17 этажа, как и кружка, в замедленной съёмке. Я досчитала до 3 секунд его феерического падения, и больше не смогла. Ты поднял меня на руки, унёс с балкона, усыпанного керамическими красными черепками от кружки, брызгами кофе. Ты понёс меня в спальню, нагло сдернул свою же футболку, ты целовал меня как в тот раз, в первый раз, без устали, с такой красочной страстью. Позже мы лежали в тишине, ты даже не обнимал меня. Да и мне не хотелось этого. Мы решили всё закончить, возможно, не успев даже начать. Но кто знает, может, у каждого в душе осталась надежда в то, что когда-нибудь мы встретимся вновь, на безлюдной улице, но играя уже каждый свою роль. Играя по-честному, не указывая на свои прихоти…