У Кого-то есть мама. Она наверняка целует Кого-то на ночь и улыбается ему - тепло-тепло, убирает непослушную прядь волос со лба, сидит с Кем-то, пока он не заснет, а затем уходит из его комнаты, тихо притворив за собой дверь.
У Кого-то есть братик. Маленький совсем, с пухлыми розовыми щечками и мягкими, пушистыми волосами. Братик таскает Кого-то за волосы и смеется детским, звонким смехом, а когда Кто-то рассказывает ему сказки - слушает внимательно, открыв рот.
У Кого-то есть друг. Такой, который только один может быть, настоящий. Друг приезжает, когда Кому-то плохо и обнимает его за плечи, ничего не говоря. И Кому-то сразу становится легче.
Вася сидел в своей кровати и медленно водил карандашом по тетрадному листу, старательно вырисовывая каждую буковку. Вася прикусил язык и иногда, украдкой, вытирал мокрые от слез глаза краешком простыни. Другие мальчишки смеялись над ним и называли девчонкой.
Вася совсем не помнил свою маму, хоть и думал, что она была похожа на ангела. Иногда ему даже казалось, что он что-то такое припоминает - голубое шелковое платье и терпкий запах шиповника, а еще - светло-серые добрые глаза и смешной нос пуговкой. Но потом снова забывал.
Вася считал, что его мама умерла, когда ему было меньше годика, потому он и оказался в приюте. Воспитательница же говорила, что она была алкоголичкой и сама от него отказалась. Вася хмурился и ничего не отвечал воспитательнице, но как только она уходила, называл ее дурой.
Васе было двенадцать лет, но выглядел он гораздо младше. Щупленький, низенький - лишь глаза были большими и красивыми, но смотрелись они страшно на бледном детском личике с неестественно впалыми щеками. Воспитательница говорила, что это плохая генетика. Он не знал, что это значит, но понимал, что что-то нехорошее, потому и за это называл воспитательницу дурой.
Иногда Вася представлял, что умер. Он представлял себя, лежащего на кровати, спокойного и гордого, представлял столпившихся вокруг него ребят, которые испуганно перешептываются и смотрят на него с уважением и страхом. Они говорят, какой он смелый и сильный, добрый, хороший. А еще представлял воспитательницу, которая подбегает к нему в слезах и берет его за холодную, тонкую руку. Она рыдает и просит его не умирать, говорит, что он самый замечательный мальчик из всех, просит простить ее за все. А Вася смотрит на нее с презрением и изрекает:"Дура".
А затем умирает.
Представив все это, он начинал заново. И так - каждую ночь.
Иногда еще он представлял, что после смерти видит маму - такую красивую, в том самом голубом платье, с белоснежными крыльями за спиной. Она берет его за руку и они уходят куда-то далеко-далеко, где все светится и переливается всеми красками. Но это он представлял реже, чтобы не надоело.
Однажды воспитательница подошла к Васе и как-то очень хитро ему улыбнулась, чем напомнила мальчику ехидну. Вася никогда не видел ехидну, но само слово казалось ему противным и очень хитрым.
Она потрепала его по щеке, и Вася заметил, что рука у нее мокрая и холодная, как слизняк.
- Ну что, Василий, у тебя сегодня счастливый день, скажи мне спасибо.
Вася хмуро посмотрел на нее.
- Не скажу.
Воспитательница рассмеялась - фальшиво и визгливо.
- Ой ну какой же ты бука, Василий. Ладно, беги вниз. Мамка твоя пришла тебя навестить.
Вася вытаращил на воспитательницу глаза и даже от удивления выронил из руки карандаш.
- Как? Настоящая?
- Да настоящая, настоящая, не искусственная ж.
Вася вскочил с кровати и, выбежав из комнаты, поскакал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Воспитательница медленно шла следом, изредка останавливаясь, чтобы отдышаться.
Вася выбежал в холл и вертел головой, как маленький юркий зверек, в поисках мамы, а точнее - голубого шелкового платья. Он был уверен, что она будет именно в нем.
Кто-то подошел к нему сзади и тронул за плечо.
Вася резко обернулся и, посмотрев на стоявшего сзади человека, отшатнулся.
Это была какая-то маленькая сухонькая женщина, в некрасивом коричневом пальто и с мутными, белесыми глазами.
Подошла воспитательница и встала рядом с Васей.
- Что же ты, Василий, молчишь? Это твоя мама.
Вася отрицательно покачал головой, испуганно смотря на незнакомую женщину.
- Нет, это не моя мама.
Женщина глупо улыбнулась ему и неловко обняла.
- Васечка, я - твоя мама.
Воспитательница брезгливо поморщилась.
- Ну, спасибо хоть прийти соизволили, а то он мне тут уже все уши прожужжал тем, что у него мама добрая и хорошая, только умерла давно. Хоть правду бедняжечка знать будет.
А потом они сели на диван в кабинете воспитательницы, и она снова рассказывала о том, как им пришлось забрать Васю у мамы, потому что та много пила и совсем за ним не следила, и какой он был тощенький, когда его забирали, и какой грязный. А некрасивая женщина сидела рядом и смотрела в пол, иногда кивая.
Потом женщина встала и, смотря на Васю своими рыбьими глазами, тихо сказала:
- Васечка, прости меня.
А он убежал к себе и долго плакал, с головой накрывшись одеялом.
Вечером пришла воспитательница и принесла Васе чай.
***
Я проходил мимо большого серого здания, уродливого и тоскливого. Из некоторых его окон на меня смотрели дети, такие же тусклые и словно безжизненные.
Я опустил глаза, как-будто прячась от них, чтобы не видеть этой зависти и молчаливого обвинения в их глазах.
На земле лежал какой-то конверт - самодельный, с кричащим красными буквами адресом:"МАМЕ".
Я поднял его и открыл.
Внутри лежал обрывок тетрадного листа, с одним лишь серым словом, написанным корявым детским почерком:
"ДУРА"