Она проснулась,села в кровати и глубоко,довольно зевнула. Я чуть приоткрыл глаза и слежу за ней из-под решетки ресниц. Сегодня ее зверь, скорее всего, Рысь - я долго не мог привыкнуть к этим практически каждодневным перевоплощениям,но со временем свыкся,и даже стал воспринимать это как своеобразную игру. Вчера - кузнечик, сегодня - кошка. Вам это кажется странным? Что вы! Странно было, когда после волка она вдруг преобразовалась в медведку. А это - так, ничего особенного.
И все-таки Рысь мне нравится значительно больше.
Я лежу, стараясь дышать как можно спокойнее - не хочу, чтобы она знала, что я проснулся.
Рысь грациозно потянулась и хитро сощурилась, поймав зелеными чуть раскосыми глазами утренний солнечный лучик. Меня всегда поражало то, как могло меняться ее лицо - вплоть, казалось, до разреза глаз и формы губ.
Она говорит, что лицо не может меняться. Оно - зеркало, как и она сама. Бестолковый кусок стекла - так она себя называет, брезгливо кривя губы - стоящий где-то да отражающий проплывающие, пролетающие и проходящие мимо него сущности. Меняются отражения, а зеркало - безжизненно и неизменно. Хотя каждый день она говорит разное, каждый день - новое отражение.
Беззвучно соскользнула с кровати и встала у окна, уперевшись в подоконник кончиками пальцев. Лопатки разведены, плечи направлены вперед - Рысь настороженно принюхивается, вытянув длинную красивую шею. Затем резко поворачивается, один миг - и она уже сидит на мне, хищно улыбаясь. Это было столь внезапным, что я моментально отбросил свой фальшивый сон и широко открыл глаза. Она смеется, обнажая красивые большие зубы и аккуратные клыки, и, играясь, сжимает и разжимает ладони, слегка царапая мою грудь острыми маленькими коготками.
- Я поняла, что ты не спишь, обманщик! - коготки сильнее впиваются в грудь, и на мгновение мне становится страшно. Я никогда не знаю, чего от нее ожидать. Помнится, она чуть не утопила меня в бассейне, когда была Анакондой.
- Каким же образом ты догадалась? - беру ее руки в свои, не столько из-за внезапного приступа нежности, сколько ради собственной безопасности.
- Ты слишком старательно дышал и слишком неподвижно лежал. - она резко повернула голову и устремила взгляд куда-то "вовне".То есть, наверное "вовне". Для меня же на том месте стоит всего лишь старый дубовый шкаф и пара пыльных горшков с засохшими цветами. Ее голос вдруг стал низким и тихим, речь - ленивой, словно на какое-то время она перенеслась в тот мир, который обыкновенно отражает. - Ты не почувствовал себя спящим. Даже если бы ты перенял его дыхание и движения, тебя бы все равно выдал запах.
- Это ерунда. Я не могу пахнуть, как спящий - если даже он действительно есть, этот особенный запах - и при этом бодрствовать.Если я почувствую себя спящим - я засну.
Она презрительно фыркнула и, высвободив свои руки из моих, отодвинулась.
- Ты - плоский и живешь в плоском мире. Так почти все. Тоже стекляшки, покрывающиеся постепенно пылью и, поймав, исказив чье-то чувство, превращают его в гордость. Живые проходят мимо мерзких пыльных столбов,стараясь даже не смотреть на них, а столбам пыль - что пудра. Ведь они так хотят быть живыми самостоятельно, но не могут. Вот и пылятся, обманывая сами себя. Пыль ведь - не они сами. Она и то гораздо живее.
У меня закружилась голова.
Она часто говорила о вещах, которые были мне совершенно непонятны. Ее речь всегда была полна несостыковок, а логические бреши вперемешку с неземными,сказочными образами делали ее похожей на тончайшей работы кружево. Но какой-то частью себя я чувствовал, что все эти бреши и несуразицы на самом деле не являются таковыми. Когда я думал об этом, я начинал ее понимать, а себя ощущал действительно плоским и неживым. Потому и гнал мысли прочь, цепляясь за ляпы и погрешности. Мне кажется, переход от плоскости к объему может быть слишком болезненным.
- Ты - тоже стекляшка?
- Я могла бы ей быть. А ты мог бы ею не быть. Все могли бы не быть. Зеркала умеют отражать, можно быть зеркалом, а можно отражением.
- Но отражение тоже не живет самостоятельно.
- Почему?
- Это очевидно.
- Почему очевидно?
- Это же отражение! - я начинаю нервничать, а она смотрит на меня, и в глазах ее еще с миллион различных "почему" на каждую мою очевидность. Они искрятся и мерцают, подобно поверхности лесного озера. Так хочется прикоснуться, но ты боишься утонуть.
- Почему отражение не живет самостоятельно? Ты видел?
Я так часто не знаю, как ей ответить. Законы физики, как и любые другие, для нее ничего не значат, да и мне они начинают казаться глупыми после ее нескончаемых и неожиданных вопросов. Она смотрит на все под другим углом, да только и сам этот угол вовсе углом не является. Что-то за гранью.
- Ну, это же всего лишь луч света, отраженный зеркалом сам в себя. Отражение не живет внутри зеркала. Так только кажется, а на самом деле оно, вроде как, односторонне.
Она вдруг громко, чуть хрипловато рассмеялась.
- Какая глупость! Ты все это придумал только для того, чтобы было просто. Чтобы не думать о том, что делает твое отражение, когда тебя нет рядом. А ведь оно только тогда может по-настоящему что-то делать, когда ему не приходится стоять и дурить тебе голову, повторяя все эти нелепые жесты. Разве тебе не интересно, где оно бывало, что узнало, пока тебя не было? А какие глупые и жестокие те, кто смотрит в зеркало часто-часто! Они разве не понимают, что отражению тоже нужно отдохнуть, отойти подальше? Однажды отражения могут не выдержать и уйти. И какой-то человек, подойдя утром к зеркалу, никого в нем не увидит. Что ты на это скажешь, со своими отраженными в себя лучами? Где они будут?- она наклонила ко мне голову, ее каштановые волосы щекочут мне шею и пахнут душицей.
- Нигде. Такого не может быть. Если отойти от зеркала - твое отражение исчезает.
- Ничто не исчезает.
- Правильно. Свет не исчезает. А отражение - это тот же свет, падающий на зеркальную поверхность. Остается свет и зеркало, но по-отдельности.
Она прикусила губу, задумавшись.
- Свет - это ты? И я? Что угодно?
- Да, можно и так сказать.
- Значит отражение - ребенок зеркала и света?
- Не совсем, но близко.
Она легла рядом со мной на живот, подперев голову руками, и глаза ее теперь стали похожи на лесное озеро, когда его не освещает луна.
- Почему так часто бывает? Когда ребенок перестает быть нужным, он прекращает существовать для родителей? Почему все нужно привязать к себе, а если привязать не получается - признать несуществующим? Почему стекляшки больше всех стремятся стать солнцем?
Она отвернулась от меня и, когда я легонько дотронулся до ее плеча, уже спала, крепко сжав в руках простыню.
Ты права, моя Рысь, даже не представляешь насколько. Я даже тебя называю своей, будто слова и мысли помогут мне удержать тебя рядом. Как ты живешь, не имея ничего своего, не привязывая и не привязываясь? Хотя и ты - не так уж честна. Ты привязываешь именно тем, что не делаешь этого насильно. Как ты живешь без этих крючков и веревок, как вообще у тебя без этого получается выжить? У тебя ничего нет. Даже твое собственное отражение ты не считаешь своим.
Я укрываю ее одеялом, но она его тут же сбрасывает, недовольно нахмурившись во сне.
Интересно, что сейчас делает твое отражение? Интересно, скольких отражений отражение ты сама?