Настроение сейчас - сонное

И не знаешь ты, что зарёй в Кремле
Легче дышится — чем на всей земле!
- волшебница, так же сильно любившая этот город, как и я.

Все всегда восторгались Петербургом, статным северным красавцем. Все и всегда. Так позвольте же мне отважиться и воспеть мою Москву.
Вот и опять: знаете, когда я говорю о Москве, устно ли, письменно ли, в делах или в простых разговорах я то и дело – почти случайно, почти преднамеренно – роняю звонкое «моя Москва». Моя. М-о-я.
Я с первого своего дня, с первого вздоха и крика живу в Москве. Юридически – да, это мой город. Но к чёрту формальности, речь не об этом. Дело в любви. Я люблю каждый её закоулок, каждый дом, каждый тротуар…
Не верьте мне, когда я кричу о своём желании сбежать отсюда при первой же возможности. Я не смогу, я просто не выживу. Душа моя – часть этого города, один из камней в кремлёвской стене. Нигде, нигде в мире мне так не тепло и спокойно, как здесь, на этих улочках. Каждый раз, когда мне приходится уехать, пускай даже на пару недель, у меня начинает ныть где-то в груди и чуть слева. Мне снятся запахи и звуки, родные до последнего шороха. Возвращаясь, снова и снова я борюсь с желанием кинуться на асфальт, обнимая бордюрные камни, и расцеловать каждый кирпич, каждого голубя, каждую «умную морду трамвая».
Нет, я никогда не смогу уехать. Я просто не представляю, каково это – не видеть золотых куполов тут и там, не натыкаться то и дело взглядом на семь горделивых сестёр, не вести бесконечных споров о том, на какой же скамейке у Патриарших сидел тот самый иностранец, не здороваться с Владимиром Владимировичем и Александром Сергеевичем, проходя мимо, не любоваться из окна серебряной стрекозой в освещении прожекторов по ночам, не знать лужаек в Александровском, не сидеть летними ночами в Петровском парке в окружении соловьёв и мотыльков… Здесь даже кажущиеся бездушными новые районы, серые и одинаковые, светлее, добрее, чем где-либо. А это беззвёздное, бесплодное небо! Хочется обнять его и плакать, гладя по необъятным щекам. Неправа была я год назад, написав, что «…у Москвы есть душа / и герои, молящие птиц о покое. / За душой – ни гроша, / только парки, больные осенней хандрою.» Не только эти парки. Не пустота в душе. Нет, нет. Москва, моя Москва – живая, настоящая, тёплая, нежная, сильная. И почему-то очень женственная. В детстве я видела мой город как женщину, русскую красавицу в красном платке, из тех, кто «коня на скаку остановит». Возможно, я не ошибалась.
И каждый раз, когда дяденьки в деловых костюмах подписывают очередную бумажку о сносе какого-нибудь старого дома, мне кажется, что у меня от сердца отрезают кусочек. Что-то внутри обрывается, отрывается, начинает истекать кровью. Мне больно видеть все это, невыносимо страшно от беспомощности, хочется скулить, кричать, плакать, идти колотить в двери, хоть собой закрывать эти домики от чавкающих экскаваторов.
Наверное, я слишком люблю мой город. Скорее всего, я просто наивная мечтательница. Но всё равно сердце начинает биться чаще, когда выходишь на улицу и чувствуешь ласковое дыхание самого дорогого мне места на земле – моей Москвы.