Я сижу на своем солнечном балкончике и балуюсь. В одной руке у меня маленькая серебряная палочка, а в другой - хрустальный колокольчик.
И я, знаете ли, сижу и отстукиваю слова. Такое у меня развлечение.
Колокольчик и палочку мне подарила бабушка-волшебница. Она иногда к нам залетает на своем ковре-самолете (раньше предпочитала метлу, но нынче увлеклась восточной культурой). Есть у колокольчика такое свойство, что, если ударить по нему палочкой - его звон превращается в слова. В слова любого человека, о котором ты подумал. А там уже - с какими чувствами ударил ты по колокольчику, такие и слова будут.
Вот так вот.
***
Я стоял у метро и нервно курил, бросая бычки на асфальт один за другим. Если бы я носил часы, то, несомненно, то и дело подносил бы руку к глазам и всматривался в малюсенький циферблат, отсчитывая минуту за минутой. И лицо бы делал злое и раздраженное.
Но часов у меня не было, так что приходилось отстукивать секунды ботинком левой ноги.
Тук-тук-тук-тук-тук.
Надо еще покурить.
Я зыркаю по сторонам, надеясь вот-вот увидеть лохматую красную шевелюру и полосатый шарф, яркими пятнами выбивающиеся из общей серо-бежевой массы. Но - нет.
Тук-тук-тук-тук-тук. Уже 5048 ударов ботинка об асфальт. Сколько это минут? Ладно, пофиг.
Мне закрыли глаза руки в полосатых перчатках.
- Угадай, кто?
Я повернулся и недовольно нахмурил брови.
- Между прочим, я ждал тебя...5048 секунд!
Она улыбнулась и, встав на цыпочки, чмокнула меня в нос.
- То есть, почти полтора часа? Бедный. Ну извини меня, пожалуйста, я просто покупала тебе подарок.
И она достала из рюкзака полосатые перчатки - практически такие же, как у нее самой.
- Классная штука, правда? Я как увидела - сразу влюбилась. Тебе же нравится, нравится, да?
Она стояла передо мной, протягивая мне эти дурацкие перчатки и просто-таки сияла от счастья.
Я брезгливо взял одну перчатку и помахал ею у себя перед глазами.
- Ты же знаешь, что я не люблю такую гадость. Ну, все равно - спасибо, конечно. Это стоило того, чтобы я мерз здесь полтора часа.
Улыбка медленно сползла с ее лица, моментально превратившегося в лицо маленького, до слез обиженного ребенка.
- Ну я же извинилась...
- Если ты думаешь,что твои извинения согревают душу и тело круче стакана дорогого коньяка - ты ошибаешься. Ладно, забери себе эти тряпочки и пойдем уже куда-нибудь. А то я и так простужен был, а тут еще и на холоде проторчал хрен знает сколько.
- Но ведь на улице плюс пятнадцать!
- Мне насрать. Да и не жрал ничего сегодня. Вообще зря я пошел, надо было перенести на завтра. Или послезавтра.
Я видел, что она готова была вот-вот расплакаться, но почему-то не мог прекратить. Не то что бы мне хотелось ее довести, но мааааленькое такое, зудящее желание все-таки было.
- Ладно, пойдем в какую-нибудь кафешку. Нет смысла торчать здесь еще два часа.
Она шла со мной под руку, прижимаясь к ней, как испуганный зверек прижимается к теплому надежному боку своей мамы. Мне вдруг стало очень стыдно за то, что я говорил.
Я остановился и приложил свои холодные ладони в ее щекам.
- Слушай,прости меня за это все. Я сам не знаю, что это на меня нашло. Просто вдруг такая злость охватила, что хоть стой хоть падай. Простишь?
Она снова засветилась. Казалось, что все в ней ликует - даже красные короткие волосы торчали в стороны как-то весело и радостно.
- Да конечно, я даже и не обижаюсь. Главное ты меня прости.
- Да что ты, дурында, ты вообще ни в чем не виновата.
Я обнял ее и она показалась мне даже еще более маленькой и хрупкой, чем обычно. Она смотрела прямо мне в глаза, и я улыбнулся, подумав в очередной раз о том, какой она еще все-таки ребенок. И что-то такое внутри будто звякнуло мягко - дзынь! - как если бы по хрустальному колокольчику ударили серебряной палочкой.
- Слушай, я люблю тебя. Прости за все, что было, за обиды и прочее. Просто сейчас вдруг что-то внутри щелкнуло - и я понял, что люблю. Вот.
А она не ответила мне. Просто как всегда улыбнулась своей волшебной детской улыбкой.
- Да, и...руки мерзнут. Куда ты положила перчатки?
***
Я стояла на автобусной остановке и ловила языком блестящие снежинки. Одна, две, три...
Я вдруг подумала, что в Рождество всегда есть место волшебству. А потом подумала, что и не только в Рождество.
А затем подумала о горячей жареной утке, которая отплясывает на праздничном столе гопака.
Двадцать снежинок, двадцать одна, двадцать две....
А еще я очень любила его жесткие густые волосы. И уши. Точно. Я безумно любила его уши.
Пятьдесят шесть, пятьдесят семь...
Холодно. А снежинки красивые и белые. Да и все вокруг - красивое и белое.
Классно было бы, если бы он подарил мне белые розы. Красивые, разумеется.
Сто.
Он вышел из автобуса - хмурый и какой-то испуганный. Роз, само собой, не было.
Я, как обычно, встала на цыпочки и поцеловала его в нос.
- Привет! Почему такой грустный? Что-то случилось?
Он закурил.
- Да нет, в принципе, ничего. Куда пойдем?
- Да какая разница.
Мы шли по улице и молчали. Что-то было не так. Я это всегда умела чувствовать.
- Ну, расскажи...что не так?
Он остановился и посмотрел на меня - пристально, оценивающе.
- Знаешь...я вот ехал в автобусе и все думал о нас. А потом тебя увидел и решил сказать. Наверное, это было бы нечестным - продолжать быть вместе. Я не хочу тебя обманывать.
Я почувствовала, что снова мое лицо превращается в физиономию маленького плаксивого ребенка. Никогда не умела его контролировать.
- В смысле?
- Да что - в смысле-то?! Ну не люблю я тебя, извини. Не люб-лю. - быстро выпалил он и отвернулся, закурив очередную сигарету.
- Ладно, я пойду, наверное. Ты правда того, ну...прости.
И он ушел.
А я постояла с минуту, смотря ему вслед - ну, как подобает в таких историях, а потом пошла в магазин. За розами.
Снежинки - раз, два, три.
***
А я сидел на своем балкончике и ничуть их не жалел. Я ведь знал, что не стоит оно ничьей жалости. Слова, слова, слова.
Один дзынь, два дзыня, три дзыня...